Но на сей раз истязателям попалась пара редкостных упрямцев. Когда лезвие кромсало их плоть, когда кожа обжигалась раскалёнными щипцами, когда станок сдавливал суставы, эти еретики стонали, плакали, срывались на вопль; иногда бранились, грозя дьявольскими карами, но так и не ответили по существу на вопросы командора Стражей. Впрочем, нечестивцы провели в пыточной всего два дня, и близко не успев испробовать на себе весь арсенал истязателей, по богатому опыту знающих, что запас силы воли не бесконечен.

Вокруг обездвиженных пленников важно и неторопливо шествовал командор Стражей. Тщательно начищенные туфли при каждом шаге выбивали из половиц громкий стук. Командор был одет в бархатный тёмно-синий камзол с золотистой вышивкой, так неуместно смотрящийся в этом грязном помещении.

– Итак, – командор остановился и окинул одного из пленников презрительным взглядом, – ещё раз: где находятся Печати?

Страдалец тяжело вздохнул и открыл левый раскрасневшийся глаз – правый скрывали почерневшие веки, опухшие от многочисленных ударов. Звякнули кандалы, стягивающие руки над головой, когда пленник чуть шевельнул ногами.

– Я всё сказал, Диус, – речь давалась Ардену с трудом, каждое слово обжигало раны во рту. – Большего не услышишь.

Диус кивнул истязателю. Тот привычно натянул кожаные перчатки и взялся за раскалённые клещи. Арден зажмурил глаз и уткнулся носом в руку, приготовившись к волне нестерпимой, но уже хорошо знакомой боли – на груди выделялось несколько коротких чёрных полосок с грязно-жёлтыми прожилками.

– Нет! – прикрикнул Диус, останавливая пыточных дел мастера, уже нацелившего инструмент. – Не его… Её!

Диус подошёл к Оделии, прикованной к деревянному стулу, расположенному справа от Ардена. Ухватившись за ветхий ворот, командор дёрнул его и разорвал лохмотья, в которые была одета танцовщица. Обнажилась грудь, подрагивающая от встряски. Затем командор отвёл назад спутанные волосы – последнее прикрытие наготы Оделии.

– Вот так, – удовлетворённо сказал Диус, окидывая женщину похотливым взором. – Прижигай!

Когда Оделия надрывно закричала, Арден забился, гремя цепями. Он желал призвать на голову Диуса самые чёрные проклятья, но за прошедшие дни уже исчерпал весь запас бранных слов. Ничего не осталось, кроме сдавленного рычания, которое только веселило командора. Вот и сейчас он со злой ухмылкой поглядывает на скульптора, болтающегося над полом, словно свиная туша, вздёрнутая на крючок.

Крик Оделии перешёл в рыдания, и тогда истязатель вернулся к жаровне готовить клещи к очередному заходу. Без него не обойтись, подумал Диус, заметив на лице танцовщицы не только муку, но и ярость. Определённо потребуется ещё много заходов.

Командор вновь пустился мерить помещение поступью, в чеканный ритм которой вмешивались всхлипывания Оделии.

Через минуту к этим звукам добавился скрип отворившейся двери. В помещение вошёл пожилой человек, на первый взгляд во многом являющий противоположность командора. Изысканный дорогой наряд Диуса против скромного серого подрясника. Гордая осанка и холодный взгляд, полный надменности, против ссутуленной фигуры и склонённой головы с лицом, прямо таки излучавшим умиротворение святого. Порывистая манера движений, напрягающая окружающих, против плавных жестов, внушающих доверие.

Диус сохранял высокомерный вид. Однако в присутствии смиренного старика ореол властности, окружавший командора, словно бы поблек. Истязатель поспешно раскланивался, тараторя что-то почтительное.

Но не все в пыточной с должным уважением признавали авторитет пришедшего мужчины.

– Ух ты, – прохрипела Оделия, не переставая морщиться от боли, что причинял ожог, – неужто сам главный изверг Севир удостоил нас своим присутствием?

Диус выпучил глаза от ярости.

– Как смеешь ты дерзить магистру, ведьма?!

Командор подскочил к танцовщице и с размаху засадил ей кулаком по лицу. Раздался громкий шлепок, и Оделия свесила голову. Но Диусу этого показалось мало, он замахнулся ещё раз.

– Диус, прекрати, – негромко, но твёрдо произнёс тот, кого Оделия назвала Севиром.

Диус замер, так и не нанеся заготовленный удар. Командор простоял с поднятой рукой ещё несколько мгновений, будто надеясь, что его гневный взор довершит начатое, обретя ту же разрушительную силу, что и кулак.

– Я собираюсь потолковать с Аруэрисами наедине, – сказал Севир. – Ступай, Диус. И ты дитя.

Последнее сообщалось истязателю, и он незамедлительно вылетел из пыточной, даже не сняв перчатки. А вот Диус колебался, напоследок наградив Оделию ещё одним испепеляющим взглядом, в котором читалось обещание наказать за дерзкий язык.

Как только за командором захлопнулась дверь, Севир достал из кармана подрясника белый платок и подошёл к Оделии. В отличие от Диуса, с вожделением рассматривающего беспомощную танцовщицу, магистр Стражей даже не косился на женские прелести, проявив ту благочестивую сдержанность, что требуется от истинного приверженца Сантума. Склонившись над Оделией, Севир аккуратно приложил платок к её рассечённой скуле. Танцовщица попробовала отстраниться. Безуспешно, учитывая браслеты, удерживающие её руки и ноги. Тогда она попыталась рассмеяться, – «Утирает кровь от царапины, а ран от пыток, применяемых с его дозволения, не замечает!» – но смогла показать лишь вымученную ухмылку.

– Что за трюки вытворяешь? – бросила Оделия. – Неужто и впрямь считаешь, что эта показуха вынудит меня поверить в твою доброту?

Севир не ответил и продолжал удерживать платок у ранки.

– Ибо я жаждал, и вы напоили меня, – прервал молчание Арден, – был болен, и вы посетили меня; в темнице был, и вы пришли ко мне; ранен был, и вы позаботились обо мне.

Заслышав с детства знакомые тексты, Севир повернулся к Ардену.

– Оделия, он просто делает то, что написано в Свитках Гармонии, – сказал скульптор. – Играет в праведника, возлюбившего ближних и врагов. Вот только он такой же кровопийца, как и Диус.

Магистр убрал платок, и струйка крови скользнула вниз по красной щеке Оделии. Бросив испачканный платок на стол с пыточными инструментами, Севир подошёл к Ардену.

– Вы правы, искажатели, – произнёс магистр.

– Не оскорбляй нас, – перебила его Оделия. – Мы зовёмся игнирами.

– Искажатели, – настоял Севир. – Вы правы, я далеко не святой старец. Но и не мясник. Насколько возможно, я стараюсь избегать пролития крови и зряшных смертей. Собственно, ради этого пришёл сюда, надеясь найти общий язык с вами.

– Стараюсь избегать пролития крови, – Арден повторил слова магистра. – Но не ты ли в прошлом лично проливал здесь кровь?

– Правда, – без колебаний признал Севир. – До того, как у меня обнаружился Талант, я сам пытал подозреваемых.

Магистр достал раскалённые щипцы и покрутил ими.

– Сорок с лишним лет прошло, а руки до сих пор помнят! – усмехнулся Севир. – Воистину Дирижёр ведёт людей удивительными путями. Сперва манипулируешь плотью и волей человека, а потом манипулируешь глиной.

Он опустил щипцы обратно в жаровню.

– Я не святой. Но и ваши руки далеко не чисты. Обвиняете Стражей в тирании, забывая о тех ужасах, что невозбранно творились в дни славного прошлого, что вы стремитесь вернуть. Когда власть была у вашей любимой императрицы, у искажателей…

– Игниров, – поправила Оделия.

– У искажателей, то языческим божествам приносились человеческие жертвы. Колдовские обряды отличались жестокостью, а первых последователей Сантума казнили на потеху кровожадной публике. Больше всего мучеников за веру рассталось с жизнью именно в тот век. Иронично, но то, в чём вы обвиняете Стражей, делали ваши духовные предки, иной раз с куда большей изощрённостью. Да и сегодня странствующие искажатели совершают непотребства. Чего уж там, твои руки, Арден, далеко не чисты. Что на это скажете? Чем оспорите?.. Умолкли. А потому что нечего возразить. Но я пришёл вовсе не для того, чтоб вытаскивать брёвна из чужих глаз и мериться грехами прошлыми и нынешними. Повторяю, я пришёл договориться. Мне не нужна ваша смерть, а только сведенья.