- Ночь темна… - пробормотала Мелисандра, окруженная ждущими ответа адмиралами, и в голову ей полезли недостойные красной жрицы мысли, что, может быть, следовало бы изучить и другую сторону: Иных, да и оборотней заодно, - а не валить все на Рглора да на Азор Ахая, которые сами разберутся.

- … и полна ужасов, - закончил за нее Салладор. – Еще не видна взгляду Темная Сторона, в молчании слово, а свет лишь во тьме, я этих присказок набрался столько, что продал бы десяток на сторону. Халдеи в коридоре уже звенят тарелками, давно пора жрать! Да или нет, говори толком, черт бы тебя побрал с Иными вместе!

- Я не знаю, - отвела глаза Мелисандра, приперли ее все-таки адмиралы к стенке, ссадили с пьедестала, и стояла она перед ними уже как молоденькая женщина, годящаяся Давосу и Салладору в дочки.

- Ладно, - примирительно сказал Станнис, ее благородный защитник. – От того, что ты что-то не знаешь, мир в тартарары не провалится.

- И то, - согласился Салладор, открывая двери и выходя на оперативный простор к вину и баранине. – Это вон во время оно к Азор Ахаю жрецы пристали как банный лист к заднице: либо ты победишь, либо конец всему, а потом конец всему остальному. Что из этого вышло? На пустой желудок и вспоминать не хочется.

- Салла, - тихо окликнул Давос своего легконогого друга, который уже ухватил себе мяса, не дожидаясь, когда соберутся остальные. – Я уж больше тебя морочить не буду: теплую одежду и провиант мы твоим людям соберем, а вот с деньгами у нас как-то это…

- Брось, голуба, не греши, убери свои гроши, - ответил Салладор очередной присказкой. – Я ведь это не для денег, я ведь это для души. Нам с тобой и так, и так помирать скоро. У тебя вот семья и детей куча, а у меня нет никого, так что я теперь хочу, чтобы меня помнили. Разбить армию Великого Иного – это ж мы сразу в легенды попадем.

========== XXVII ==========

Ни один из сильных, кто имел так много,

Кто разрушил Трою и кто ее построил,

Ни один из них, великих и ничтожных,

Пуговицы на твоем плаще не стоил.

(с) Зоя Ященко

Во всем Вестеросе не сыскалось бы человека, ни живущего, ни жившего в прошлые века, которому понравилась бы дорога до Стены. Даже те, кто проезжал по этой дороге в обратную сторону, торопились поскорее добраться до поворота на Последний Очаг или до Винтерфелла, чтобы укрыться от холода и уйти от унылого пейзажа, иногда разнообразящегося невысоким леском. Так что Лионель, первый король на Железном троне, побывавший за Стеной, и в этом тоже был первопроходцем: дорога от Стены была для него, равно как и для Сансы и Арьи, самым счастливым временем. Наконец они были только втроем, наконец можно было не скрываться: ни от других своих спутников, ни друг от друга, ни от себя. Среди бесплодных полей, занесенных мокрым снегом, среди распутицы и замерзающего на стенах палатки дождя они были наедине со своей странной и большой любовью.

Лео всегда просыпался первым и смотрел на своих спящих девочек, а потом целовал Арью, она всегда просыпалась быстро, но перед этим для него совершалось маленькое чудо: мягкие губы раскрывались для него, тонкие руки легко обнимали его за шею, и это продолжалось меньше минуты, словно просыпаясь, Арья безмолвно шептала ему: «твоя… твоя…» - и больше это никогда не повторялось, днем Арья носилась на своей лошади, то отставая, то улетая вперед, днем она была непоседливая и неуловимая, если целовала, то целовала быстро, смотрела лукаво, и единственным способом ее надолго поймать было заметить, когда она ближе к вечеру начнет протирать руками глаза, и переманить к себе в седло: к удивлению Лионеля, Арья тогда частенько засыпала у него на руках, уставшая непоседа, и Лео с Сансой разговаривали вполголоса.

Санса всегда просыпалась медленно, и Лео иногда думал, что это провокация, и неизменно на провокацию поддавался: когда Арья уходила из палатки налаживать костер, он начинал с шейки, потом поднимался к губам, подхватывал голову Сансы предплечьем и долго не мог оторваться, чувствуя, как она разгорается у него в руках, и ее губы становятся все более жадными и зовущими.

Потом, вспоминая об этом днем или уже проваливаясь в сон в обнимку с обеими, Лео недоумевал порой, куда подевалась его совесть и как можно целовать сначала одну, а через минуту другую, оба раза вкладывая в это все сердце. Совесть на эти мысли совсем не отзывалась, только натягивались легкие, как бывало, например, тогда, когда Санса медленно спускалась по его телу и наконец добиралась до цели, обхватывая его губами, или когда он думал, что всему, что она умеет, она научилась с ним, даже поцелуям. В эти моменты и ради этих моментов он жил, и поэтому его было уже не убедить, что он не должен любить обеих: они отвечали на его любовь, они согласились не только на скандальный тройной роман, но и на всю жизнь, все посчитав неважным, кроме его любви. Обещание было дано на Воющем перевале, на ледяном ветру, в темноте ночи, которая в любой момент могла взорваться ревом сигнальных рогов и безнадежным боем, это была не слабость и не прихоть, и Лионель был готов платить по счетам: подчинить своей воле септонов, уговорить на необычный брак Старков и разбираться с последствиями, когда кто-нибудь еще, кроме Робба, решит последовать его примеру и запутает три семьи. Что он будет со всем этим делать, Лионель пока не знал, но в этом и была его жизнь и ждущая его слава: в готовности и умении делать невозможное.

То, что Арья сразу после завтрака или объявленного привала уносилась куда-то, то в ближайший лес, то в поле, где она пропадала среди невысокого кустарника, было Лео на руку, хотя в первый раз Санса от него отпрянула.

- Никого же нет, - весело сказал Лео и все-таки утащил Сансу на себя. – И быть не может, мы вчера за целый день никого не встретили.

- Арья увидит, - ответила Санса, но ускользать и не пускать руку Лео под куртку не стала. Лео тут же нашел ее юную стоячую грудь, накрыл ее рукой, провел ладонью осторожно, словно сожалея о том, что у него на руках вечные мозоли от меча, и Санса вздрогнула, прогнулась, как будто потягиваясь, и сладко застонала.

– Мы же договаривались, - с легким упреком сказала Санса, и непонятно было, к кому обращен ее упрек: к Лео, за то, что соблазняет, или к себе, что уже на все согласна. – При Арье нельзя.

- Думаю, она об этом помнит, - поделился догадкой Лео. – И дает нам время.

- Ну не так же часто она нам время дает, - усомнилась Санса на втором привале, она и себе удивлялась, и Лионелю, они как с ума сошли под серым северным небом, словно ужасно давно не виделись. Конечно, они скучали друг по другу в Черном замке, где они не могли спать вместе и где Лионель целый день говорил с людьми Дозора, ожидал командующих из двух других замков и начинал подготовку к войне, о которой уже говорили даже за Стеной, а Санса пока о войне не знала и просто без него скучала. Но ведь сейчас надо быть осторожнее, мало того, что под открытым небом, совсем недалеко от дороги, но еще и Арья бродит где-то близко, то ли гоняет земляных белок, то ли ищет Нимерию. И ладно бы Арья могла увидеть, невовремя вернувшись, только два тела, слишком крепко сплетенных под одеялом, хотя и этого бы не надо, но ведь нет никакого одеяла, и Лео усадил Сансу на свою грудь, к себе спиной, как было в Черном замке всего однажды, она и теперь послушно легла на него, подавшись вперед – в ту ночь ей было и стыдно, и удивительно приятно, да и сейчас все так же, только из-за одежды Лео смог лишь забраться в ее брючки. Ведь нельзя же, чтобы Арья их так застала – но ни о чем из этого Санса на самом деле не думала, она опять немного сошла с ума и свела с ума Лео своими бесстыдно ненасытными губами, а опомнилась уже лежа у него на плече, брюки завязывать пока не стала, просто перевернулась на живот, словно спряталась.

- Что ты теперь обо мне подумаешь… - то ли смущенно, то ли лукаво сказала Санса.