- Да уж, помню я эту сволочь на деревянной ноге, - любовно поддержал разговор один из собеседников. – Как его кличка-то была, Окорок? Вон, от Стены слухи про Иных идут, пора бы ему возродиться, Окороку, рожденному среди соли и дыма.

Этим воспоминаниям Бран и был обязан неформальному знакомству с командой, так как матросы, посмеявшиеся и повспоминавшие покойного квартирмейстера, начали считать Брана частью своего братства, несмотря на его господский наряд, и дружески обступили его, когда он остановился у борта.

- Джим, мой мальчик, - обратился к нему старший. – А ну-ка скажи: «Сейчас увидим, какого цвета у тебя потроха».

- Я не Джим, - ответил Бран, которого до его увечья готовили в командиры над замком. – И потроха у всех одинаковые.

- По делу ответил, - восхитились матросы бравым пареньком, и уже к середине следующего дня команда знала, что парень на костылях несколько месяцев тому назад сверзился, считай, с самого клотика, и ничего, бегает вон почти как здоровый, а для Брана его увечье превратилось вроде как в боевую рану, повод для мальчишеской гордости.

- Хар-роший рубец! – восхищенно говорил боцман, потрепав Брана по затылку. – Да ты, салага, двужильный! Ты стоять-то хоть немного можешь?

- Могу, - отвечал Бран, его ноги постоянно казались ему то отекшими, то распухшими, и то и дело норовили его подвести, если заставить их переступать и двигаться, но это было куда лучше, чем прежнее ощущение пустоты и бессилия.

- А ну-ка, чем черт не шутит, - предлагал боцман, которому уже доложили, что не в меру беспокойная мамаша страдает морской болезнью и сидит в каюте. – Не сдрейфишь добраться до среднего марса?

Бран начинал карабкаться по вантам, подтягиваясь на руках и подтаскивая за собой слабые ноги, и вскоре замечал, что за ним лезет один из знакомых матросов, которого боцман отрядил на страховку.

- Молодец, - одобрительно говорил матрос, усаживаясь рядом на марсе. – Мы тебя всем юнгам в пример приводить будем, если у них коленки затрясутся. Скажем, был у нас парень, на суше чуть не разбился, по частям себя собрал – а как потом лазал! Ни колебания, ни страха.

Бран с радостью снова смотрел на мир с высоты, видя забавных маленьких людей под ногами, чьи пропорции менялись в зависимости от расстояния – проходящие под его ногами состояли из головы и плеч, из-под которых выскакивали маленькие ножки, стоящие на носу или на корме были больше похожи на человеческие фигурки – и волк Лето, чувствуя радость своего хозяина, носился по палубе и отрывисто и весело скулил.

- Это, значит, у тебя морской волк, - замечал матрос. – Погоди, мы в порту еще купим тебе попугая, если он его не сожрет. Ну или на худой конец ворона, они порой ругаются не хуже.

- Ворона мне не надо, мне своего хватает, - отвечал Бран, которому все равно порой снилась трехглазая ворона. Ворона некультурно бранилась, советовала Брану перекраситься в блондина и ругала его чертовым Веларионом и принцем Деймоном, но Бран стоял на своем – он будет моряком, а потом капитаном и адмиралом, и для начала отвоюет Ступени и втащит тирошийцам, раз уж зашел разговор про принца Деймона. Трехглазая ворона бранилась уже на трех языках, утверждала, что на ее памяти только один маленький бритоголовый бродяга был более несносным, и покидала сны Брана, чтобы не разболтать еще больше.

- Так-то оно и видно настоящего моряка, - замечал матрос, следя за взглядом Брана, поднявшимся от палубы в бескрайнюю морскую даль. – Настоящего моряка не оставишь на суше: и без ноги, и без глаза, и без руки наш брат все еще залезет на мачту и выйдет в море. Только об иных отметинах лучше не болтать: вот спросил бы меня лорд Мандерли, где я потерял два пальца, я бы ответил: «Отдавило блоком, милорд», - тогда как на самом деле… - и матрос рассказывал Брану отличную историю, в которой правды было немногим больше, чем в ответе про блок, но зато был абордаж, пираты и героическая победа одного корабля над двумя.

Таких историй за недолгую дорогу до Королевской гавани Бран наслушался предостаточно: и про Летнее море, и про остров Птиц, и про браавосского титана, и про мертвый город Замметар, и про Порт-Иббен, чье название матросы произносили несколько некультурно, через букву ё, уверяя, что кто поедет в Порт-Иббён, тот там будет жестоко обманут.

На прощание матросы купили Брану в порту попугая-матерщинника, который ругался не просто отдельными словами, а целыми кусками из диалогов.

- Эта птица отличается умом и сообразительностью, - уверил их продавец. – Свежедоставленная из Миэрина, говорят, даже знает тайны королевских особ, только мне они не по уму.

- Морррмонт! – в подтверждение слов продавца прокричал попугай. – Стерррвец! Пррродажная шкуррра!

В Красном замке пассаж про Мормонта попугай больше не повторял, хотя при въезде узнал место.

- Крррасный дворррец! – заорал попугай, как только лорд Эддард вышел навстречу жене и сыну. – Эйрррис! Паррраноик! – и попугай начал крыть таким матом, что Кейтилин покраснела, Бран смутился, а Эддард все-таки не смог с попугаем не согласиться: слог его был очень варварский, но содержание верное.

Некоторое время за попугаем, смущавшим праздношатающихся фрейлин, не пожелавших ехать за своей королевой в изгнание, гонялись по всем коридорам, но видавшая виды птица легко оставляла преследователей с носом, а потом заслужила прощение, влетев на заседание Малого совета.

- Пиастрррры! – рявкнул попугай в ухо новому мастеру над монетой. – Ррррастрррата! Вздерррнуть на ррр-рее!

Мастер над монетой побледнел, был оперативно допрошен и на поверку оказался худшим вором, чем его бывший начальник, после чего Эддард заманил попугая в свои покои и начал играть с ним в слова.

- Драконий камень, - говорил лорд Эддард.

- Дррраконий! – соглашался попугай. – Коррролева Рррейла! Безвррременно, безвррременно! Дейнерррис Буррреррожденная!

- Принцесса Дейнерис, - продолжал тянуть за ниточку Эддард.

- Пррринцесса Дейнерррис! – поддакивал деснице попугай. – Сэррр Даррри! Бррраавос! Визерррис пррридурррок! Тиррранит сестррру! Пррродал дотррракийским брррродягам!

Лорд Эддард позвал слугу и приказал дать хорошего зерна правдивой птице с правильными взглядами на жизнь.

- Слушаюсь, лорд Эддард, - браво и по-военному отрапортовал слуга, потому что лорд Эддард, занятый радикальными перестановками при дворе, давно сделал выводы из подавления попытки переворота после смерти короля Роберта и перевел всех своих людей на военное положение: конюх и стюард, конечно, почтенные профессии, но кому нужны люди, которые не могут продержаться в Башне десницы хотя бы пару дней, не говоря уж об организованно уйти тайным ходом вместе с вверенными их попечению дочерями десницы?

- Эддаррррд Старррк! – совершил резкий скачок в своем повествовании попугай. – Зарррубит на хрррен! Бррраконьеррры! Пррродал в рррабство!

- Джорах Мормонт, - тут же подсказал лорд Эддард.

- Джорррах! Джорррах! – согласился попугай. – Фрррендзонит, тарррагаррриенская стерррва! Борррдель! Рррому! Сррребррроволосую! – и попугай еще несколько раз непечатно выразился.

«Как там говорил этот выдумщик хронист? – припомнил лорд Эддард. – «Таргариенскую принцессу за него выдай – чтоб про нас не говорили, что мы ее отравить хотим, мы ее замуж выдадим». Жестоко, конечно, южанку на Медвежий остров-то ссылать, но, с другой стороны, если баба, которую никто не учил править, возьмется править вот хотя бы Миэрином, что-то давно оттуда поставок не было… Ужас и кошмар, на Медвежьем острове хотя бы ломать нечего».

Запропавший хронист не заставил себя долго ждать и навестил лорда Эддарда с новой историей, которая должна была пойти впрок.

- Эх, хороша история, - похвалил сам себя хронист как ярмарочный зазывала. – Только вперед уговор, милорд: не рубить мне за нее голову и в темницу не бросать, не люблю я этого дела.

- Виданое ли дело, - подбодрил лорд Эддард хрониста, веселые и поучительные истории Эддард ценил и уже хотел просить хрониста их для него записать. – Даже наш король за похабную песню про отца только грозился менестрелю язык отрезать, но не отрезал же.