— Нет, я не трусливая курица, — ошалевший Якоб сперва закивал, потом замотал головой, а после вскочил на ноги: — Ой, принц! Он же щас, а я же здесь! А я ведь… — он заметался по комнате и бросился к шкафу, принявшись перебирать кафтаны. — Этот? — показал нежно-сиреневый подол с серебряной вышивкой.
— Этот, — кивнул Мэл, широко улыбаясь. Ну вот, наконец-то его Якоб вернулся, а то сидел какой-то нытик. — И капор к нему возьми в цвет.
— Не по рангу мне, — возразил мальчишка, а глаза уже горели, как у рыси, и на щеки вернулся румянец.
— Поля подогни, чтоб не такими длинными казались.
— Испорчу ведь, жалко…
— Хорошо, иди, одевайся в своё коричневое тряпье! — указал Мэл рукой на дверь.
— Ой! Как же… я же… вы же мне же… уже обещали же…
— Тогда надевай, что велено, и не жужжи! — рявкнул Мэл, пресекая бессмысленный спор.
Якоб кивнул, крутанулся на пятках вокруг себя и, подхватив одежду, помчался наряжаться.
— Пусть только попробует этот Джон его руки не попросить, точно выгоню из дворца, как пса шелудивого, — тихо пообещал в пространство Мэл.
Когда на пороге показался повар с недостающим макушкой до его плеча Патом, Мэл оторопело моргнул, глядя на почти целиком заполнившую дверной проем огромную фигуру. У него что, горные тролли в родне? И вот этого гиганта удалось повергнуть ниц табуреткой? Пусть и со спины, и пользуясь эффектом неожиданности, но всё же… Мэл горделиво приосанился в кресле: ай да он, ай да победитель великанов! Но вот же угораздило Якоба альфу себе выбрать — ведь обнимет и раздавит, не заметив. А как с ним в постель ложиться, если у него и… всё остальное под стать? Хорошо, что Людвиг не такой, хоть и тоже большой и сильный. Но с ним должно быть проще…
Мэл опустил глаза, устыдившись неуместным мыслям.
— Ваше высочество насчёт свадебного меню желает узнать? — поклонившись, спросил гигант басом, когда молчание затянулось.
— Да, — машинально согласился Мэл, хотя, что именно будет стоять на столах, его волновало меньше всего из неумолимо приближавшегося кошмара под названием «свадьба».
— Бульон из голубей, бульон из петушиных гребешков, суп из каплунов, суп из куропаток, — принялся перечислять Джон, — выпеченные на жаровне паштеты из кроликов и уток, жареные индюки, жирные цыплята под трюфельным соусом… — Мэл сглотнул слюну: он издевается, что ли?! Даже папа, уж насколько контролировал всё, в кухонные мелкие подробности не вникал. — Рагу, молочные поросята, сосиски, белая кровяная колбаса, медвежьи лапы, карпы, креветки, жареные камбалы и окуни, лососёвая икра…
— Ваше высочество, к вам кардинал! — полузадушенным шёпотом объявил Пат, опасливо косясь на могучего альфу, которого пришлось прервать.
— Прекрасно! — воскликнул Мэл, обрадовавшись поводу прекратить казавшееся бесконечным перечисление блюд. — Попроси его высокопреосвященство минуту обождать. А ты, — он обратил взор на Джона, — обсуди все детали с моим ка… личным секретарём, — мгновенно повысил он Якоба. — Вот и он! Как всегда очень кстати!
В комнату зашёл Якоб, держащийся так прямо, будто оглоблю проглотил. Но Мэл с гордостью отметил его твёрдый взгляд и ровную походку. В новеньком, по последней моде сшитом наряде он выглядел не деревенским простачком, а красавцем голубых кровей. Неудивительно, что Джон пошатнулся, переступив с ноги на ногу.
— Вы меня звали, принц? — мелодично спросил Якоб, даже не взгялнув на потрясённого его видом альфу.
— Разберись, будь добр, — в тон ему ответил Мэл, поведя кистью в сторону повара. — Можете занять кабинет.
И, сдерживая смех, сделал знак Пату пригласить кардинала.
— Простите, что заставил вас ждать, — радушно улыбаясь, произнёс Мэл, когда кардинал Монтгомери вошёл.
В извинениях не было нужды, но хотелось выказать симпатию и расположение. Кардинала Мэл видел всего лишь раз на обручении, но не забыл про его поддержку: именно благодаря этому бете в брачном договоре срок для обзаведения наследником остался прежним, а не был сокращён до года, как настаивал дядя короля.
— Что вы, принц, я понимаю, — усаживаясь после приглашения в кресло, сказал кардинал. — Предсвадебные хлопоты занимают, верно, всё ваше время.
Приветливая улыбка сошла с лица Мэла, а в душу вновь вернулась тревога: уже послезавтра предстоит церемония, после которой он окончательно распростится со свободой. И станет мужем человека, не испытывающего к нему никаких тёплых чувств. Считающего его «глупым и больным»! И что может предложить взрослому искушённому альфе он, неопытный омега… Он даже не прислушивался к разговорам братьев-омег, когда те обсуждали брак, обязанности супругов и аспекты физической близости, думал, что ему эту сторону жизни, если и предстоит когда-либо узнать, то не скоро. Даже течки можно на пальцах одной руки пересчитать, а проходили они слабо и почти незаметно: не ощущалось никакого «томления в чреслах и желания чего-то запретного», — как описывал самый старший из них, Джоки. Только общая вялость и небольшое повышение температуры. Мэл всегда считал, что братья придумывают про «бабочек в животе», чтобы выглядеть взрослее. Да и в омежьих романах гораздо интереснее было читать про приключения и опасности на пути к воссоединению влюблённых, чем про само это воссоединение, обычно ограничивающееся парой строк в конце истории без подробностей.
— Волнения и страхи естественны в вашем положении перед лицом доселе неведомого, — проницательно заметил кардинал, видимо, угадав о ходе мыслей Мэла. — В столь юном возрасте любому сыну божьему особенно требуется зрелый наставник и духовный пастырь, кто смог бы направить неокрепший разум в благое русло и отсечь происки тьмы от наивного сердца. Вы же, принц, до сих пор не выбрали себе духовника из моих собратьев.
Мэл виновато потупился: не выбрал. И на исповеди ни разу после отъезда из отчего дома не был.
— Я с радостью помогу вам, — кардинал подался вперёд, сверля пристальным взглядом: — Елико у вас есть желание облегчить душу. Не стоит вступать в семейную жизнь, неся груз прошлых грехов. Чистым душой и телом следует принимать таинство брака.
Искушение покаяться в обмане затопило горячей волной. Грех ведь лгать и притворяться, тяжкий грех! Как и верить предсказаниям язычников. Готовый к любой епитимье, Мэл уже набрал в грудь воздух, собираясь во всём признаться, как за дверью кабинета раздался звук падения чего-то тяжёлого. Мэл вздрогнул и странное гипнотическое воздействие голоса и взгляда кардинала прошло.
— Я благодарен вам за участие, ваше преосвященство, но хочу видеть в своих духовниках омегу. Завтра же я выберу его и посещу с целью исповедаться перед свадьбой.
Кардинал откинулся на спинку кресла, если его и разочаровал ответ, по лицу это прочитать не представлялось возможным.
— Я уверен, что ваше высочество поступит верно, — дипломатично откликнулся он. — В свою же очередь, у меня есть небольшая просьба…
— Сделаю всё, что в моих силах, — заверил Мэл, внутренне не переставая поражаться, как легко и просто он чуть не выболтал свой самый главный секрет — магией, что ли, какой владел кардинал?
— Король уже несколько недель откладывает подписание указа о повышении церковного налога. Меня и моих братьев по вере тревожит сие промедление, ибо разве есть важнее надобность в королевстве, чем укрепление истинной веры среди народа? — Мэл потупил взор, признавая, что нет. — Деньги, потраченные паствой на удовлетворение плотских потребностей, обратятся в пыль и тлен, не принеся ничего их духу. Более того, приведут к искусу неумеренности и греху чревоугодия. Дело церкви и короля держать подданных в строгости, ограничивая пагубное воздействие роскоши на слабую плоть. — Мэл закивал, показывая, что полностью разделяет эту точку зрения. — Поверьте, увеличение налога на одну — всего одну! — десятую принесёт лишь благо и усилит народные уважение и трепет перед короной.
Народные уважение и трепет Мэл уже слышал и видел — еле ноги унёс. Не зря Рабби говорил: «Плохо они здесь живут, злобу прячут». Как бы толпа на площади отреагировала, узнав, что придётся ещё сильнее затянуть пояса? Вряд ли с восторгом или хотя бы пониманием. Начнутся недовольства в столице, докатятся волнения и до южных, только-только утихомиренных провинций, а стоит где-то вспыхнуть бунту — вот и «будет буря», как в пророчестве. А вина в том ляжет, конечно же, на короля.
