— Так ты из Мессенды?

Вопрос проверка. Ответит «да» — соврёт. Мессендец ни за что не снял бы свои наручи, да и сами они были новенькими, явно недавно купленными, а не родовыми, доставшимися от отца. Рабби переместил руку Ноксу на живот, мышцы напряглись, стали как каменные. Скоро это сильное тело растянут на дыбе, от раскалённого железа гладкая кожа сперва вздуется пузырями, а после лопнет, запахнет палёным мясом…

Он не пожалел Мэла, отравил и оставил гореть заживо, — напомнил себе Рабби, отгоняя неуместное сожаление.

— Из Кувэнки.

— Не очень похож ты на южанина, глаза светлые.

Не поднимаясь, Рабби обернулся к столу, макнул пальцы в плошку, зачерпывая жир с другой стороны от горящего фитиля, щедро смазал ствол и головку члена, прежде чем толкнуться между двух тут же сжавшихся половинок.

— Отец отсюда, из Брингундии. В плен угодил во время войны за Ту-у… — Рабби, помогая себе рукой, попал, куда хотел, и толкнулся вглубь. — Твой-ю-у же душу! Что ж вы творите-то, пресветлый принц? — Нокс изогнулся, пытаясь сняться. — Я ж не омега, дайте хоть попривыкнуть. Раньше не насильничали, что ли, никого?

— У тебя, смотрю, зато опыт большой в насилии, — огрызнулся Рабби, не давая отстраниться, но всё же замер на несколько мгновений.

Хотя больше всего хотелось, не думая ни о чём, вколачиваться быстро и резко. Так узко и горячо было в этом чёртовом Ноксе! И пахло от него одуряюще. Никогда ещё чей-то аромат не оказывал настолько сильного воздействия, будто крепкое вино, туманя разум. Это близость смерти заставляет быстрее бежать кровь, решил Рабби. Наверняка понимание, что вскоре от этого привлекательного крепкого альфы останется кусок мяса с изломанными костями, хмелем бьёт в голову и горячей волной прокатывается от головы вниз, концентрируясь в паху. Рабби осторожно двинул бёдрами и практически беззвучно застонал от наслаждения. Но подлый Нокс услышал.

— Да вы никак скорострел, ваше высочество?

Вот ведь, и в адском котле зубоскалить, наверное, не перестанет. Да к дьяволу всё! Что нужно палачи узнают. Да и нечего узнавать! Кто бы там ни был с Синклаиром, Нокс не знает, не может знать. Он снова соврал, пообещав ответы: догадывался, сволочь, что будет не до вопросов. Рабби зарычал, отринул осторожность, прижался вплотную, грудь к спине, губами к уху. Прикусил мочку, ухватился за тёмные волосы на затылке прижатой собственным весом рукой, другую забросил сверху, обнял, задвигался быстрыми толчками. Шепча, как ненавидит и презирает, как будет счастлив увидеть мёртвым. Спустился ладонью по груди, животу, перебрал в пальцах мягкий член. Обнажил головку от крайней плоти, обвёл, подразнил подушечкой пальца. Обхватил, сжал ствол, не сильно, не грубо, а так, как надо — плотно и крепко. Провернул кистью, задвигал в том же темпе, что нравился самому. И почувствовал, как крепнет плоть, наливается кровью, распрямляется в кулаке, растёт. Отклик Нокса выбил последние остатки самообладания. Что говорил, что делал — не помнил. Исчезла тесная тёмная комната. Вокруг раскинулся лес с вековыми соснами и елями, ритмично шумящими на ветру, солнечные лучи тонкими острыми клинками проникали сквозь зелёные кроны, резали огненным по глазам, по душе, по сердцу, бился о камни светлый горный ручей, неся свои воды с ледника, холодные до ломоты в зубах, но такие сладкие — не напиться, не пресытиться ими…

— Рабби! Эй! Ты совсем меня не слушаешь? — Мэл дёрнул за рукав. — Что с тобой?

— Я… задумался, — Рабби потёр пальцами лоб между бровей. — Прости. Что ты говорил?

— Что обязательно буду присутствовать на казни! Джемисон не сможет меня удержать здесь, пусть даже не пытается. Я должен увидеть, как Нокс умрёт. И как ему перед смертью палач вырвет язык, — глаза Мэла мстительно сверкнули. — Когда назначена казнь?

— Через два дня. Циркачей, тех, кто признался в колдовстве и сговоре с дьяволом, сожгут, — Рабби дёрнул верхней губой, показывая отношение к этим признаниям. — Графу Дебри, как дворянину, отрубят голову, а Нокса… — Почему, почему не спросил настоящее имя?! — Нокса четвертуют.

— Прекрасно, — улыбнулся Мэл кровожадно. — Жаль, Синклаир и герцог Леит уже мертвы. Я бы полюбовался на их отрубленные головы. Но и без них зрелище будет незабываемым.

Рабби криво улыбнулся в ответ: он точно никогда не забудет. Как и свою преступную мягкосердечность, проявленную к Ноксу. Что бы Мэл сказал, узнав? Не понял бы. Счёл бы предателем и малодушным трусом.

— Дай мне одеться, — попросил Нокс после всего. Голос звучал иначе, чем раньше — глухо и безэмоционально. Ни насмешек, ни бравады. — Не хочу, чтоб голым и перемазанным в сперме в застенки волокли.

Молча Рабби обтёр его простыней — после смерти тело не омоют, не завернут в саван, не похоронят. Выбросят останки в сточную канаву бродячим собакам на корм. Поднявшись, подошёл к куче одежды, поднял грубой ткани штаны, простого кроя кафтан, ухватил рубашку, обратив внимание на необычный фасон. Такие ни в Триднесте, ни в Брингундии не носили: горловину стягивал кожаный шнурок с двумя деревянными бусинами на концах. Если вытащить, сойдёт за удавку. Накинуть на шею удастся даже со связанными руками, задушить, мечом перерезать верёвки и прорубаться к свободе. Просьба одеться не так уж невинна. Нокс только казался сломленным, оставаясь на самом деле опасным противником. Не показывая вида, что понял его намерение, Рабби покрутил в пальцах бусину.

— Штаны дам, а остальное позже получишь, — пообещал он. — Всё равно не надеть пока.

Тонкий, но крепкий шнурок может послужить иначе: смастерить скользящую петлю, закрепить конец на крестовине решётки камеры… Удушение — быстрая и достаточно лёгкая смерть. Рабби видел, как умирают повешенные: на казнях обязательно присутствовала вся королевская семья, вне зависимости от возраста. И четвертование — а Нокса ожидает ни что иное, — он тоже однажды наблюдал. Казнённого звали Робертфэмус Логан. Имя Робертфэмус означает «сияющий от славы»? Нет. Робертфэмус — это орущий и корчащийся от боли, превратившийся в кровавое месиво. Сколько лет прошло, уже давно не снится в кошмарах, а всё помнится. Именно после той казни пятилетний Рабби сказал, что никогда больше не отзовётся на полное имя.

Неправильно облегчать участь преступнику и убийце, Нокс не заслужил ни жалости, ни сострадания, только мучительную смерть. Но Рабби сомневался, что сможет бесстрастно смотреть, как тому вспорют живот, выпустят внутренности и бросят их в костёр, а после рассекут тело на четыре части и отрубят голову. Чтобы после выставить насаженной на кол на всеобщее обозрение. Нет, он не желал этого видеть.

Когда Нокса доставили в подземелье дворца, Рабби сдержал обещание и через прутья передал ему в руки не только рубаху, но и кафтан: внизу ведь холодно, можно простыть. Глупо беспокоиться о здоровье обречённого на скорую смерть, Рабби это понимал и всё же принёс. И напоследок ещё раз взглянул в глаза цвета скрывающегося в тени деревьев лесного ручья.

Комментарий к

Optimum medicamentum quies est (лат.) — отдых лучшее лекарство.

Credo quia verum (лат.) — верю, ибо это истина

_____________

Визуализация Рабби и Нокса — https://vk.com/ledock?w=wall304716962_2080 . И для наглядности жировой светильник)

❗ Для тех, кто решит поддержать или угостить вдохновительным кофе:

у меня изменился номер карты Сбербанка, теперь 4817 7600 8891 2849

но получатель прежний — Д.И.Д.

И мне безумно приятно знать, что мое творчество что-то стоит в глазах читателей. Наверное, именно в этом основное отличие писателя от графомана. И хоть, конечно, я не могу считать себя писателем, но тихо надеюсь, что и не совсем графоман)

Спасибо за вашу поддержку!

========== Часть 16 ==========

Комментарий к

Обычно авторы предупреждают читателей про жесть в примечаниях перед главой. Я же напоминаю тем, кто меня знает и ожидает кровавых подробностей: метки «мимими» и «трололо» не зря стоят в шапке. Беременные и слабонервные — читайте смело)