Многие годы Мелисандра молилась Рглору о том, чтобы меньше спать, и избегала ложиться в постель, боясь того, насколько сон похож на смерть, но в эту лунную ночь она наконец раскаялась в своей глупости и маловерии – ведь даже за смертью будет Свет, а вслед за сном обязательно придет день.

- Научи нас видеть тебя за каждой бедой, - произнесла Мелисандра необычную, неожиданно вылетевшую из сердца молитву и спокойно уснула на своей узкой койке.

Многолетние привычки не изменишь за одну ночь, и Мелисандра проснулась рано, еще в рассветном полумраке, и, повинуясь своей нелюбви к темноте, почти сразу вышла на палубу. Ночная смена матросов дружно отливала через борт, поджидая своих сменщиков, а старый матрос, который просил Мелисандру научить его животворной молитве, стоял на веревочной лестнице чуть выше средней реи, словно хотел поприветствовать встававшее из моря солнце, прежде чем идти отсыпаться в темный трюм.

«Мелони», - прошептала Мелисандра свое настоящее имя, словно осторожно касаясь старого шрама или спрятанной драгоценности, и неожиданно для самой себя полезла вверх по вантам. Она много в своей жизни путешествовала, умела ездить верхом и драться, и вообще для жрицы, часами смотрящей в огонь, была крепкой и гибкой, так что качавшаяся веревочная лестница и высота мачты ее совсем не смутили.

- Хорошо, - одобрил старый матрос, когда Мелисандра взобралась до средней реи и уселась на ней как на бревнышке в лесу. – За этот конец не держись. И за этот тоже. Ладно, это снизу объяснять надо, если тебе капитан про такелаж не расскажет, я потом поясню.

- Ты б платье свое подоткнула, дочка, - посоветовал старый матрос, перемахивая на рею через Мелисандру и садясь рядом. – А то как обратно полезешь, неровен час парни голову свернут, - и с этими словами матрос как-то ловко поддержал Мелисандру за спину и подал ей задний край ее платья, чтобы она не пыталась обойтись сама на такой высоте.

Не все свои путешествия Мелисандре случалось совершать в отдельной каюте и в сопровождении богачей и лордов, так что она умела быть и простой странствующей жрицей, но последние годы она провела в намного более приличной и чистой компании, чем компания старого беззубого матроса, и поэтому ей уже было трудно вспомнить, когда последний раз с ней вели себя так одновременно нагло и заботливо. Может, именно так и не было никогда: в прошлые разы нахалы, желавшие окружить ее грубой заботой, были довольно молоды и явно имели виды на еще более молоденькую и свеженькую красную жрицу, а матрос был уже стар, да к тому же и уважал своего капитана, и потому его мотивы были чисто эстетическими, а, может, даже и просто человеческими.

- Ты веришь во Владыку Света? – спросила Мелисандра, когда солнце показалось из моря, и вышло это не как вопрос хитрой проповедницы или строгой жрицы, а по-дружески, как могла бы спросить Мелони, если бы ей удалась ее попытка в десять лет сбежать из храма.

- Я вере не обучен, - ответил матрос. – И читать не обучен, в море ни книг, ни храмов, ни септонов. Я ж без родителей рос, работал с малолетства.

- Я тоже без родителей росла, - вдруг сказала Мелисандра, возможно, ей помогло то, что она и матрос все-таки уже были из разных миров, на Драконьем камне она бы так ни с кем откровенничать не стала, даже несмотря на то, что там большинство людей не такие тертые калачи.

- А, - коротко откликнулся матрос, долгая жизнь его помотала по всем морям, он-то знал, что в красных храмах служат и обучаются только дети из благородных сословий, отданные в жрецы, и купленные с невольничьих кораблей рабы, которые получают относительную свободу, кроме свободы уйти, и занимают потом разные места, согласно своим способностям, от верховного жреца до вечных служек. – То-то я смотрю, тебе с нами как будто зябко. Ничего, наш корабль не тот корабль, что тебя в первый раз в Красный храм вез.

- Если ты не веришь во Владыку Света, зачем ты идешь в этот поход? – спросила Мелисандра, немного испугавшись догадливости старого матроса.

- Я Владыку Света никогда не видел, а кто говорил мне, что видел его и его знает, по-моему, мне врал, - прямо ответил матрос. – А Иные существуют, раз адмирал говорит, – адмирал нам никогда не врал. И существуют такие же люди, как мы с тобой, кто сейчас против них сражается и кому надо помочь.

- Да и скучно иначе, дочка, - прибавил матрос помолчав. – Ловишь контрабандистские фелуги у входа в порт, конвоируешь торговые корабли, которые тащутся как черепахи. Прожил уж как прожил, осталось теперь только хорошо помереть.

Мелисандре как жрице Рглора следовало бы радоваться, что основные молитвы Рглору пошли в народ, но в моряцком народе они быстро видоизменялись.

- Владыка боцман, защити нас, - взывали матросы за общей трапезой столь громко, что Мелисандра слышала их и в своей каюте. – Кок, поганец, притырил всю водку, которая была выдана ему на уху, или неровен час уже выжрал ее в одно рыло. Сам попробуй, ночевала в этой ухе водка или нет?

- Ты, юнга, темен, - сердился в свою очередь боцман ближе к вечеру, - и связанный тобою такелаж полон ужасов. Ты когда, паскуда, научишься вязать прямой узел, а не бабский? Да осветит твою дурную голову хорошая затрещина!

Мелисандра даже хотела покарать богохульников, забыв о том, что все виды перевеса на их стороне, но начинался перебор парусов, и богохульства неслись с вантов сплошным потоком.

- В Отца твою и в Матерь, юнга! – ревели с грот-мачты. – Ты где ищешь трюм-стеньгу, в трюме? Вот сейчас я разожгу под твоей задницей молитвенный костер! Быстро лезь вверх, лишенец!

- Вы их не слушайте, миледи, - предложил после переборки парусов юный Деван Сиворт, которого Станнис и действительно произвел в мичманы за грамотность и сообразительность. – Когда собирается шторм, от них у старой шлюхи уши повянут. Ой, простите. Вас капитан хочет видеть.

«А ведь еще на берегу был такой примерный, послушный юноша», - посетовала про себя Мелисандра и, войдя в каюту Станниса, поняла, что юноша по-прежнему послушен, только не ей, а своему капитану. Капитан, стоявший у стола с закатанными рукавами и с початой бутылкой вина в руке, совсем не выглядел как тот, кто нуждается в мудром совете или разговорах о божественном. «И здесь татуировка, - заметила Мелисандра, глянув на левое предплечье капитана и попавшись в расставленную им ловушку. – И вовсе мне не интересно, где еще. Неужели это сердце?» Мелисандра подошла чуть ближе, чтобы разглядеть знак своей религии на руке Станниса, про которого она так и не знала наверняка, верит он в Рглора или нет, и только тем оправдывала свою неотступность и постоянную к нему близость, - и в мгновение ока оказалась притиснутой к переборке, и руки ее уже были подняты над головой и так же плотно прижаты к дереву, как и она сама. Но татуировку на левой руке Станниса Мелисандра все-таки рассмотрела полностью: через сердце проходил якорь. «Отчаянная душа», - вспомнила Мелисандра значение татуировки из своих прошлых морских путешествий, и Станнис в подтверждение ее правоты дернул ее вверх за руки, оторвав от пола, словно имело значение только то, удобно ли ему ее целовать.

- Владыка Света требует от нас правды, - с насмешкой сказал капитан Стан, он был в своей стихии, а магия Мелисандры в море была слаба, особенно когда она не могла двинуть рукой и все ее шулерские порошки высыпались из резко вздернутых рукавов. – А Великий Иной мастер обмана и лжи. Перейди же на сторону тьмы и скажи мне, что ты не хочешь того же, чего и я.

«Это наваждение, - подумала Мелисандра, вспоминая холодного и строгого лорда Драконьего камня, на суше всегда застегнутого на все пуговицы и скупо ронявшего тяжелые размеренные слова. – Он не может так себя вести. Владыка Света, отведи от меня этот морок». Но Владыка Света, похоже, не имел ничего против происходящего.

- Не так, - попросила Мелисандра и даже куснула себя за щеку, ведь можно же было придумать какую-то жреческую хитрость, хотя бы попугать карами за поругание святыни, а не соглашаться сразу. – Я сама.