– Бедное дитя! – сказал иеромонах Аввудим, глядя вслед Леннарту, которого вёл за собой юный послушник.

– Все детки, пребывающие к нам, бедные, – ответил ему другой иеромонах, Вассиан, – всем сиротам выпадает тяжкая доля.

– Но не всякий находился под водительством искажателей! – возразил Аввудим.

Пожилые иеромонахи поспешно осенили себя знамением Сантума.

– Посмотри на это с обратной стороны, – сказал Вассиан. – Останься он у искажателей, его доверчивую душу извратили бы. И тогда кто знает, возможно ли вернуть мальчика на путь спасения? А теперь молитвою и послушанием мы воспрепятствуем произрастанию семян Духа Искажения. Мы сделаем из мальчишки смиренного монаха. Пока одна длань Дирижёра наносит рану – другая врачует!

– Истинно так! – согласился Аввудим. – Брат Вассиан, пойду готовиться к вечерней службе.

– Добро.

Послушник привёл Леннарта к сиротскому дому, представлявшему собой одноэтажное деревянное здание.

– Значит так, – важно начал послушник, когда они зашли в помещение с рядами коек, – спать будешь вот тут. Я над вами главный, меня слушать беспрекословно. А не будешь – получишь розги! Тебя привели в монастырь не для праздности. Будешь исполнять послушания.

Все последующие месяцы Леннарт проводил за протиранием полов и утвари, либо же таская послушникам разные вещи, необходимые в хозяйственных работах. Свободного времени для игр у сирот почти не бывало. Старшие говорили, что монастырь не для проказ и вместо баловства надлежит с малых лет готовить себя к духовным подвигам в монашестве. Детям также запрещалось говорить попусту. Для непонятливых правила утверждались подзатыльниками. Немногословие считалось одной из добродетелей веры Сантума.

Для Леннарта не было сложным исполнение этой духовной дисциплины. Опять замкнувшись, он ограничивался словами исключительно по делу. А в редкие моменты, свободные от послушаний, мальчик сидел с отсутствующим взором, совсем не общаясь со сверстниками, хотя они поначалу лезли с разговорами. Ведь для монастырских сирот, чья повседневность так сера и рутинна, появление новичка хоть ненадолго привносит разнообразие.

Как-то перед отходом ко сну Леннарт стоял у оконца и слушал, как дождь постукивает по крыше. Пользуясь тем, что послушника-смотрителя нет рядом, гомонящие дети скакали с койки на койку. Кто-то из них случайно толкнул Леннарта. Аруэрис мельком оглянулся и опять уставился в окно.

Семилетний Ферм, старший из сирот и самый задиристый, только что закончил душить одного из мальчишек. Жертва отползла в сторону, кашляя и размазывая слёзы по лицу. Леннарт попался на глаза забияке. Его взбесила всегдашняя отрешённость этого молчуна.

Ферм подошёл к окну, взобрался на табуретку и захлопнул ставни. Повернувшись, он с презрением посмотрел на Леннарта. Аруэрис будто не заметил вызывающей выходки и просто поплёлся к своей койке. Однако Ферм не собирался отставать так легко. Спрыгнув с табуретки, он толкнул Леннарта в спину. Тот распластался на полу, больно ударившись носом. Все дети бросили проказы и наблюдали за унизительной сценой. Однако увидеть продолжения – даст ли молчун отпор Ферму, или станет его новой куклой для битья? – не получилось: из прихожей приюта донеслись шаги. Сироты спрыгнули с коек и наспех поправили одеяла.

– На колени и молимся перед сном, – сказал вошедший послушник.

Он не заподозрил баловства, но удивился при виде Аруэриса, лежащего на полу.

– Смотрю, один уже никак готов к молитве.

Поднявшись на четвереньки, Леннарт услыхал тихие смешки. Но мальчик ничуть не испытывал обиды. Всё пережитое с момента нападения Стражей на родительский дом заставило последнего Аруэриса прятаться в коконе безразличия от любых потрясений внешнего мира.

Но однажды, когда Леннарт окончательно свыкся с жизнью в монастыре, да и тирания Ферма воспринималась как должное, случилось событие, ненадолго вскрывшее душевный панцирь. В дни больших праздников на богослужения монастыря Старших Духов прибывали миряне из окрестных деревень, а также местная знать. Тогда сирот сажали рядом с воротами монастыря – выпрашивать подаяния. Клянча монеты в один из таких дней, Леннарт приметил среди аристократов человека с лютней за спиной. Впервые за долгое время в глазах мальчишки загорелись искорки интереса.

– Гля! – Леннарта толкнул под локоть другой сирота. – Икусник. Музыкой огонь делает!

– А я видел, как музыкой огонь делают, – похвастался Леннарт.

– Врёшь! – зашипел собеседник. – Где видел?

Леннарт уже раскрыл рот для ответа, но не обронил ни слова. Попав в монастырь, мальчик старался не бередить себя мыслями о родителях. За чередой послушаний размылись воспоминания о жизни в особняке, словно картина, на которую пролили воду. Но простой вопрос однокашника будто отмотал время назад, вернув испорченному изображению чёткость контуров. Перед внутренним взором возникли родители, пробудив в Леннарте сильную тоску, которая тут же отразилась на лице.

– Врун! – сделал окончательный вывод сосед, не дождавшись ответа.

– Ох, какой печальный малыш! Бедненький!

Опомнившись, Леннарт поднял голову. Перед ним стояла дама в богатом тёмно-зелёном платье. Маленький Аруэрис и забыл, когда последний раз женщина обращалась к нему с таким участием, как мама, утешавшая после бегства от подвального чудища. Спонтанные мысли о матери второй раз застали Леннарта врасплох. На глаза навернулись слёзы, что ещё больше растрогало знатную особу.

– Ах, светлая головушка! Не плачь!

Она ссыпала в мешочек для подаяний горсть блестящих кругляшей.

– Храни вас Дирижёр, – запоздало проронил Леннарт положенную фразу.

Миряне зашли в храм, и тогда Ферм убедившись, что послушник не смотрит за сиротами, подошёл к Леннарту и сунул руку в его мешочек, намереваясь отобрать богатый улов.

В иное время Аруэрис безропотно позволили бы забрать все монеты, тем более что так происходило уже не впервой. Ферм при любом удобном случае отбирал пожертвования у ребят послабее, чтобы потом заслужить похвалу и снисходительное отношение старших за увесистый мешочек, наполненный якобы благодаря старательным мольбам.

Но сейчас подаяние знатной женщины обрело для Леннарта особую ценность, соединившись с воспоминаниями о маме. Потому он не опустил голову, привычно и покорно снося грабёж, но оттолкнул обидчика свободной рукой. Удивлённый Ферм отступил, крепко сжав кулак. Всё-таки выхватил несколько монет.

От злости щёки хулигана вспыхнули красным. Но появился послушник, так что Ферму пришлось вернуться на своё место, дав мысленное обещание проучить бунтаря в другой раз.

Час расправы наступил на следующий день, когда Леннарт старательно протирал тряпкой лавочку в безлюдном коридоре монастыря. Ферм набросился на ничего не подозревающего Аруэриса со спины. На сей раз у него не нашлось злости или мужества, чтобы дать отпор. Только страх, вынудивший заползти под лавку и закрыть голову руками.

– На! Получай! – рычал Ферм, метя в макушку, но попадая по рукам жертвы.

Обидчик так увлёкся, что не заметил появления взрослого.

– Так, что это здесь такое?!

На Ферма будто вылили ушат холодной воды. Хулиган вздрогнул и отскочил от Леннарта.

– Ай-ай-ай, – иеромонах Аввудим смотрел то на скулящего под лавкой Аруэриса, то на дрожащего Ферма, – какое непотребство: бить младшего брата по Сантуму!

Аввудим назидательно оттопырил указательный палец.

– Как тебя звать, окаянный?

– Ф..м.

– Громче!

– Ферм, Ваше Святейшество, – дрожащим голосом ответил задира, не смея отрывать взгляд от пола.

– Я не патриарх, чтоб меня так величать. Хватит и Вашего Преподобия, – поправил иеромонах. – Ступай во двор, Ферм, и жди меня там. Позабочусь о том, чтоб послушник прописал тебе розог.

– Но я…

– Ступай-ступай, – Аввудим отвернулся, сводя на нет робкие попытки Ферма оправдаться.

Когда понурившийся Ферм ушёл, Леннарт поднялся и сел на лавку.