— Все хорошо. Это не проблема, все хорошо… — шепчет Белль, невесомо прикоснувшись к тонким прутьям намордника. Подарив ему ободряющую улыбку, успокаивая его нервозность. Румпель облизывает пересохшие губы, едва касаясь языком солоноватого металла. Пальцы соскальзывают с намордника и, губы осторожно касаются его губ сквозь железные прутья. Да, это она. Его Белль. Поцелуй лишает его бдительности, вся его концентрация лишь на ее губах, на руках сжимающих его подрагивающие ладони. На руках, что-то делающих на его затылке.

— Что происходит? — слишком много рук. Слишком много прикосновений, ощущений, чувств. Водоворот хаоса затягивает «Я» его в воронку, уничтожая сознание.

— Это работает, — она невинно улыбается. Румпель слышит позади себя щелчок.

«Вот и дуло у виска. Вот и смерть твоя близка».

С глухим ударом на землю падает намордник. Глаза наливаются яростью и злобой. Ненавистью и болью предательства. Осознанием и страхом. Водоворот эмоций срывает самую главную маску, унося истину на самое дно. Цепь дергается, погоняя его, позволяя бешеной собаке метаться по арене. Руки судорожно сжимаются в кулаки, желание убить девушку с каждым разом возрастает. Еще капля и содержимое бокала контроля будет уже не спасти.

Стой. Нет-нет-нет. Ошейник словно деревянная коробка, удерживающая его настоящего в ловушке. Румпелю кажется, что выход наверху, там, где вскоре будет забита последняя сторона, крышка его гроба. Он царапает деревянные стены, цепляясь окровавленными пальцами за сучки, пытаясь достучаться, пробиться сквозь обволакивающий темный дурман. Нет-нет-нет. Не смей убивать ее. Сохрани ей жизнь.

Румпель оборачивается, встречаясь с собственным отражением в зеркале. Растрепанный, с бешеным взглядом, в золотом окровавленном ошейнике и цепью, тянущейся от него. Взгляд цепляется за движение на конце цепи. Два маленьких существа сражались друг с другом, борясь за право обладать его поводком. Цепь выскользнула из рук одного и он злобно зарычал на своего близнеца. Монстры были похожи на огромных тушканчиков. Задние лапы длинные, передние маленькие, но цепкие и когтистые, способные крепко держать цепь. Оранжево-синие спирали по всему телу и живое пламя на холке и кончике длинного хвоста. Огонь и вода. Инь и янь. Две стороны одной монеты.

Самый агрессивный из них отбрасывает от себя второго, более слабого, хватает цепь, дернув на себя. Румпель шипит от боли, переключая взгляд на собственное отражение. В зеркале не он, а трибуны позади него. Луч прожектора освещает одно из мест, показывая его взору ухмыляющуюся Реджину. Она улыбается, упиваясь собственной местью, собственным превосходством. Мужчина резко разворачивается, отталкивая от себя зеркало.

— Ты! — кричит мужчина, указывая на нее пальцем. Бросаясь к женщине, вновь остановившись у края арены, сдерживаемый цепью. Кроваво-красные губы королевы растягиваются в улыбке. Изящные руки поднимаются в элегантном жесте и начинают хлопать. Аплодисменты до ужаса оглушительны. Свет вспыхивает, освещая публику цирка. Королева. Королева-королева-королева. Везде она. Везде этот красный цвет предательства и гордыни. Она смеется и аплодирует, она уничтожает его. Слишком много. Слишком громко. Слишком кроваво. — Дьявольское ты создание, это твоих рук дело, — кричит он, сорвав голос. — Ты обратила ее против меня! Ты! — он не знает в чьи глаза из множеств королев ему смотреть, он рычит и брызжет слюной. Давясь собственной болью и гневом.

— Кто она? — тонкий, не понимающий голосок, обрывает шум, прозвучав, как гром среди ясного неба. Свет тухнет, оставляя их вновь одних. Румпель резко обернулся на звук, обратив к ней бешеный взгляд.

— Она?! — крикнул он, наступая на девушку. — Королева! Я знал, что ты никогда не сможешь полюбить меня, — сейчас его не заботит то, как колеблется его поводок. То, как он, запертый в коробке стучит по стенам, злостно пиная их.

Не смей ее убивать.

— Но почему? — в голубых глазах стоят слезы, а губы предательски дрожат. Но он не видит всего этого. Боль застилает глаза. Его никто никогда не сможет полюбить. Он лишь орудие для достижения целей.

— Потому что никто! Никто! Не сможет полюбить меня! — он схватил ее за плечи тряся, как тряпичную куклу. На ее молочной коже останутся темно-фиолетовые синяки, возможно, даже царапины. Он теряет контроль. Хватка становится сильнее и болезненнее. Бесконтрольность его силы может сломать ее, переломать сначала руки, а затем, энергетикой, силой ненависти, сломать ее ребра, расплющив трепещущие под ними легкие. Вырвать ее сердце и стереть в порошок. Уничтожить ее так, как она это сделала сегодня с ним.

Румпель бьется о стены коробки, захлебываясь слезами, проклиная собственную клетку. Взывая к темноте, умоляя сохранить ей жизнь. Он разгоняется и врезается с силой в стену, желая сломать этот барьер, выбраться наружу. Тупая боль разливается по телу, но ему все равно. Нужно сохранить ей жизнь. Шипя, он встает и, снова разогнавшись, вновь и вновь врезается в стену. Дерево жалобно трещит и стонет. Но этого мало. Он заперт на век.

Что-то меняется в его взгляде, сквозь вражескую завесу он видит ее испуганный взгляд. Его ладонь резко выпускает ее плечо, а вторая рука с брезгливостью отталкивает ее от себя в темницу. Он убьет ее. Позже. Этот приговор озвучен и обжалованию не подлежит. В коробке Румпель заходится истошным воем, кусая сбитые костяшки на руках, умоляя о пощаде.

Все незначительно, когда ты стоишь посреди арены, не зная что делать. Ты опустошен и в то же время переполнен. Поводок резко дергается, становясь короче. Но тебе все равно, ты больше никуда не рвешься, не к кому. Незачем. На лицо падает намордник. Волосы попадают в затягиваемые ремешки и эта боль кажется правильной, по совести. Скупые слезы срываются с его глаз, руки безвольно свисают вдоль тела. Он подавлен. Разбит. Уничтожен. Но он не чудовище, нет. Белль будет жить. Он отпустит ее, подарит новую жизнь.

Из деревянной коробки доносятся всхлипы и благодарности.

Тело подрагивает от скребущего чувства ногтей по дереву. Ему просто нужно отпустить ее. На глаза попадается монстр, откинутый его братом. Цепь неприятно звенит, но это его не заботит. Не тогда, когда ты чувствуешь себя самым одиноким человеком на свете. Монстр рычит и вновь бросается за его спину. Рывок. Еще рывок. Казалось, его хозяин хочет опрокинуть пса на спину, но нет. Цепь то слабнет, то натягивается, а за плечами брань. Кто-то резко тянет его за волосы и, щелкнув, намордник падает в его ноги.

Она должна умереть. Предательница. Белль никогда не сможет его полюбить. Он чудовище, монстр. И она знает его секрет. Она должна умереть.

— Не смей! — сипло доноситься из коробки, барабаня по всем ее стенам. — Слышишь, не смей!

Румпель шатается, и цепь позволяет ему сделать шаг. Еще и еще. Удар по стенам коробки, отрезвляет. И вот он с ненавистью избивает кочергой его стеклянный шкаф. Уничтожая все самое хрупкое, все, что когда-либо будет напоминать ему о ней. Все хрупкое, такое, как она. Весь белоснежный фарфор, напоминающий ее кожу. Весь бархат цвета ее губ. Уничтожая шкаф, он убивает ее. Пусть так, но не саму Белль, ожидающую приговора в темнице. Не ее. Человечку из коробки удалось достучаться, на миг, но удалось.

Злость все еще пульсирует в нем, как давний нарыв. Но сил уже нет, а осколки стекла впиваются в его руки. Резкий рывок назад, на лицо надевается намордник вонзаясь холодным металлом в поврежденную кожу лица, что-то бьет его сзади по ногам и он обреченно падает на колени. Злоба и месть отступают, оставляя боль и разбитое сердце. Но где-то там, в ноющем сердце для Белль всегда найдется место. Он любил ее, как никого другого. Отпустит. Обязательно отпустит, подарит весь мир, освободит от себя.

Цепь беспрестанно дергается, а монстры кубарем катаются по арене, не выпуская его поводок из лап. Один из них сбивает его с ног, срывая намордник с лица. Цепь резко натягивается, удушая, держа на привязи его агрессию. Он стоит на четвереньках, судорожно хватая пересушенными губами воздух. Удар с другого бока, вновь валит его на бархат арены. Металл намордника снова прижимается к лицу, разбивая верхнюю губу о зубы. Во рту неприятный металлический привкус крови и беспомощности. Он похож на старую дырявую лодку, болтаемую в шторм на волнах гнева, любви, печали, радости, сожаления и ненависти, доброты и нежности. Его дергают из стороны в сторону, перетягивая к себе, как трофей. Намордник то спадает, то вновь оказывается на лице. Переносица разбита и капли крови стекают с его подбородка. Куда его вынесет на этот раз? О какие скалы разобьется его душа, на дне чьего моря окажется его лодка?