Тук… Тук-тук-тук.

Румпель вздрагивает, резко проснувшись. Руки скользят по сырому каменному полу. Ткань жилетки отсырела, а рубашка неприятно прилипла к телу. Мужчина не понимающе оглядывается, пытаясь понять, куда на этот раз его отправил Темный. Каменные стены, покрытые мхом и слизью, с потолка свисают ржавые оковы, с которых вязкими каплями падает на пол кровь, подошва туфлей скользит по каким-то ошметкам. Запах металла, крови, гнили и зловония режет глаза. Такое знакомое, такое…

За ухом что-то щелкнуло, сильнее сдавливая шею, обжигая холодом.

Что за черт?! Грязные пальцы касаются шеи, нащупывая толстый, железный ошейник, плотно прилегающий к его коже. Дышать становиться труднее, а сердце болит все сильнее и сильнее.

Тук-тук. Тук-тук-тук. Тук-тук.

Он цепляется за металл, стараясь вырваться из оков, но холодное железо лишь сильнее врезается в его плоть. Кто-то дергает его за поводок, усмиряя. Мужчина резко оборачивается, желая увидеть своего монстра, своего… хозяина? Но рядом никого нет. Что-то заворчало у его уха, злостно шипя. Румпель обернулся вокруг себя, вновь и вновь, до тошноты, до головокружения, но все было тщетно. Только пискливый смех, эхом ударяющийся об окровавленные стены темницы, пульсирующей болью отдавался в глубине его хрупкой черепной коробки.

Темница. Его темница.

Румпель замер, вглядываясь в собственную прогнившую дверь, что зазывно открылась сквозняком. А сквозняком ли..?

Кто-то дернул поводок, и по лязгу он понял, что от ошейника тянулась массивная цепь, способная удержать такого зверя, каким когда-то он был. Нет, сейчас он не зверь. Жертва обстоятельств, кукла Темного, жалкий человек, ищущий лазейку на свободу, но не зверь. Сердцебиение участилось, разгоняя горячую кровь по телу, выделяя адреналин. Увеличивая непонятно откуда взявшуюся злость, подпитывая ее ненавистью и местью, привкусом предательства. Его заключенный сбежал, оставив хозяина замка в дураках. Никто не может с ним так поступать. Никто. Вор расплатится за дерзость своей жизнью.

Мужчина бросается вон из темницы. Поводок ослаблен, позволяя озлобленной собаке взять след. Дверь темницы ударяется о холодную стену с жалобным скрипом, взывая его к пощаде, выводя из себя. Румпель выскакивает в коридор: нужно найти обидчика, нужно завершить дело. Ноздри раздуваются, глаза пытаются привыкнуть к темноте, а окровавленные пальцы судорожно подергиваются, желая сомкнуться на шее его жертвы.

Щелчок. Коридор озаряется светом, ослепляя мужчину. Глаза предательски слезятся, не желая привыкать к свету, дезориентируя его. Это не его коридор и не его замок. Он бешено осматривается, разрываясь между страхом перед неизвестным и жаждой мести. Трибуны. Места. Софиты. Стулья. Бархат под ногами. Купол над головой. Он в цирке? Манеж? Это должно быть шутка. Где вор?!

— Я его отпустила, он не виноват, — свет становится приглушенным, а прожектор направляет яркий луч на одинокую фигурку в зале, сидящую в первом ряду. Девушка не жмурится, казалось, она совершенно не замечает ни оков, ни слепящий, направленный на нее свет.

— Виновен! — рычит Румпель, бросаясь к ней. За спиной слышится лязг цепей и шипение. Пальцы болезненно сжимают ее тонкое запястье. — И теперь ты увидишь, как я убью его!

Луч прожектора покидает их, освещая задние ряды противоположных трибун. Робин крепко сжимает палочку, что-то бормоча лежащей на телеге женщине. Дыхание сбивается, а сердце пропускает удар. Убить.

Румпель кидается к вору, волоча за собой девушку, едва успевающую перебирать ногами, похожую на фарфоровую бездушную куклу с большими голубыми глазами. Подбежав к краю арены, его цепь резко натягивается, дергая мужчину назад. Он падает на спину, ударяясь затылком о землю. Выпустив Белль, он схватился руками за ошейник, судорожно кашляя, пытаясь облегчить боль от металла.

Девушка что-то бормочет, хочет защитить, помочь, спасти. Нет, никакой пощады. Ничего. Пальцы судорожно сжимают лук, так удачно появившийся в руке из ниоткуда. Румпель встает, морщась от натяжения поводка, и прицеливается. Вдох-выдох. Цель одна. Какой-то тихий писк на мгновение отвлекает его. Цепь натягивается, а после ослабевает. До его слуха доноситься ругань и бормотание, перебиваемое спокойным писклявым голоском. Хочется обернуться, посмотреть, увидеть своего монстра. Цепи лязгают, возвращая его мысли к вору. Тетива натягивается так же сильно, как и его цепь, вытягивающая из него всю жизненную силу. Позади него что-то хлопает, резко отдергивая цепь назад. Стрела теряет цель, вонзаясь в дерево повозки, оставляя жизнь этому… отцу.

Он на коротком поводке, лишенный движения, потрясенный. Что-то, мелькнув перед глазами, с силой прижалось к его лицу. Он дернулся, но ошейник до крови вонзился в кожу, оставляя царапины. Металл, стягиваемый кожаным ремешком на затылке, холодил его лицо. Подрагивающие пальцы коснулись лица, отслеживая тонкие металлические прутья, идеально ровные линии, тянущиеся от его носа до подбородка, болезненно вонзающиеся в его челюсть, скрывающие половину лица.

— Намордник?! — с губ срывается то ли скул, то ли рык. За спиной вновь кто-то хихикает, а Белль рассыпается в благодарностях. Понимание приходит с опозданием. Он чуть не убил будущего отца, чуть не оставил беременную женщину умирать в одиночестве. Но он этого не сделал, ведь так? Он смог справиться, спас их. Но он ли? За спиной вновь слышится тихий смех, а цепи плавно оттягивают его к центру арены.

— Нет! Нет! Белль! — Румпель бросился к улыбающейся девушке. Шаг вперед и два назад. Цепь продолжает укорачиваться утягивая его за собой в самый центр арены. - Нет! Пусти! — мужчина дергается вперед, мгновенно захрипев от пережавшего его горло ошейника. Туфли предательски скользят по гладкому бархату арены. Нет ни точки опоры, ничего. Ноги беспомощно разъезжаются, он даже не может продеть пальцы под ошейник, ослабить душащую боль. Он чувствует влагу, кажется, это его кровь. Оказавшись в центре арены, натяжение поводка спадает, позволяя ему сделать судорожный вдох. Спертый воздух обжигает легкие, оседая изнутри пылью горя и прахом радости. Внутренности содрогнулись, а сердце болезненно сжалось. Румпельштильцхен закашлялся, пытаясь выхаркать эту дрянь, не зная, что делать, за что хвататься. Руки беспорядочно метались от ошейника к наморднику и обратно к ошейнику.

Кто-то пискливо выругался за его спиной и дернул цепь. Румпель прислушался, различая два тонких голоска спорящих друг с другом, сражающихся между собой. Ему необходимо увидеть их. Необходимо победить. Сразиться. Мужчина резко оборачивается — никого. А голоса вновь позади. Поворот. Никого. Это злит и выводит из равновесия. Движения и металл приносит саднящую боль. Руки подрагивают, дыхание прерывисто. Он чувствует, как по венам бежит кровь, как пульсирует в висках, как эхом звучат голоса.

— Хватит! — рычит он, не способный сдвинуться с места. Похожий на забытого пса. — Покажись! — руки сжимаются в кулаки, ноздри раздуваются, переносица ноет от прилегающего металла.

— Тшш… — теплая ладонь касается его плеча, принося легкое спокойствие.

Тук-тук…

Сердцебиение замедляется. Рваное дыхание сменяются глубоким вдохом. Он медленно оборачивается, с неверием смотря на Белль. Румянец на щеках, счастливая улыбка и голубые глаза, светящиеся любовью.

— Ты… пришла?

Нет, это не она. Белль не могла вернуться, он отпустил ее. Навсегда. Но тепло ее ладони такое настоящее, а улыбка — искренняя. Хочется убедиться, прикоснуться, ощутить знакомый вкус ее губ. Девушка, словно прочитав его мысли, мягко улыбается, приближаясь к нему. Голоса позади становятся глуше. В его глазах паника и отчаянная надежда на то, что все это по-настоящему, что она действительно любит его, видит того человека, что давно похоронен под слоями множества масок. Алые, манящие губы в миллиметре от его, хочется…

— Стой-стой, — он сожалеет, на сегодня у него на одну маску больше. Еще одна преграда к счастью. — Я… я не могу…