Метатель ножей оглянулся, беззвучно спрашивая позволения начать представление. Людвиг кивнул. Все замерли, воцарилась полная тишина, только потрескивали свечи. Короткий замах, и… момент, когда нож начал движение, не удалось уловить, будто серебряная молния сверкнула, и острие с глухим звуком вонзилось в щит чуть выше отведённого в сторону локтя омеги. Мэл непроизвольно сжал пальцы сильнее, заворожённый зрелищем. Финлей приготовился захлопать, но не успел: циркач достал второй нож. Столь же мгновенный бросок и лезвие вошло в дерево над другим локтем. Третий и четвёртый ножи воткнулись у колен с внешней стороны, пятый между ногами. Шестой замер, дрожа, над правым плечом в дюйме от шеи, седьмой симметрично занял место с другой стороны. Оставался последний — восьмой нож. Метатель неожиданно развернулся, сделал несколько шагов в проход между установленными буквой U столами, приближаясь к сидевшей во главе королевской семье.

— Не одарит ли милостивый о-король меня яблоком? — низко поклонившись, альфа замер, ожидая ответ. — На удачу.

Мэл взял из стоящего рядом блюда с фруктами красно-зелёное яблоко и протянул с улыбкой:

— Да будет рука твоя тверда, глаз зорок, а сердце метко.

Циркач на секунду поднял голову, удивлённо, как показалось Мэлу, взглянул из-под намотанной до бровей цветастой повязки с бахромой, принял яблоко и склонился ещё ниже, попятившись назад.

— Откуда ты… откуда вам известно легендарное напутствие Роланда? — с любопытством спросил Людвиг. — Я думал, в Триднесте не знают наших преданий.

— Наверное, некоторые у нас общие. И я буду рад, если… — Мэл глотнул вина и вернул свою ладонь на прежнее место под руку мужа. — Если мы перейдём на «ты». Мои родители обращаются так друг к другу, это не проявление неуважения, а знак доверия. Тш-ш, смотри, — он указал подбородком на продолжившееся представление, лишив Людвига возможности отказа и засчитав себе первую маленькую победу в супружеской жизни, когда тот без возражений перевёл взгляд.

Метатель ножей установил яблоко на голове у своего партнёра и отошёл на исходную позицию. Постоял, покачивая лезвие в пальцах, пока вокруг не установилась полная тишина, и вдруг повернулся, встав лицом к зрителям. Опустил головную повязку до кончика носа, полностью скрывая глаза, и в развороте метнул нож через плечо, ни секунды не целясь. Вокруг завопили, в основном омеги, но и несколько альф добавили свои голоса в общий хор. Мэл и сам не удержался от испуганного возгласа. Людвиг привстал с места, Рабби с бароном Мюрреем вскочили на ноги, а Леит, поднёсший ко рту бокал, так и застыл, не замечая, что льёт вино себе на грудь. Страхи оказались напрасны: омега, целый и невредимый, раскланивался под аплодисменты и восхищённые выкрики, широко улыбаясь и демонстрируя всем две половинки яблока в своих руках.

— От всего сердца! — он протянул их Мэлу с Людвигом, преодолев расстояние всего за несколько изящных прыжков, словно пролетел не касаясь пола. — Ваша доброта принесла удачу и сохранила мне жизнь! Пусть же для вас супружеская жизнь будет сладкой и сочной, как это яблоко! А детей столько вам даст бог, сколько здесь семечек, — он заразительно улыбнулся.

Мэл с Людвигом переглянулись и рассмеялись. Наглец, но как такому отказать? Они взяли каждый по своей части и одновременно откусили по куску ко всеобщему удовольствию.

— Я благодарю вас за прекрасное зрелище! — объявил Людвиг и вручил главному из циркачей увесистый кошель.

— Я присоединяюсь к супругу, мы довольны! — Мэл посмотрел туда, где сидели графы Синклаир и Дебри, и приподнял кубок в их сторону.

Пусть видят, что их гаденький план не удался — вместо того, чтобы переживать и мучиться из-за своей неполноценности, о-король весел и счастлив. И мило общается с мужем.

Попрощались циркачи тоже эффектно: размахивая лентами, кувыркаясь и прыгая под весёлую песенку о судьбе свободных как ветер артистов, они обошли всех сидящих, принимая монетки и комплименты. Дойдя до дальнего края стола, перед тем как покинуть зал, метатель ножей обернулся и, поймав взгляд Мэла, сделал нечто непонятное — приоткрыл рот, высунул кончик языка и пошевелил им из стороны в сторону. Наверное, какой-то неизвестный обычай, знак от сглаза или пожелание без слов, решил Мэл. Все бродяги странные. Хотя в чём-то им можно позавидовать — никто не решает за них, где жить и с кем связать свою судьбу. Впрочем, ему грех жаловаться: в мужья достался молодой и красивый альфа, а не какой-нибудь мерзкий обрюзгший старик вроде Леита. Представив его на месте Людвига, Мэл передёрнулся.

Выступление циркачей являлось официальным завершением первого дня празднеств. Гости могли продолжать веселиться и пить, буде возникнет желание и танцевать, но уже без молодожёнов. Тем полагалось до полуночи отбыть в опочивальню для первой брачной ночи. И, как водится на всех свадьбах, будь то королевских или крестьянских, уйти не одним, а в сопровождении нескольких свидетелей, что доведут их до самой двери, давая советы и отпуская шутки.

Как проходила свадьба старшего брата Каллума, Мэл помнил — по малолетству за стол его не пустили, но подглядывать никто не мог помешать — и не забыл, как краснел юный муж-омега от сальных намёков. В этот раз обошлось без скабрёзностей, видимо, провожатые не рискнули насмешничать над калекой. Что ж, в каждом положении есть свои плюсы: невеликое удовольствие выслушивать дружный гогот про жезл в кувшине и «узелок» на счастье, что надо протолкнуть как можно глубже.

Рабби всё-таки не удержался от двусмысленного совета на пороге:

— Помните, для жаркого огня потребен не только кремень и трут, но и доброе полено.

Истинный смысл Мэл уловил: «Не выдай себя», — но все равно пожалел, что не может хорошенько пнуть в ответ.

Хорошо, хоть языком, в отличие от ног, шевелить позволялось:

— Спасибо, братец, от такого любителя сучковатых поленьев, как ты, сей совет особенно ценен.

Провожатые охотно переключились на Рабби, наперебой требуя поделиться знаниями.

Людвиг сам вкатил кресло в спальню. Отсекая смех и шум голосов, закрыл дверь и задвинул засов. Помедлил, перед тем как обернуться. Мэл тоже замер, чувствуя как колотится сердце и кружится голова. Так страшно ему было лишь однажды, когда в восемь лет на спор с братьями-альфами он прыгнул в горное озеро с высокого обрыва. И пусть сейчас ждала не ледяная вода, а постель с рассыпанными по ней белыми лепестками, точно так же сосало под ложечкой.

Людвиг подошёл, не спрашивая разрешения, не сомневаясь в своём праве, подхватил Мэла под колени и подмышки, без видимого труда перенёс на кровать и устроил полусидя на подушках.

— По традиции мужья сами раздевают друг друга, но я пойму, если вам… тебе, — присев рядом, вспомнил он про уговор, — потребуется помощь слуги. Позвать?

Якоб должен был ожидать поблизости, и Мэл не сомневался, что тот прибежит по первому зову.

— Да! — Людвиг потянулся встать, но Мэл схватил его за рукав, спохватившись. — Нет! Не надо давать повод для пересудов. Но я хотел бы сперва поговорить…

Людвиг придвинулся ближе, а Мэл опустил глаза, затеребив пальцами покрывало. Неправильно начинать новую жизнь с обмана. Какими бы соображениями ни оправдывалась ложь, она рано или поздно выплывет наружу, и тогда Людвиг не простит. Мэл бы не простил — просто не смог бы при всём желании. К черту Рабби с его излишней осторожностью! Не брату предстоит жить с Людвигом, не ему и решать, когда открыться. Но как же трудно сказать правду, язык будто разбух во рту и даже дышать тяжело.

— Я хочу признаться… — начал он, решившись, и поднял взгляд на Людвига. Как раз вовремя, чтобы заметить, как тот побледнел до синевы. — Что случилось?!

Не ответив, Людвиг завалился на бок, упав на пол, по телу прошла сильная судорога. Отравили? Но как? Когда? Якоб клялся, что Джон проверит всё, что отправится на стол. И за перемены блюд отвечал лично Якоб, он подносил тарелки, подливал вино — ничто постороннее не попало бы в еду по пути из кухни в зал. Во время ужина отравить тоже не могли: Рабби, да и сам он бдительно следили за этим — никто не подходил, не оказывался поблизости…