— Да, Баль высокий.

— Я знаю.

Стеф подвинула стул к Искину и, хмурая, влезла на него. Схватилась за веревку.

— Держишь?

— Да!

Искин стукнул локоть об угол шкафа и сорвал крючок в последний момент.

— Черт!

— А самому подставить стул не судьба? — прокомментировала Стеф.

— Возможно. Держи пока.

Искин отпустил веревку, сходил выключил чайник, выдувавший пар такими темпами, словно собирался стать паровозом, и подставил второй стул.

— Вообще-то руки устают, — сказала Стеф.

— Баль тоже жаловался, когда мы тебя спасали, — Искин взобрался на стул.

— Он тоже держал веревку?

— Фонарь. Мне светил, — Искин зацепил крючок за проушину, думая, не вылетел бы гвоздь из противоположной стены. — Отпускай.

Девчонка убрала руки.

— Все?

— Все.

Он попробовал пальцем струну, наискосок прочертившую комнату. Веревка отозвалась коротким басовитым звуком. Боу-умм.

— Остался один эклер, — сказала Стеф.

— Разделим? — предложил Искин.

— Ну, да, — вздохнула девчонка, — ты же ни одного не съел.

— Посмотрим.

Искин убрал стулья на место, Стеф перекинула через веревку юбку, блузку и трусики, сдвинула их ближе к окну, чтобы не давали тени на стол.

— Да уж, — сказал Искин.

— Что? — повернулась Стеф.

— Женское белье сделалось совсем откровенным.

— Пфф! Ты будто фильмов не смотрел!

— Каких?

— Ну, «Странный ангел», «Гермина», «Мое кабаре», «Наследники» с Верой фон Беникен.

— Там везде их носят?

Стеф расхохоталась, сложилась едва не пополам.

— Их там покупают, как самый-самый писк моды, — сказала она, отсмеявшись. — А чуть-чуть показывают в «Моем кабаре».

— Понятно. Я, видимо, отстал от жизни.

— На три года, как минимум.

— Кстати, — сказал Искин, — простыню тоже бы надо высушить. Мне еще на ней спать.

— Ой, пожалуйста!

Девчонке оказалось достаточно ослабить край, чтобы простыня, разматываясь, ворохом упала к ее ногам.

— Стеф.

В горле пересохло. Юное женское тело — вот оно. Вот. Искин отступил на шаг, но девчонка тут же сократила расстояние. Высохшие волосы топорщились. Глаза были серьезны.

— Да?

— Зачем?

— Я думаю, если мы переспим, ты меня здесь оставишь, — бесхитростно сказала Стеф. — Не сможешь выгнать.

— Ты же хочешь к морю, — сказал Искин.

— Это потом, летом.

Ее пальцы принялись снимать с него пиджак.

— Так, — Искин собрал волю в кулак. — Прежде всего — отвернись.

Он отстранил девчонку от себя, хотя, честное слово, еще мгновение, и за себя бы не поручился.

— Зачем?

— Секрет.

— Ты стесняешься? — спросила Стеф, покачиваясь стройным соблазном, подергивая плечиками в такт какой-то звучащей в ее голове песенке.

— Да, — соврал Искин, приседая на матрас. — Не подглядывай.

— Тогда последний эклер весь мой.

— Договорились.

Искин мазнул по девчонке взглядом. С матраса, ох, с матраса на нее лучше было бы не смотреть. Уж очень, очень… Он приподнял крышку чемодана и наощупь вытянул оттуда рубашку. Попалась с коротким рукавом. Какая, впрочем, разница?

— Еще долго? — спросила Стеф.

— Нет, — Искин подошел к ней сзади. — Вытяни назад руки.

— Ты что, из этих?

— Из каких?

— Ну, любишь связывать.

— Не люблю, — сказал Искин. — Я вообще не люблю насилия. Насмотрелся. И наелся. На всю жизнь.

Стеф попыталась повернуть голову.

— Нельзя. Потеряешь пирожное, — пригрозил Искин.

— Ладно, — смирилась девчонка. — Вяжи.

Она протянула руки, и Лем сначала ловко просунул их в рукава, а потом уже накинул рубашку на плечи.

— Вот так. Повернись.

— Это что? — спросила Стеф, глядя, как он торопливо застегивает пуговицы.

Живот и лобок мелькали в просвете.

— Рубашка, — голос у Искина дрогнул. — У меня в комнате голышом не ходят.

Самую нижнюю пуговицу он застегнуть побоялся. Отступил. Посмотрел. Полы рубашки доходили Стеф до середины бедер. В общем, видно почти ничего не было. Если не скакать. Искин собой даже немного погордился. Потому что устоял.

Девчонка вдруг шмыгнула носом.

— Я тебе совсем не нравлюсь?

— Глупый вопрос. Нравишься, — сказал Искин. — Давай пить чай.

— А завтра?

— Что?

— Выгонишь?

Искин сел за стол, кивнул на стул напротив.

— Садись.

Стеф подулась, постояла, теребя пуговицу у ворота, но села. Желтые волосяные прядки торчали как рожки.

— Чайник, — сказал Искин.

Девчонка понятливо вскочила, насыпала Ирминого чаю из пакета, залила кипятком, поставила кружки. Уселась снова, подобрав одну ногу под себя, а коленку второй уперла в край стола, положила на нее подбородок. Вид у нее сделался, как у щенка, ожидающего команды хозяина. Искину стало противно от самого себя. Не просил, а дали в распоряжение чужую жизнь.

— Стеф, — сказал он, думая, с чего начать. — Я сам здесь, наверное, не задержусь. Льготный период проживания в общежитии у меня заканчивается через месяц.

— И что? — спросила Стеф.

— Второе, — сказал Искин, — если ты хочешь жить здесь, тебе придется бросить свое уличное занятие.

Девчонка повертела кружку, цепляя ее за ручку то одним, то другим пальчиком.

— Ты думаешь, что мне нравится спать с кем-то за несколько марок? — произнесла она. — Просто это все, что мне осталось. Даже за перевозку в мебельном фургоне… Ты думаешь, все вокруг все делают за так?

Глаза у нее заблестели. Стеф отвернула голову.

— Стеф…

— Попробуй сам выжить без документов, без денег, без…

Девчонка замолчала. Искин подождал продолжения. Не дождался.

— Может, тебе стоит вернуться домой? — спросил он.

— В репродуц-хаус или к папашке моему? У папашки свой репродуц-хаус.

— Понятно.

— Ничего вам не понятно!

— Третье, — сказал Искин, когда Стеф тыльной стороной ладони прошлась по глазам и повернула обратно к нему покрасневшее лицо, — ты помиришься с Балем. Он, на самом деле, хороший человек.

— Только торгуется, снимая девчонок.

— Ты его не знаешь.

— Ага, хотел сэкономить на мне две марки!

— Стеф, ты хочешь остаться?

Стеф вздохнула.

— Хорошо, — сказала она. — Я помирюсь с ним, если увижу. Это все?

— Еще четвертое.

— О! Еще четвертое! — закатила глаза девчонка. — А сколько всего у тебя условий?

— Это — последнее, — сказал Искин. — Возможно, потом я придумаю пятое.

— Сейчас, — Стеф вытащила из пакета последний эклер и приготовилась его укусить. — Все, я слушаю.

— Ты никого сюда не водишь.

Последовал кивок. От пирожного осталась половина.

— Я серьезно, — сказал Искин.

— Я поняла, — сказала Стеф, слизав крем с губы.

— Я поговорю с Финном, он выпишет тебе временный пропуск. Я могу приходить поздно, поэтому тебе придется обживаться самой. Если что, есть вода и концентрат. Мыться знаешь где. Туалет там же, правда, общий, разделение символическое, но кабинок много. Плитку зря не жги. Мои вещи не трогать.

Девчонка, улыбаясь, приложила ладонь к голове.

— Да, господин доктор!

— Наведи порядок. Найди себе занятие. У меня есть несколько книг, если любишь читать…

— Не-а, — мотнула головой Стеф.

Искин посмотрел в светящиеся радостью глаза девчонки.

— Уломала, — признал он. — Что, довольна?

Стеф вскинула руки (одну — с недоеденным эклером), как одержавший победу борец.

— Да!

Крем брызнул на стол. Искин хмыкнул. Стеф расхохоталась.

— Все, пей чай. Мне, вообще-то, уже пора спать, — сказал Лем.

— Мы можем вместе… — начала Стеф.

— Нет, — сказал Искин. — Ты — на кровати, я — на полу.

— И все равно…

Девчонка встала. Искина обмануло то, что она шагнула к белью на веревке, тронула пальцами юбку, потом проверила простыню.

— Почти высохла, — сказала она, заходя ему за спину.

Пола рубашки обмахнула край стола.