Все это время Фаррух стоял у края пристани, разглядывая корабль. Сквозь тонкие черты смуглого мальчишечьего лица все отчетливее проступала тень разочарования. Ему не впервой путешествовать через океан. Когда-то подобные посудины казались огромными и грозными железными чудовищами, но чем старше он становился, тем больше забывалось первое впечатление, и восторг и трепет уступали досадному ощущению обыденности.
Женщина подошла к нему.
— Ты уверен, что ничего не забыл?
Мальчик ответил обворожительной, но какой-то неуверенной улыбкой, обнажив выступающие белоснежные зубы. Мысленно он перечислил все самые важные вещи, которые нельзя было оставлять ни в коем случае: новая скатерть для мамы, черепаховые заколки для Каши, чаванпраш и сладости для всей семьи… ах да, еще вымученный школьный аттестат, ради которого его на целых восемь лет спровадили из дому.
— Да, тетя Шеру, уверен, — Фаррух решительно кивнул.
Женщина приобняла его и нежно потрепала по впалой щеке. В этот волнительный момент она держалась с поистине королевским спокойствием, однако ее глаза выдавали радость и гордость. Ее племянник не без проблем, но все же окончил школу и теперь возвращается в родительский дом повзрослевшим и возмужавшим. Все, как хотел его отец.
Имя Боми Балсара было хорошо известно всей его многочисленной родне, составлявшей почти две трети парсийской общины в Бомбее, включая тех, кто не знал его лично. Старший из восьми братьев, твердый, суровый и в высшей степени разумный, Боми бы считался патриархом, если бы жил здесь, а не на далеком Занзибаре. Тем не менее, в его единственном сыне — тонкокостном непоседливом Фаррухе, так забавно непохожем на отца, — все видели этакого принца-наследника. Родственники считали своим долгом приглядывать за парнишкой и всячески ему помогать, но так уж вышло, что больше всего он прикипел душой именно к Шеру. Если он не уезжал домой на лето, то обязательно гостил у нее. И она отвечала ему заботой и лаской. Да и как можно было не влюбиться в этого забавного и очаровательного мальчугана, который всех вокруг, даже тех, кого видел впервые в жизни, называл «дорогими»?
— Я буду скучать, — выдохнула женщина, вглядываясь в блестящие черные глаза подростка. — Жаль, что ты не хочешь остаться.
Если бы Фаррух пожелал и дальше жить в Бомбее, его отец — Шеру это точно знала — был бы только рад. Хотя бы потому что здесь было куда легче подобрать парню невесту из все той же родни — достойную и целомудренную парсийскую девушку. Сотни лет на чужбине не заставили парсов ассимилироваться, в основном благодаря архаичной традиции заключать браки между родственниками. И хотя серьезно о каких-либо видах говорить было рано — прежде мальчику предстояло встать на ноги; его отец женился, будучи зрелым и самостоятельным мужчиной, — нет сомнений, что Боми уже мыслил в этом направлении. Особенно после той неприятной школьной истории…
Но у самого парня, судя по всему, были другие планы.
— Ну ладно, — Шеру украдкой смахнула слезы. Она не любила долгие прощания. — Пойдем, а то Арун нас заждался.
Она поправила мальчику ворот рубахи и поманила его за собой.
Пирс был заполнен голосящей толпой. Люди махали друг другу и выкрикивали прощальные слова. То тут, то там виднелись лоснящиеся загорелые тела раздетых по пояс носильщиков, которые загружали на борт вещи пассажиров. Вдоль линии причального фронта на расстеленных циновках сидели полусонные торговцы и ленивыми голосами предлагали за пять-десять рупий то засахаренный инжир, то расмалай, то специи, то… бог знает, что еще.
Чопорные парсы выделялись благодаря аккуратной и изысканной одежде и поведению, которое европейцы сочли бы неоправданно надменным, но здесь оно никого не удивляло. В Бомбее парсийская община была довольно большой, почти все ее члены слыли зажиточными и уважаемыми людьми. Местные привыкли относиться к ним, как к своего рода аристократам.
Арун, давний слуга Шеру, шел с багажом впереди, гулко крича: «Дорогу». Сама Шеру следовала за ним, крепкой хваткой удерживая племянника за плечи, чтобы не потерять его в толпе. Чуть в стороне Фаррух заметил стайку нищих. Как мухи, приставшие к потолку, они вереницей роились в тени корабля и глядели вокруг стеклянными глазами, ничего не соображая от жары. От них исходил смрад выпивки и нечистот.
Они с тетей шли мимо, стараясь не глядеть на сборище бездомных и убогих. Эти люди вызывали у мальчика отвращение, но не из-за грязи, которая их окружала, а из-за пустоты во взгляде, делавшей их похожими на живых мертвецов.
Одна женщина сидела у самого трапа и подремывала, прислонившись спиной к кнехту. Когда Фаррух прошел рядом с ней, женщина лениво разлепила глаза и сердито простонала что-то, недовольная тем, что ее сон нарушили. И вдруг оживилась, как будто ее окатили водой. Ее лицо отразило странную, издевательскую ухмылку. Она подняла смуглую сморщенную руку и, указывая на мальчишку, долго и взволнованно бормотала что-то.
Впервые с момента их прибытия в порт Фаррух нахмурился. Он почти не разобрал сказанного — было слишком шумно, к тому же, он не знал местное наречие достаточно хорошо. Но кажется, женщина сказала что-то вроде: «Я вижу на тебе корону. В сорок лет тебя коронуют… О! Посмотрите, это настоящий король! Мальчик, тебя ждет мировая слава! Ты станешь… легендой! О! Король, мой король… (Тут нищенка вдруг заплакала). Как рано, как рано ты уйдешь в сиянье славы… Прах и пепел… прах и пепел…»
***
В последующие дни он частенько возвращался в мыслях к этим словам, когда по привычке встречал рассвет, сидя на корме у края борта и глядел вниз на бесконечно глубокую морскую синь. Было стыдно осознавать, что чьи-то бредни пробудили в нем такой живой интерес, но иначе он не мог. Случайная искра разожгла в его душе пожар, и теперь ему только и оставалось, что мучиться досадной неуверенностью, порядком портящей настроение.
Шестнадцать лет — тот возраст, когда каждый считает себя избранником. Осознание того, что на самом деле этот проклятый мир прекрасно устоит и без тебя, — это и есть трагедия взросления. Как ни пытался взбалмошный мальчишка переубедить, образумить сам себя, случайное и немного зловещее пророчество казалось ему знамением: «Будь смелее, и тогда корона твоя».
***
Дома почти ничего не изменилось с того лета, когда он был здесь в последний раз. Разве что сестра вытянулась еще сильнее, превратившись из милой крохи с косичками в угловатую десятилетнюю хулиганку. Родители и Кэш, конечно, обрадовались, однако его приезд не нарушил повседневного домашнего уклада, в который возвращенному в лоно семьи Фарруху Балсара еще только предстояло вписаться заново.
Следующий год он просто наслаждался возможностью быть самому себе хозяином. Временами подрабатывал где-то или просто слонялся по городу, часто наведываясь в гости к двоюродным сестрам. А вечера проводил в гамаке на втором этаже их большой квартиры, прислушиваясь к оживленному гулу на улице Шангани. Пару раз отец пытался навести его на мысль о продолжении учебы, но Фаррух отговаривался тем, что он еще не решил, чем хочет заниматься.
Традиционно мужчины в их семье становились бухгалтерами или юристами. Служащими, которые составляли вершину среднего класса. Они не ввязывались ни в политику, ни в бизнес, как их бомбейские родичи. Ни с кем не конфликтовали, предпочитая крутиться в своем ограниченном мирке. Вот только это стабильное, надежное будущее не привлекало озорного, жизнерадостного и амбициозного паренька. Жизнь, распланированная до дня отцом, матерью, многочисленной родней… какая же это невыносимая скука! Пожалуй, единственное, чего он терпеть не мог.
На самом деле он уже знал, какую судьбу выберет. После «The Hectics» это было так же очевидно, как и то, что он больше никому не позволит упаковать себя в чемодан и отправить к черту на рога.
Однажды он завел с матерью разговор о том, что мечтает создавать музыку. По-настоящему сложную и прекрасную музыку, способную потягаться с произведениями величайших авторов. Музыку, которая могла бы раскрасить повседневную серость волшебными красками. Подарить слушателям немного сказочного и прекрасного… Мать попросту не поняла, о чем это он толкует. Все ее представление о музыкантах оканчивалось вечно пьяными парнями, которые гремят маракасами или пощипывают струны гитары в баре на другой стороне улицы. Для нее они были немногим лучше обычных побирушек. Неужели Фаррух хочет стать таким же? Разве для того они с отцом прилагали все усилия, чтобы обеспечить его будущее? Конечно, они оплатили уроки игры на пианино, зная, что их сыну нравится выступать перед публикой, но Джер Балсара ни на секунду не могла допустить, чтобы он посвятил жизнь этому сомнительному занятию.
