Вот как? Значит, и в Брингундии принцам-омегам возможно самим выбирать свою судьбу? Жить с любимым и рожать ему детей не ради долга. Не бояться всю беременность, что носишь омегу или бету вместо наследника-альфы. И знать, что муж будет рад каждому ребёнку вне зависимости от пола. Не дрожать и не лебезить, лишь бы не попасть в немилость и отправиться в изгнание…

— Это редкое исключение, — сказал Рабби с сочувствием, наверняка догадавшись, о чём думает Мэл. — Против истинности не властны человеческие законы.

Услышав эти слова, Якоб подпрыгнул на месте и хоть не произнёс в этот раз ни слова, на его лбу буквально горело: «А я вам говорил! Истинность не выдумка!».

Мэл только вздохнул. Выдумка или нет, она ему всё равно не поможет избежать свадьбы. Судьбы того храброго омеги, осмелившегося пойти вопреки устоям, не повторить. А раз так, то нечего и медлить.

— Пат, веди цирюльников и портных! — крикнул он решительно. — Якоб, позови отца Доминика! Я его выбрал в духовники, — пояснил он брату.

— Исповедь оставил напоследок? — Рабби недоуменно наморщил лоб. — Ты ведь не успеешь.

— Очень на то надеюсь, — цинично ухмыльнулся Мэл. — Как и на то, что отец Доминик отпустит мне все грехи скопом и без подробностей. Не хочу лгать на исповеди, но… — он пожал плечами.

— Ты хитёр, как наш предок Сомерленд, — расхохотался Рабби, оценив уловку. — Помнишь? Это он на самом деле правил при живом муже-альфе, и даже сын потом не смел ему перечить.

— Зато внук его отравил, — мрачно ответил Мэл.

— Смотри-ка, что-то из истории рода всё же смогло задержаться в твоей голове, — наигранно изумился Рабби, но продолжил уже без ёрничания: — Думаю, вы с Людвигом сможете полюбить друг друга, когда познакомитесь ближе. Я немного успел его узнать: он не похож на своих отца и деда. Хоть и считает, что главная цель омеги родить наследника, — добавил после небольшой паузы.

Судя по наличию любовника, а так же резвости, с которой Людвиг полез целоваться на балконе, не узнав даже имя, и азарту в погоне у пруда — предназначение омег он видел не только в продлении рода. Но явно самих омег и в ломаный медяк не ставил.

— Благодарю, братец, мне сразу стало легче, — язвительно отозвался Мэл. — Ты всегда умеешь найти нужные слова для поддержки.

Пат впустил ожидающих в приёмной цирюльников и портных, и Рабби удалился, не ответив.

С давних времён к свадебному наряду о-жениха в Брингундии имелись четыре требования: требовалось что-то новое — для успешного начала новой жизни; что-то голубое — как символ чистоты; что-то старое — как связь с корнями и прошлым; и что-то, взятое взаймы у омеги, чей брак уже успешен.

Мэл не нашёл ни одного упоминания в книгах и свитках про обязательность на церемонии капора. И справедливо счёл, что вполне может обойтись без данной детали одежды. Но, чтобы не шокировать публику и не дать себя обвинить в попрании традиций, с непокрытой головой идти под венец не рискнул.

По его заказу портные изготовили из местных жемчужин и подаренного аббатом Бенедиктом мотка кружев нечто отдалённо напоминающее арселе², что надевали омеги в Триднесте на праздники, но воздушное и лёгкое — «что-то новое». То же кружево, изготовленное монахами, ажурно прикрывало плечи и руки и драпировало кипенно-белыми складками колени и низ кресла. Широкий пояс из шелка цвета лазури — «что-то голубое», — плотно обхватывал стан, а поверх него шёл тонкий серебряный с подвесками на цепочках — подарок папы. Мэл решил, что это вполне сойдёт за «что-то, взятое взаймы»: всё равно других омег, чьё замужество было бы успешно, в ближайшем окружении не наблюдалось.

Массивное родовое колье МакКензи с бриллиантами и сапфирами — «что-то старое», торжественно принесённое бароном Мюрреем, который буквально светился от гордости за доверенную ему почётную миссию, — служило лишним напоминанием о несчастливом финале предыдущего королевского брака. Но, ощущая его тяжесть на груди, Мэл всё же искренне надеялся, что когда-нибудь самолично передаст тяжеленное украшение жениху своего сына-альфы. Что бы там ни пророчили друиды, какие бы козни ни строили кардинал с графом, и каким бы мужем ни стал Людвиг — ничто и никто не помешает ему, Мэлу, жить долго и счастливо! С таким боевым настроем он и отправился на свадебную церемонию. Сидя в кресле, но распрямив плечи и высоко держа голову.

Уверенности в себе хватило ненадолго: на время, что потребовалось доехать до главного городского собора. Именно возле его стен Мэл познакомился с народным песенным творчеством. Сейчас на площади собрался, похоже, весь город. Празднично наряженная толпа колыхалась словно прилив, с шумом и рокотом разбиваясь о спины выставленных цепью солдат. Мэл умел и любил плавать, в реке или озере. Но море, куда его совсем ребёнком однажды брали родители, оставило пугающие воспоминания опасной непредсказуемостью и мощью, неподвластной человеку. Глядя из окна кареты на заполненную площадь, где, казалось, яблоку негде упасть, Мэл испытал те же ощущения, что в детстве, когда, купаясь, вдруг понял: дна под ногами нет, и волны не помогают приблизиться к берегу, а мешают, норовя утянуть в глубину.

— Слава королю Людвигу! Да здравствует принц Мэлвин! — раздавались верноподданнические выкрики. — Счастья женихам!

Не эти же люди весело распевали песенку про бревно, а потом швыряли грязью?

— Не бойся, всё пройдёт хорошо, — Рабби, заметив, как Мэл сцепил зубы, ободряюще улыбнулся. — Помни, я рядом.

По традиции, прежде чем войти внутрь на венчание, требовалось одарить народ монетками «на счастье». Рабби предложил подъехать в карете к самому входу, бросить в толпу горсть медяков и этим ограничиться, но Мэл, скрепя сердце, настоял, чтобы его спустили и провезли на кресле по площади вдоль толпящихся горожан: пусть увидят о-короля вблизи. Поймут, что он не «бревно», а живой человек. Приветливый и щедрый. Достойный уважения и любви подданных. И смелый — это Мэл решил доказать самому себе.

— Не медь, серебро! — велел он. Рабби помедлил и со вздохом подал ему другой кошель. — Ничего, не обеднеем, а первое впечатление бесценно, — пояснил Мэл расточительство. — Вези меня!

Пожалуй, он переоценил собственную выдержку: уже через несколько минут лица, разноцветные капоры и кафтаны, ленты и букеты цветов расплывались яркими пятнами, от обилия красных мундиров рябило в глазах. Шум голосов воспринимался единым гудением огромного роя пчёл, а в ушах зазвучал мотив припева из песенки оборванца: «Траля-ля-ля, бревно не убежит». Мэл никогда раньше не испытывал страха перед толпой, но сохранять жизнерадостную улыбку, раздавая монетки в нетерпеливо протянутые руки, становилось всё труднее.

— Не откажите в милости несчастному! — чей-то голос прорезался сквозь общий гул заверений в любви и верности. — Я потерял глаз и ногу в боях за Брингундию! Пропустите старого солдата, не щадившего живота своего ради короля!

Альфа на костылях и с чёрной повязкой через лицо распихал всех с удивительной ловкостью, пронырнул между красными спинами и оказался прямо перед Мэлом, сунув ему под нос мозолистую ладонь.

— Пожалуйте от щедрот ваших, добросердечный принц!

Голос показался странно знакомым, и Мэл пристальней вгляделся в попрошайку. Этот наглый взгляд он уже видел, пусть сейчас на него смотрели не два голубых глаза, а всего один. Памфлетист! Бессовестный оборванец, из-за кого пришлось чуть ни в чём папа родил носиться по королевскому саду, петляя, как заяц!

— Ты… — выдохнул Мэл и ухватил мошенника за грудки, дёргая к себе: — Ещё раз про короля гадости споёшь, язык вырву! — прошипел он прямо тому в лицо, с удовольствием наблюдая страх в расширившемся зрачке.

Стоило ему разжать пальцы, как «старый солдат», выронив костыли, рванул в толпу, норовя скрыться. Но цапнуть с колен монету из рассыпавшейся мелочи перед бегством успел.

— Чудо! Чудо! Принц исцелил калеку! — как круги от брошенного в воду камня расходились возгласы по людскому морю. — Слава принцу Мэлвину, слава нашему о-королю!