========== I ==========

Подросток под влиянием спиртного

буквально озверел: стал раздражительным,

агрессивным, замкнутым; в поведении его

обнаружилась отчужденность. Запомни:

потребление алкоголя, особенно в раннем

возрасте, когда формируется личность, –

не только нежелательно, но и недопустимо.

(к/ф Особенности национальной охоты)

Когда скорбный колокол септы Бейлора возвестил о кончине короля Роберта, Эддард Старк почему-то подумал о принце Лионеле, который чем-то ему нравился и многим, в том числе могучим сложением и черными буйными волосами, напоминал ему теперь покойного друга. Вот и еще одно сходство у них появилось: Роберт так же осиротел в шестнадцать лет и без отца вырос шалопаем.

Лионель вырос шалопаем и при живом отце: в Винтерфелле принц довольно ловко подкатывал к незнатным девушкам, так что разговоры Джейни Пуль и Сансы о том, как прекрасен принц, стали для всех, кроме Сансы, звучать как-то непристойно при всей своей невинности – от прекрасной Сансы принц очень удачно скрывал свое легкомысленное поведение, словно его влюбленные взгляды предназначались ей одной.

В тренировочных поединках во дворе Винтерфелла принц то требовал настоящие мечи, то соглашался фехтовать деревянными, изображая при этом пьяного, но такого пьяного, по которому удивительно трудно попасть. Робб и Джон даже не знали, злиться им на принца или нет: с одной стороны, он не издевался, он действительно почти всегда был пьян. С другой стороны, принц вполне мог и быть пьяным, и издеваться.

Впрочем, Лионель был не просто шалопаем, как убедился Эддард через день после смерти короля, когда Серсея разорвала на его глазах завещание Роберта, назначавшее Эддарда регентом и Защитником державы, а городская стража в золотых плащах ударила на немногочисленных людей Эддарда, почти сразу же всех свалив и скрутив. «Я же предупреждал, чтобы вы не доверяли мне», - ухмыльнулся Мизинец, приставив кинжал к горлу Эддарда, а король Лионель спокойно смотрел на происходящее с Железного трона.

После того, как северных бунтовщиков увели, король Лионель, начавший поминать отца с самого утра, когда прозвучал скорбный колокол, изволил продолжить поминки, да с таким отчаянным разгулом, что вызванный от ворот замка менестрель счел возможным подогреть веселье похабной песней о только что погибшем короле и его последнем бое со свиньей и немного не попал в тон.

- Взять его! – распорядился юный король, которого уже осиливал хмель. – Завтра тебе либо вырвут язык, либо отрубят правую руку. Подумай до завтра, повыбирай.

Лицо юного короля начало дергаться, глаза заблестели, а рука легла на эфес тонкого клинка.

- Трант! – рявкнул Лионель, и его голос был похож на голос отца, звучавший над полем боя. – Возьми людей, каких считаешь нужным, и запри принцесс Старк в их башне.

- Осмелюсь доложить, - немного робея перед королем, таким же яростным и вспыльчивым, как и предыдущий, ответил рыцарь Королевской гвардии. – Их люди не будут рады вашему приказу.

- Разберешься по ситуации, - отмахнулся от него молодой король. – Еще одна рубка нам тут не нужна. И главное: если к кому-то из принцесс хоть кто-то притронется, утоплю тебя в крепостном рве как собаку. Сандор! Помочь рыцарю Транту!

«Час от часу не легче, - подумал про себя Меррин Трант, отправляясь выполнять приказ и опасливо косясь на Сандора, который поглядывал на него так, словно собирался помочь ему переместиться в крепостной ров. – Так и загонишь этих девчонок в их комнаты, не коснувшись их даже пальцем».

Вскоре после ухода Меррина Транта и его отряда удалые поминки выкатились во двор замка, где состоялся импровизированный турнир, в котором один из подвыпивших рыцарей повел себя непотребно, потеряв и щит, и нижнюю часть доспехов, и был разжалован суровым королем в шуты, за отсутствие и боевой, и застольной доблести.

- Вот заставить бы тебя биться насмерть, пьяное мурло, - зло сказал Лионель, досадуя, что такой идиот выехал в последней паре сражающихся.

После не совсем удавшегося выступления рыцарей юный король потребовал неподходящих к случаю скоморохов, мотивируя это тем, что его погибший отец ненавидел покой, а любил смех и радость битвы, и на сцену даже вытащили двух полуголых шлюх, которые пороли друг друга за свои грехи под руководством фальшивого септона, чем-то похожего на молодого короля. Рыцари и остальное население Красного замка покатывались со смеху на веселых поминках, подсказывая шлюхам на сцене, в чем еще они могут быть грешноваты, и только молодой король почти не смеялся, он был по-прежнему мрачен и зол и вскоре уехал в город.

В городе многие знали разгульного принца и его лихого отца, и даже в скорбный день некоторые приветствовали своего нового короля негромкими криками, пока через толпу не полез какой-то запойный рыцарь, который, вероятно, пил уже неделю, не ведая о произошедших в королевстве изменениях.

- Золотой гони! – кричал рыцарь принцу. – Мне Роберт золотой должен! Два золотых давай!

Толпа засвистала, возмущаясь такому неуважению к памяти только что умершего веселого короля, потом затихла, а новый король остановил коня, и, когда пьяный рыцарь, дравшийся вместе с Робертом еще у Каменной Септы, пролез через толпу, он увидел, что юный король бледен как полотно, и рот его неестественно сжат, чтобы не кривилась нижняя губа.

- Утопить бы этого пропойцу в пруду, вашвчество, - донесся из задних рядов голос какого-то солдата.

- Да уж выдрать бы его не мешало, - рассудительно откликнулись справа, и толпа надвинулась на оскорбившего память короля Роберта, толкая его в спину.

Может быть, новый король узнал непутевого боевого товарища своего отца, а, может, ему просто стало жаль человека, оставшегося в одиночестве против толпы, но Лионель наклонился с коня и почтил пьяного рыцаря вразумляющей оплеухой.

- Поехали пить дальше, мерзавец, - великодушно сказал молодой король, и толпа радостно и одобряюще взревела.

Ой! Ой! Ооооой! Голова Лионеля раскалывалась, его мутило, а хуже всего было то, что скоро вернется память, и тогда будет стыдно. Как было стыдно у Трезубца, когда он проснулся в таком же состоянии в утро после верховой прогулки с Сансой и только молил всех богов, чтобы память не уличила его в том, что он посягнул на прекрасную дочь лорда Эддарда. Подло бы как получилось-то: подпоил, завлек в сторону от лагеря, а потом, неровен час, распустил руки и платье порвал… Хоть иди и вешайся после такого на первом суку.

К счастью, у Трезубца обошлось: оказалось, что он всего-то рубанул по пьяному делу какого-то простолюдина, волчица Арьи цапнула его за руку, это уж совсем была ерунда, он волчице даже благодарен в то утро был, посмотрел на руку и сразу все вспомнил. Санса, когда они подъезжали к реке, как раз рассказывала, что ее сестра последнее время приходит домой вся в синяках, – а тут у реки такая сцена, Арья бьется с парнем намного выше нее. Лионель все же был настоящим Баратеоном, а не подьячим – Баратеоны сначала рубят, а потом разбираются…

А больше всего стыдно было, что от неожиданного укуса волчицы и от неумеренности в питии Лионель выронил меч, а Арья закинула меч на середину реки, и утром следующего дня похмельный принц нырял в холодной утренней реке, пока не вынырнул вместе с клинком, а потом долго блевал на берегу смесью сивухи и речной воды. Ну и после было совестно, что сестры из-за него поссорились, а Арья потом две недели с ним не разговаривала. Наверно, и сейчас не будет, за то, что по его приказу ее заперли в комнате, - но за этот приказ Лионелю стыдно не было.

- Ваше величество, прикажете вина? – прервал слуга тяжелые мысли короля, севшего на постели.

- Что бы хорошее с утра сказал, - зло ответил Лионель, своему новому титулу он был не то что не рад, а совсем наоборот. Не помогало вино, как болело в груди при мысли об отце, так и болит. Может, и зря он вчера пытался от своей боли убежать. Хорошо хоть дочери лорда Эддарда этого не видели.