— Я — Румпельштильцхен! — Румпель с горечью, напоследок, поцеловал Пэна. Тот задохнулся подкатывающей к горлу кровью и внезапно хрипло рассмеялся.
— Мои методы воспитания всегда приносили плоды, — от Питера стал исходить свет, и маг стоящий рядом с ними неприятно поморщился.
— Методы такие же, как и ты, отец. Паршивые, — выдавил Румпель, едва удерживая на себе вес внезапно потяжелевшего отца. Его глаза пересеклись с золотистыми глазами мага, излучающими ярость и недовольство. Яркая вспышка превратила Пэна в какое-то слизкое существо.
Сердце Румпеля пропустило удар, но рука, сжимающая кинжал, глубже вонзилась в сине-голубое, полосатое рыбье тело монстра. Голова у монстра была, как у хамелеона, с огромными, вращающимися в разные стороны ярко-алыми глазами. Один глаз уставился на Румпеля, всматриваясь мелким зрачком в него. Мужчина поежился и зажмурился, боясь попасть вновь под гипноз. Румпель чувствовал под руками смятый плавник, внутренне борясь с дрожью, почувствовав скользящие движения лап монстра по своей спине. В воздухе взмахнула красно-бордовая щупальца осьминога, что на деле оказалась хвостом. Существо болезненно выдохнуло и стало оседать на землю. Борясь с тяжелым слизким телом, Румпель едва сам не упал под его весом. Он не видел, как золотая краска и чешуя стали стекать черной массой с мага, превращая его в смолянисто-черного Темного.
Рана, сделанная кинжалом, к удивлению мужчины, исчезла, а сердце забилось на такт медленнее, не так болезненно, как до этого.
— Значит, ты не Темный? — бесцветно отозвалась тьма, сложив руки на груди. Убрав прядь волос с лица, Румпель устало поднял взгляд на него.
— Я — Румпельштильцхен, — он нахмурился, смотря на вновь одетого Темного. На нем были обтягивающие штаны, ботинки и… Это что, кожанка?
— Тьма всегда будет в твоем сердце, — Темный приподнял бровь, изучающе окинув взглядом мужчину.
— Мы, как-нибудь, справимся, — небрежно пробормотал Румпель, не уточняя, кто именно «мы».
— Твое «мы», держится за счет моего «я». Со временем ты это поймешь, — многозначительно добавил Темный, сложив руки за спиной. На шее мелькнул знакомый Румпелю кулон с лебедем. Темный всегда видел будущее, его слова насторожили мужчину.
— Почему Питер Пэн? — его отец был худшим Вергилием всех времен.
— Он так просился, так просился, — Темный неоднозначно взмахнул рукой. — Ему слишком скучно было в том… другом мире. И он просил хоть немного развлечься… Одним словом — достал. А тут -ты! Я не мог не свести вас, это было зрелищно, — Темный оскалился, обнажив черные клыки.
— Кто бы сомневался, — буркнул мужчина. Монстр издал какой-то непонятный звук, привлекая к себе внимание мужчины. Обернувшись, он заметил, что Темный исчез.
Комментарий к Круг седьмой. День седьмой.
Монстр седьмого круга: Диссоциативное расстройство личности.
Имеет обличье одной из своих альтернативных личностей.
https://pp.vk.me/c633126/v633126220/22b45/29FDaLQQCHA.jpg
Буду рада вашим комментариям и впечатлениям.
========== Круг восьмой. День восьмой. ==========
Румпель проснулся от монотонного бормотания у его уха. Он знал, рядом с ним был Темный, но впервые так близко, увлеченный своими мыслями. Мужчина прислушался, не открывая глаз, пытаясь разобрать знакомые слова. Холодные пальцы тьмы коснулись его запястья. Румпелю с трудом удалось не вздрогнуть от прикосновения. Темный забавно хмыкнул у его уха. Холодные пальцы заскользили вверх по руке, задевая грязный шелк рубашки, достигая сгиба руки, вновь опускаясь вниз.
— Раз… — слова Темного, наконец-то, стали узнаваемы. Кожаный ремень перетянул запястье мужчины, закрепляя его к кровати.
— Два… — второе запястье так же было приковано. Румпель резко распахнул глаза, жмурясь от электрического холодного света. Дернувшись, мужчина понял, что руки были накрепко привязаны к больничной кушетке, на которой он лежал.
— Темный заберет тебя… — Темный оскалился, склонив голову набок.
— Что ты делаешь? Освободи меня! — Румпель занервничал, начиная отчаяннее дергать руками, раня нежную кожу, натирая грубым ремнем запястья.
— Три… — от щелчка пальцев свет стал бледнее, позволяя мужчине осмотреться.
— Четыре… запирайте дверь в квартире… — клетка с лязгом захлопнулась. Лоб мужчины покрылся испариной, он узнал ее.
— Только не сюда! Нет! — взвизгнул Румпель, выгибаясь всем телом. Упираясь пятками в жестковатую кушетку, напрягая каждый мускул, прикладывая все свои силы к освобождению. Челюсти плотно сжались, сердце учащенно забилось, а дыхание было неровным и паническим.
Ловкие черные холодные пальцы поймали мужчину за искалеченную лодыжку, дернув ногу на себя.
Тук-тук—тук. Тук-тук. Тук-тук-тук.
Румпель задохнулся от сковывающей грудную клетку боли.
— Пять… — ремень затянулся на ноге, приковывая ее к кушетке.
— Шесть… — рука схватила вторую лодыжку. Темный был силен, и попытка сопротивляться ему была бесполезной и унизительной. — Темный хочет всех вас съесть… — ремень затянулся на второй ноге. Румпель яростно дергал конечностями, отчаянно рыча, желая ударить, плюнуть Темному в лицо.
— Семь… восемь… — Темный присел на кушетку рядом с мужчиной, ласково проведя кончиками пальцев от виска к скуле. Румпель дернулся, вжимаясь в подушку, отводя взгляд. Тьма упивалась его страхом, отвращением и отчаянием. Такие родные, до одурения, вкусные эмоции. С этим человеком не хотелось расставаться, он был полон черных, негативных эмоций, которыми подпитывалась тьма много веков подряд. Потрясающий сосуд, не иссякающий. Отогнав непрошенные мысли, Темный повторил: — Семь, восемь, он придет к вам в дом без спроса.
Тьма довольно оскалилась, когда Румпель с ненавистью взглянул в ее глазные дыры, желая испепелить взглядом. Слов не находилось, движения были бесполезны. Он вновь был беспомощен и жалок.
— Девять… — по щелчку пальцев кушетка согнулась, позволив узнику в ней сидеть. Румпель увидел перед собой огромный телевизор, мерцающий серо-белыми полосками, словно долгое время не мог найти нужную волну.
— Десять… — полоски остановились, и началась перемотка какой-то кассеты.
— Никогда не спите… дети….* — на телевизоре застыл кадр, на котором он, борясь с собой, держал сына над пропастью портала. Началось проигрывание. Не веря, с широко распахнутыми глазами мужчина смотрел на то, как много лет назад выпустил из своих рук сына.
— Ч-что? Нет, только не это! Темный! Не смей! — задушено взмолился мужчина, остервенело дергая ногами и руками. Ремни с болью врезались в кожу, но Румпель продолжал бороться. Темный исчез, словно его и не было, оставив после себя скрипучий смех на том моменте, когда рука сына выскользнула из рук обезумевшего от власти отца.
Кадр сменился. Румпель увидел Августа, назвавшего себя его сыном. Мужчина отчетливо помнил тот день. Эмоции, что затопили его сознание. Раскаяние, облегчение, любовь, боль и.. предательство. Радость сменилась гневом. Просьбу о прощении, сменила мольба о пощаде. Румпель всхлипнул. Как он мог тогда поверить этому человеку? Как он мог обознаться?
Тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук.
Сердце продолжало отбивать свой ритм, а грудь быстро поднималась и опускалась от душивших мужчину рыданий. Он держался из последних сил. Пальцы вцепились в серовато-белую простынь, сжимая ее до побелевших костяшек.
Едва сердцебиение замедлилось, кадр в телевизоре вновь сменился. Нью-Йоркская квартира, Эмма, неловко кусавшая нижнюю губу, и Бэй. Его первая встреча спустя сотни долгих лет. Сердце болезненно сжалось и пропустило удар. Он не видел в глазах сына той любви, не видел прощения и нежности. Лишь отчужденность, обиду и тот, еще совсем детский, такой незабываемый страх.
Пальцы подрагивали от безысходности и переполнявших его эмоций. Телевизор предательски прокручивал все памятные моменты с Бэем в Сторибруке. Не детство сына, не мгновения радости и печали. Не тогда, когда они были счастливы.
Перед глазами детская площадка, на качелях которой качается Генри. Хотелось убить внука, наплевав на родную кровь. Эгоистичное желание, расплатой за которое стала весть о смерти его сына. Впервые он почувствовал себя опустошенным и действительно одиноким. Слова о смерти забили в крышку гроба последний гвоздь, хороня остатки его человечности и сострадания. Столько лет погони и, наконец, обретя — вновь потерять. Хотел убить внука, а сам наколол собственное сердце на острый каменный скол. Осознание полнейшей ненужности и одиночества пришло лишь в лавке, рядом с незнакомой для него женщиной — Лейси. Захотелось выпить бутылку виски до дна и вспороть брюхо собственным кинжалом в дальней комнате лавки. Подыхать медленно и мучительно, так же, как искал собственно сына. Захлебываться слезами, выхаркивая кровь и корчиться от боли на полу, потому что заслужил. Потому что не достоин.
