– Да, зацвел… Потому что на следующей перемене я его полил. Милосердие, детка… Хотя тут оно не в чести.

Он отступает на шаг, собирается уйти, и это повергает меня в ужас.

Он пошел на контакт… Нужно попробовать договориться, заручиться его молчанием.

В панике хватаю его за рукав и тут же отдергиваю руку.

– Слушай, то видео с пустыря… не мог бы ты его удалить? – Я игриво поднимаю бровь, но она дергается. – Пожалуйста…

– Ну уж нет! Это видео – гарантия, что ты со своим фан-клубом оставишь меня в покое! Мой билет в сказку, – грубо перебивает Урод и усмехается.

– А как насчет моих гарантий? – спрашиваю тихо. – Честно, зачем ты пришел в эту школу?

– Учиться. Это все. От тебя мне ничего не нужно, – быстро отвечает он.

От внезапной слабости подкашиваются колени – голодный обморок настигает меня в самый неподходящий момент. Я гляжу в темные глаза, и сознание размывается. Вероятно, нужно добавить в рацион больше калорийных продуктов… Стены шатаются и уплывают, а чудовищная дурнота подкатывает к голове. Я теряю равновесие, и последнее, что фиксирует зрение, – потрясающе реалистичный рисунок белых костей, проступивший поверх кожи на пальцах, крепко сжавших мою бледную руку.

В раздевалке напяливаю плащ и в прострации надолго зависаю у зеркала.

Я пришла в себя там же, на ступенях – забытье длилось недолго.

– Все в норме? – Черные глаза встревоженно и странно разглядывают мои, а я замечаю, что они и не черные вовсе. Они намного светлее…

– Да, – киваю я. Все действительно было хорошо.

– Ну и ладненько. – Урод поднимается на ноги, прячет руки в карманы, сбегает вниз по лестнице и, пнув носком ботинка ржавую железную дверь, растворяется в пелене мелкого сентябрьского дождя.

Чуть поодаль кучкуются ребята. Саша, мечтательно возведя к потолку ясные глаза, слушает грязные рассказы одноклассников: причмокивая, они спорят о разнице темпераментов блондинок и брюнеток. Всматриваюсь в зеркало – я брюнетка, волосы резко потемнели летом после восьмого класса, и бабушка сразу купила краску пшеничного оттенка.

– Ты уже взрослая, можешь изменить имидж! – пошутила она. – Сонечка ведь тоже была блондинкой.

Тогда я впервые осветлила волосы – пошла на это потому, что и так постоянно разочаровываю бабушку. Я темненькая, мой рост намного выше среднего, и худенькой меня не назовешь. Я ни капли не похожа на ту Соню. А ей так нужен кто-то, достойный ее преданной любви!

Но я хочу быть брюнеткой…

Мне стыдно: в последнее время я, задыхаясь в изоляции от одиночества, вдруг пересмотрела все свои приоритеты.

Урод тоже брюнет, хотя бреет голову почти под ноль.

У него красивые глаза. И теплая рука. Мне понравилось чувствовать ее на своей коже.

– Соня, прости! Кажется, мне нравится сын твоего убийцы… – в ужасе шепчу я в зеркало и вижу в нем только себя.

За окном качаются кроны пожелтевших берез, порывы ветра, сотрясая деревянные рамы, ломятся в комнату. Ставший привычным дождь сменило осеннее солнце – яркие лучи назойливо светят в глаза. Сладко потягиваюсь и, задержав дыхание, прислушиваюсь – на кухне тихо работает радио и льется вода. Бабушка дома.

Ногой выдвигаю из-под кровати весы, сбрасываю футболку, встаю на их стеклянную поверхность и с тревогой слежу за циферками на экране – ровно столько же, сколько и вчера…

Мое увлечение дисциплинирует – я повторяю ритуал несколько раз в день, и от заветных цифр зависит, буду я радоваться или же проклинать себя.

В телефоне установлены сразу три программы для подсчета потребленных калорий, я обожаю ту, что дает долгосрочный прогноз. Я стараюсь не есть, до последнего заглушаю голод литрами выпитой воды или кофе, тщательно взвешиваю яблоки, хлебцы, капусту, обезжиренный йогурт и вношу данные в счетчик. Моя норма – 1500 ккал в сутки, но вот уже месяц я укладываюсь в 600 и даже в 300. Болит голова, часто хочется прилечь, настроение ни к черту. Но я чувствую, что все делаю правильно. Наташа стройная. Соня тоже была стройной.

Но вчерашний обморок нехило меня испугал.

Снова откидываюсь на подушку и задыхаюсь от яркой картинки, выпавшей из прошедшего дня… Урод держит меня за руку, смотрит мне в глаза.

Я упала без чувств в его объятия и лежала у него на плече…

Интересно, а что он думает по этому поводу?

К завтраку появляюсь заторможенной и захмелевшей, бабушкины слова доходят с задержкой в пару секунд.

– Оля говорит, что вы с Сашенькой совсем перестали общаться? – тревожится она. – Почему?

– Ему неинтересно… – пожимаю плечами, косясь на завтрак – рассыпчатую гречку и кусочек подтаявшего масла сверху.

Но меня не воротит, желудок не превращается в камень, тошноты нет – я думаю совсем о другом. Беру ложку и принимаюсь за еду.

– Как же так, Соня? Вы же хорошо дружили! Завидный жених! – сокрушается бабушка, а я смеюсь:

– Какой еще жених, ба? Мне же еще рано о женихах думать?!

Бабушка глядит укоризненно, но через секунду тоже смеется:

– Рано… Но Сашу упускать никак нельзя!

В углах ее глаз появляются добрые морщинки, и я виновато отворачиваюсь – она не догадывается о спрятанной под матрасом тетрадке. И о диете. И о том, что в моем подточенном голодным психозом мозге только и мысли, что о порождении ее ночного кошмара.

Пока бабушка моет посуду, я удираю в комнату. Я не знаю веса съеденных продуктов, но исторгать их из себя прямо сейчас не хочется. Меня не тошнит. Вряд ли я сильно поправлюсь из-за какой-то там каши.

Полдня мы заняты генеральной уборкой, прерываемся лишь на обед, и я без зазрения совести съедаю суп.

По второму кругу прохаживаюсь по квартире с пылесосом, с тоской поглядываю на улицу. В груди вибрирует ток. Надоело быть музейным экспонатом, сидеть дома невыносимо. Хочется вырваться из-под стекла и бежать изо всех заметно прибавившихся сил… Куда? Все равно. Лишь бы теплая рука с нарисованными костями держала меня за руку.

Стук в дверь, неожиданный и абсолютно нетипичный для раннего вечера, приводит нас в замешательство.

Удивленно переглядываемся, и бабушка идет в прихожую. Раздается щелчок замка. Встав на цыпочки, я заглядываю за бабушкино плечо и вижу в проеме Сашу. Еще неделю назад я бы все отдала за то, чтобы он обо мне вспомнил, но сейчас чувствую только недоумение и странное разочарование.

– Здрасте, теть Галь! – чинно кивает Саша и машет мне: – Привет, Сонь! Что делаешь?

– Здравствуй, Сашенька! – Бабушка отступает от двери, и я, выходя на передний план, поясняю:

– Привет… У нас уборка.

– Не хочешь погулять? – как в недалеком, но почти забытом прошлом зовет Саша и улыбается бабушке: –Можно, теть Галь?

– Ну конечно! – сияет она.

Мой друг – единственный, с кем мне разрешено гулять по окрестностям. Бабушка доверяет ему и тете Оле и считает его «крайне положительным, обаятельным и добрым мальчиком».

Про него она тоже многого не знает.

Летом за домом ураган повалил дерево – оно так и лежит на месте своей кончины и медленно обрастает пустыми пивными бутылками, сигаретными пачками и прочим мусором.

Саша направляется к нему, я, перепрыгивая лужи, отстаю на пару метров.

Мой друг давно вырос, превратился в красивого парня: он клево одевается и модно стрижется, он умопомрачительно улыбается и в совершенстве освоил науку пускания пыли в глаза. Но он предал меня – сошелся с нынешними дружками, и я перестала видеть в нем принца. Едва ли принц будет похабно шутить, бить толпой слабых, лапать девчонок и выпивать.

Все наши общие интересы резко сошли на нет.

Он залезает на толстую ветку в метре от земли и подает мне руку:

– Давай!

Взбираюсь и сажусь рядом на сухую кору, молча разглядываю то синее полинявшее небо, то свои грязные туфли.