— А кашу у нас в Триднесте, если хочешь знать, лучше варят! И хлеб вкусней пекут, — заявил Якоб и, смерив сперва Джона, а потом и Гвина уничижительными взглядами, удалился с высоко задранной головой.

Да чтоб он ещё раз на кухню явился? Не дождутся! Пусть Пат бегает, а он, Якоб, личный камердинер самого принца, нечего драгоценное время на всяких мужиков кухонных тратить, лучше Мэлвина к свадьбе готовить начать, а то ведь действительно дел много, а дней мало. Ещё свадебный наряд не готов…

Принц, выслушав за едой новости, обрадовался, что план сработал и король послушался «ангельского» повеления, и тут же послал за портными. Пусть жениха пока никто не потрудился предупредить о переносе свадьбы, медлить не следовало, даже если бы в запасе был по-прежнему месяц. Явившиеся два беты и один омега долго не могли понять задумку высочества, а когда сообразили, впали в панику от её грандиозности и крайне малых сроков на исполнение. Но Якоб не сомневался, что всё будет готово к нужному часу: принц всегда получал то, что хочет.

— С нарядом, считай, разобрались, — довольно произнёс Мэлвин, усевшись за туалетный столик. — Твоя задача следить на примерках, чтобы не напортачили! — Якоб подтвердил, что будет смотреть в оба. — С остальным пусть король сам решает, моё дело маленькое: прийти, то есть, подъехать к алтарю и клятвы повторить. Жаль, украшения новые на свадьбу нельзя, эту традицию я нарушить не рискну, — принц тяжело вздохнул. — Придётся надеть старинное колье, что передаётся из поколения в поколения в роду МакКензи. Как подумаю, сколько покойников его таскало на своих шеях, в дрожь бросает, — он передёрнул плечами. Но тут же задорно улыбнулся, и в комнате словно солнышко выглянуло. Вот за что Якоб любил своего господина, так это за его неунывающий нрав. — Зато отличный повод для Рабби заглянуть в королевскую сокровищницу, проверить состояние реликвии, вдруг какой камушек выпал. Где мой брат, кстати? Неужели ещё спит? Отправь Пата за ним! Хотя нет, стой, не сейчас. Пусть позовёт его к обеду. И вели накрыть в гостиной на троих. Есть у меня предчувствие, что с ним увяжется и барон Мюррей.

— Будет сделано, — склонил голову Якоб и заметил среди привычных мазей и пузырьков маленькую квадратную шкатулочку, которой раньше не было. — А там что? — он ткнул пальцем в её сторону и тут же получил по руке.

Нрав у принца был не только неунывающий, но и вспыльчивый. А реакция быстрая.

— Неприлично пальцами показывать! Я сколько раз тебе говорил? Прекрати вести себя, как деревенщина, только что из навоза вылезшая.

— Уж простите великодушно, — Якоб надул губы, прижав к груди ушибленную ладонь. — Мы люди простые, всяким кандибоберам не обученные.

Принц хохотнул, и взгляд его смягчился.

— Там какие-то пилюли, чтобы здоровей и красивей быть. Лекарь принёс. Хочешь, себе забери.

Отходчивость и щедрость тоже являлись отличительными чертами характера принца. Но Якоб не спешил убирать горестное выражение с лица: сегодня по пальцам стукнул, а завтра навроде графа морду расцарапает? Нет уж, господам надо сразу границы дозволенного обозначить, а то перестанут за слугой человека видеть, потом не вразумишь. Ещё отец говорил: «Хуже всего, когда на простой люд, аки на животных неразумных смотрят. Ежели привыкают, что кругом будто скот безмолвный безропотный, после им и невдомёк, что мы такие же, и боль чувствуем так же, хоть и кровь другого цвета». А отец сызмальства при дворе был: видел и родителей нынешнего государя Триднеста, и дедов их застал — уж разбирался, поди, в обращении с власть имущими.

— Да куда уж мне, навознику деревенскому, пилюли для красоты, — протянул Якоб обиженно, в ожидании уговоров кося глазом на блестящую шкатулочку с яркими цветами на крышке. — Рожей не вышел…

— Правильно понимаешь, — кивнул принц высокомерно.

Якоб оторопел: такого ответа он никак не предполагал. Нет, конечно, до внешности принца ему далеко: тот и верно на ангела похож, но ведь и сам Якоб не урод какой-то. Всё при нём: два глаза, нос, рот и уши имеются. Да даже если бы и урод, зачем так-то? Воздух, что ли, в Брингундии влияет на благородных, что они дуреют и заносчивыми гадами становятся? Якоб оскорблённо набычился. А принц, оставаясь возмутительно равнодушным к страданиям незаслуженно избитого и обиженного им слуги, тщательно наносил на руки и шею мазь от природного запаха, будто бы ничего и не случилось.

— Я тебе не пилюли дарю, а коробочку, — пояснил наконец принц, выдержав тягостную паузу. — Не нужны нам с тобой никакие пилюли от Джемисона. Выкинешь оттуда всю дрянь и будешь хранить что-то своё личное. Что дорого твоему сердцу. Немного навоза, например? — он дружески подмигнул.

Словно камень с души упал — шутка то была, а не взаправду. Якоб оттопырил нижнюю губу, собираясь высказать, что грешно так пугать, но не выдержал и облегчённо рассмеялся. Принц, отбросив напускную надменность, присоединился к веселью.

Смех прервало робкое шкрябанье за дверью и тихий голос Пата:

— Принц Мэлвин, к вам граф Дебри с визитом.

— Пришёл-таки лично знакомиться, — негромко произнёс принц, и глаза его опасно сузились. — Ну что же, побеседуем по душам… А ты, Якоб, беги к Рабби, пусть и он приходит с Дебри пообщаться, глядишь, вдвоём мы сумеем его лучше разговорить. После уж тогда отобедаем.

Якоб бы предпочёл послать Пата, а самому остаться и послушать, но спорить не стал. Выкатил Мэлвина на его кресле в гостиную, где поджидал граф, и мухой помчался за принцем Рабби. В его крыле на втором этаже оказалось полно незнакомых альф: многие в красных мундирах, часть в обычной одежде дворян, но все внушительного роста и громкоголосые. Оробев, Якоб замедлил шаг — и как через них пробиться? Принц Рабби, наверное, занят, раз у него такое скопление. Решив подождать, пока столпотворение рассосётся, Якоб остановился поодаль и, чтобы чем-то занять руки, вытащил подаренную шкатулку из кармана кафтана. Дорогая вещица, сразу видно. Да и пилюли, оказавшиеся маленькими темно-зелёными горошинами, поди, недешёвые, раз сам королевский лекарь изготавливал.

«Чтобы здоровей и красивей быть», — сказал принц Мэлвин. Якоб задумчиво покрутил одну горошину в пальцах. Понюхал — пахло приятно, не травой и болотом, как ожидалось, а мёдом и розами. Лизнул — сладко. Точно на меду. И зачем же выбрасывать, добро почём зря переводить? Ох уж этот принц со своим расточительством. Якоб неодобрительно покачал головой и отправил горошину в рот. Может, кому красоты более природой отпущенной и не надобно, а ему бы не помешало.

Погружённый в рассматривание содержимого шкатулки и прислушиваясь к внутренним ощущениям — как быстро интересно подействует? — Якоб не заметил, как из комнат принца Рабби кто-то вышел. Только когда на смену рою голосов пришёл топот многих ног, спохватился и поднял голову. Прямо на него по коридору впереди семенящей следом свиты шёл король. Якоб быстро сунул в рот вторую пилюлю, что держал в руке, спрятал шкатулку в карман и вжался в стену, постаравшись стать как можно более незаметным. Не помогло: приблизившись, король замедлил шаг, а возле Якоба и вовсе остановился. Тот поклонился, опустив взгляд. Согнутым указательным пальцем король поддел за подбородок и поднял его лицо.

— Имя? Чей слуга? — отрывисто спросил король, прожигая замершего Якоба глазами.

Будто прямо в душу смотрел. Ох, ничего общего не было у этого властного и уверенного альфы с тем, вчерашним, кто по собственной воле и двинуться не мог. Будто два разных человека. Перед этим хотелось упасть ниц и тут же покаяться во всех грехах, моля о милосердном снисхождении.

— Слуга принца Мэлвина. Я-якоб я, Вильяма Броди сын, — пролепетал Якоб, с трудом удерживаясь на вмиг ослабевших ногах.

Вдруг узнает, вдруг поймёт, кто перед ним? Не поверит ведь в невиновность, кабы пытать не приказал…

— Якоб сын Вильяма, — повторил король, словно хотел запомнить, хотя зачем ему знать имя какого-то слуги? А после его величество наклонился и втянул носом воздух у самого лица. Якоб даже дышать перестал со страха. — Хорошо пахнешь, Якоб.