Слезы предательски текут по щекам Румпеля, а волосы раздражающе лезут в глаза. Он уже не сдерживается. Просто плачет.
Перемотка сцен слегка ускоряется. Воссоединение отца и сына в Нэверленде придает ему легкое спокойствие и разливающееся тепло по всему телу. Мимолетное, но заслуженное. Он так долго шел к своей цели, так долго мечтал об объятиях сына. О его прощении.
Счастливых мгновений было так мало, прежде, чем он умер. Хотелось растянуть минуты счастья, но пленка, как назло стала быстрее перематывать их. На мгновение экран потемнел, период, когда он находился в склепе. Недолго, мимолетно. Месяца заточения тянулись, как секунды. Все слишком быстро, слишком дорого. Темнота экрана зарябила и мужчина, взвыв, зажмурился.
— Хватит! Прошу! — именно в этот момент он увидит своего побледневшего сына. Корчащегося в его ногах от боли, рвано вдыхая воздух, потерянно переводя взгляд с Белль на отца. Жизнь за жизнь, такова цена. — Не нужно! Остановись! — рыдания заглушали слова. Он не мог спрятаться от теней, проникавших под его веки и звуков голоса сына, давящегося собственными хрипами.
— Фи, как не культурно. Я, между прочим, старалась! — высокий женский голос прозвучал у его уха, а тонкие пальцы схватили за подбородок, поворачивая его к экрану. Удивленно распахнув глаза, он увидел перед собой Зелену.
— Что ты тут делаешь? Ты была живой! Ты же жива! — хрипло, рвано выдавил из себя мужчина, отводя взгляд от экрана. Стараясь избежать последующих сцен.
— Когда мы умираем, часть нас остается здесь, хотим мы этого или нет. Да и с тобой мы еще не договорили, сладкий, — ремень коснулся его лба, прижимая голову к подушке. Зелена с усилием затянула кожу, фиксируя голову мужчины. Румпель дернулся, движение отозвалась болью, а в ушах слышался собственный стук сердца.
— Что ты делаешь? Не нужно. Ты убила моего сына. Этого было достаточно, — задушено произнес мужчина, зажмурившись. Позади него что-то звякнуло.
— Это мы посмотрим, — Зелена опустила на лицо железную маску, закрепляя ее. — Открой глазки, сладкий, — ядовито прошептала она, проведя кончиком пальца по его брови. Мужчина вздрогнул и зажмурился сильнее.
— Никогда.
— Жаль, я не хотела этого делать.
Что-то холодное коснулось его век, болезненно вонзаясь в нежную кожу. Румпель испуганно зажмурился, попытавшись отстраниться, но крепления лишили его каких-либо движений. До ушей донесся звук проворачиваемого вентиля и металлическое поскрипывание. Железо стало раздвигаться, разжимая веки мужчины.
— Нет… нет-нет-нет. Аааааааа!!! — он закричал, но в ответ услышал лишь мелодичный смех женщины. Звон прекратился, а его широко распахнутые глаза уставились вновь на экран телевизора. Белки покраснели, глаза опухли и болезненно пульсировали. Слезы текли по щекам, и картинка из-за них была размытой. Но он все равно видел последние минуты жизни собственного сына. Он так долго бежал от этого дня. Винил во всем себя. Если бы он не искал, если бы оставил все, как есть, он потерял бы только шанс на прощение, но не сына. Не его жизнь. Сколько ночей он провел, проклиная себя. Ненавидя эту зеленую ведьму. Содрогаясь от рыданий, задушено крича в подушку, а после, с ненавистью лупил ее кулаками. Он боялся показать свою слабость. Всем. Себе. Белль. Остальным. Запирался в офисе, лавке, спальне, когда Белль не было рядом, и плакал. Отчаянно, давясь воздухом, хрипя от неутихающей боли в сердце и выжигающего желания мести. Он был сломлен для себя, но стоек для остальных.
Стыд. То, что он ощущал после потери сына. После плена. Ему стыдно было показать свою разбитость, никчемность, потерю смысла своей жизни. Однажды, Белль застала его в спальной. Скорченного, сломанного, убитого горем и выжигающей изнутри тьмой. Ему было стыдно. Он хотел спрятаться, надеть маску. Исчезнуть. Белль не сказала ни слова. Просто прижала к себе и гладила его по спутанным волосам, покачивая в объятиях. Было стыдно и… спокойно. Впервые.
Он не готов был пережить смерть сына еще раз. Не после всего, что он уже видел и чувствовал. Зелена исчезла, словно ее и не было, позволив ему насытиться собственным горем в одиночку, умереть от разрыва сердца, которого переполняла боль потери. Едва белый сосуд переполнится, его удар станет последним. Румпель не оставлял попыток сжать веки. Тонкие струйки крови стекали по щекам, смешиваясь со слезами. Запястья были раздерты в кровь, а короткие ногти вонзались в ладони от безысходности.
Он умер у него на руках.
— Прости меня… Я не защитил. Не смог. Прости меня, Бэй. Прошу, прости… — он всхлипнул, когда экран потемнел и стал вновь перематывать пленку и закричал, когда кадр остановился на моменте смерти.
Душевная боль душила, с каждым тиском выдавливая из него новый всхлип. Вой. Рычание. Тиски оплетали бешено бьющееся в узкой мужской груди сердце, сдавливая его.
— Бэй, прости меня. Прости, сынок…. — рвано выдохнул он. Грудь тяжело вздымалась, на шее выступили вены, а губы были искусаны в кровь.
— Пап… все хорошо, пап..
Румпелю показалось, что он услышал голос сына. Отчаяние, доведенное до безумства. Этого не могло быть, игра разума.
— Пап, это я… я рядом…
Румпель почувствовал, как кушетка прогнулась под весом, а темное размытое пятно заслонило экран.
— Я рядом. Тебе не о чем просить прощения. Ты не виноват, — теплые руки коснулись его мокрых щек, а затем переместились к маске, но, вовремя спохватившись, переместили на плечи отцу.
— Бэй? Ты не можешь быть здесь, не в аду. Мальчик мой, я… — мужчина всхлипнул, пытаясь всмотреться в родное лицо.
— Я не в аду, пап. В лучшем месте, намного лучшем, — руки провели по напряженным плечам мужчины, успокаивая его.
— Я так виноват, Бэй. Так виноват. Прости меня, пожалуйста, прости. Я не хотел этого. Всего этого. Хотел, чтобы ты жил, был счастлив, был…. — спазм сковал его горло и он, подавившись, зарыдал громче.
— Эй-эй-эй! Пап! Все хорошо! Ты не виноват. Я сам это сделал. Я знал, на что шел. Хотел, чтобы ты жил. Пожалуйста, папа, — Бэй взмолился, сжав пальцами худые плечи отца. — Тебе нужно бороться. Ради себя, Белль. Ради меня. Я хочу, чтобы ты жил. Ты меня слышишь?
Румпель попытался кивнуть, но ничего не вышло. Втянув шумно воздух, он сдавленно выдавил тихое: «Да».
— Так виноват. Не хотел, Бэй. Сынок мой… — Румпель попытался обнять сына, но оковы лишь сильнее затянулись вокруг его запястий. Мужчина сдавленно всхлипнул, напрягаясь всем телом. Пытаясь высвободиться, прикоснуться. Обнять. До слуха вновь донеслись прощальные слова Бэя. Телевизор продолжал показывать его смерть.
— Эй! Папа, ты со мной. Смотри на меня, сосредоточься, — Бэй защелкал пальцами перед глазами, вынуждая сфокусироваться на нем. — Я не могу освободить тебя, ты должен сам. Найди монстра. Убей. И все исчезнет.
— Нет.. — сипло выдавил мужчина. — Ты исчезнешь. Бэй, я не хочу тебя вновь потерять. Не хочу уходить. Мальчик мой, не хочу тебя оставлять. Я один. Мне страшно, Бэй.
— Ээээ, нет-нет-нет. Папа! Папа! — Бэй легко встряхнул отца за плечи, опасаясь за его глаза. — Послушай. Ты не виноват. Не вини себя, ни в чем. Папа, я люблю тебя, но я должен, должен двигаться дальше, как и ты. Мы не можем быть вместе. Не сейчас, не тогда, когда в тебе нуждается еще один человек. Белль. Она ждет тебя, отец. Она любит тебя. Я люблю тебя. Никогда, слышишь, никогда не вини себя в моей смерти. Только не себя. Ты должен бороться, — Бэй умоляюще посмотрел на отца.
— Я не хотел, я правда не хотел… — прошептал мужчина пересохшими губами.
— Да сосредоточься ты! Найди его! Монстр! Он где-то здесь, ты слышишь меня! Папа, я прощаю тебя. За все. Ты ни в чем не виновен. Я любил тебя и буду любить, поверь мне. Всегда. Но ты должен бороться. Должен.
Румпель не слушал, шепча неразборчивые для Бэя слова, с надеждой и мольбой во взгляде всматриваясь в сына. Бэй соскочил с кушетки, хватаясь за голову. Не зная, как помочь отцу. Он не мог освободить его, это было единственным условием Темного — никакой помощи. Едва сын отстранился, Румпель вновь на экране увидел его смерть и закричал. Бэй вздрогнул, резко обернувшись к отцу.
