– Опишите этот мир, мистер Фишер. Что изменилось? Что радикально поменялось в отличие от того мира, прошлого, без Евы?

– Ну…наверное, радикально не поменялось ничего, – задумчиво произнес Макс. – В том смысле, что все привычные предметы, люди…ну и тому подобное, остались на своих местах.

– Тогда что же изменилось?

– Наверное, я по-другому стал жить. Возможно, иначе стал смотреть на привычные вещи. Как-то ярче все стало, динамичнее… Не знаю, как описать подробнее.

– Мистер Фишер, почему звезда на фоне ночного неба?

Макс удивленно посмотрел на доктора Райта.

– Что? Какая звезда?

– Которую вы нарисовали на первом занятии в качестве задания, данной Евой Адамс.

– Ааа… Вы об этом… Не знаю. Что-то внутреннее заставило меня нарисовать это. Не знаю…не могу объяснить.

– Может быть, вы посмотрели в окно и увидели там звезду в небе?

Макс покачал головой.

– Нет, точно не поэтому. Я, конечно, видел звезды там, в окне, но…не думаю, что это была главная причина. Говорю вам, что-то изнутри будто управляло моей рукой. Хотя…сейчас уже точно не вспомню.

– Ну ладно, хорошо… Когда вы рисовали эту картину, вы думали о Еве Адамс? Или о себе?

Макс замялся.

– Как я говорил уже, сейчас сложно вспомнить, о чем я думал почти полгода назад. Наверное, я думал о нас обоих.

– Тогда, почему нарисовали только одну звезду, а не две? Логичнее ведь было изобразить две звезды, олицетворяющие вас обоих.

– Не знаю. Нужно подумать.

– В том то и дело, что не нужно думать. За мыслительным процессом теряется искренность. Лучше отвечать, как чувствуете, мистер Фишер.

– Тогда не знаю. Возможно, я изобразил себя.

– Одиноким?

Макс пожал плечами.

– Несмотря на то, что в вашей жизни появилась эта девушка?

– Тогда я знал лишь ее имя. Она не вошла в мою жизнь. Разве что постучалась.

– И все же, в этот миг весь мир для вас изменился. Верно?

Макс уже окончательно запутался. Если в его голове и происходил какой-то мыслительный процесс, то весьма незначительный, а дела чувственные были выбиты из колеи. И почему-то жутко хотелось спать. В кабинете стало мучительно душно и тесно. Макс снова глянул на часы. Прошло всего минут десять с его последнего взгляда на циферблат, но казалось, что намного больше. Его повышенный интерес к часам не прошел мимо доктора Райта. Он и сам глянул на свои серебряные Омега и удивленно вскинул брови.

– Как время-то быстро летит за увлекательной беседой, мистер Фишер, не находите?

Макс вяло кивнул. Уже не осталось сил отвечать, веки налились свинцом, задница затекла, спина продолжала гудеть, а в голову словно насыпали несколько тонн песка. Доктор Райт легким движением поднялся со своего кресла-мешка, поправил галстук и закрыл экран ноутбука. Макс последовал примеру доктора Райта, однако, в отличие от него, оторвал свою пятую точку от дивана с большим трудом.

– Ну что, мистер Фишер, первый сеанс весьма продуктивен. Вижу, вы устали, но это нормально: погружение в свое внутреннее я – весьма непростое занятие.

Максу казалось, что он не в свое собственное я погружался, а на дно Мариинской впадины, а потом его резко подняли на поверхность.

– Думаю, оставшуюся половину дня вам следует хорошенько отдохнуть, – продолжил доктор Райт. – Возможно, выпить бокал хорошего вина. А завтра нас ждет не менее интересная беседа. До завтра, мистер Фишер!

Ноябрь пролетел незаметно, и в жизнь горожан стремительно ворвалась зима с ее морозными узорами на окнах, снежными сугробами, наваленными снегоуборочными машинами по бокам от дорог, и с нарастающей атмосферой приятных предпраздничных хлопот, которая постепенно стала захватывать буквально каждого жителя города. Ведь нет ничего приятнее, чем ходить по магазинам в поисках подарков для своих любимых, украшать дом яркими гирляндами и рождественскими украшениями, наряжать елку красивыми игрушками. На улице дети всех возрастов катались на коньках, лепили снеговиков, валялись в снегу, очерчивая руками и ногами снежного ангела, играли в снежки. Порой, брошенный не туда снежок попадал в случайного взрослого прохожего, которому просто не повезло оказаться на линии фронта. Тогда ребятня спешно бросалась наутек под грозные выкрики пострадавшего, хотя никто всерьез не сердился. Все были погружены в атмосферу волшебства, чуда, вера в которое зарождалась еще в далеком детстве и сопутствовала до самой старости.

Макс вспомнил, как в детстве праздновал Рождество с родителями. Они наряжали елку, которую его отец покупал у своего знакомого по цене, значительно ниже рыночной, украшали дом фигурками ангелочков, Санта-Клауса, рождественских оленей, развешивали гирлянды и другие украшения. Макс с удовольствием принимал участие в предпраздничных приготовлениях. Особенно его радовал процесс развешивания елочных игрушек. В канун Рождества, перед тем, как лечь спать, он оставлял под елкой тарелку с печеньями и конфетами и стакан молока для Санты и его маленьких помощников. А утром со всех ног спешил к елке, чтобы поскорее распечатать подарки, которые оставил ему Санта-Клаус. Конечно, став старше, Макс узнал, что не было никакого Санты, а подарки оставляли ему родители, но это ничуть не испортило чувство праздника и волшебства. Ведь в этом празднике было что-то большее, чем сказочный бородатый дед с его подарками. Он также помнил, как к ним в гости приезжали дедушки и бабушки, как они все вместе садились за стол, ломившийся от угощений, совершали традиционную праздничную молитву, поздравляли друг друга. Макс с особым теплом вспоминал те моменты из детства, и сейчас, когда приближался день Рождества, он надеялся, что именно это Рождество станет для него особенно волшебным.

Макс все-таки решил продолжить ходить на уроки рисования, хотя, честно говоря, поначалу не испытывал особой любви к этому виду искусства. Несколько занятий подряд они осваивали технику рисования карандашом. Максу не казалось это слишком уж сложным. Он уже научился рисовать некоторых животных, фрукты, природу, отдельные предметы, а теперь работал над объемом и тенью. Это было весьма утомительно. Ему хотелось больше времени проводить с Евой, но пока что все их встречи и общение ограничивались этими занятиями два раза в неделю, а все остальное время он ждал, когда начнется новый урок, и когда в класс вновь легкой походкой зайдет Ева. И вот, за три недели до Рождества, они отложили карандаши и перешли на масляные краски. Успешнее всех в этом деле оказался, конечно же, Джордж, который, к слову, вообще был весьма неплох в художественном деле, и одна из его карандашных картин, на которой он изобразил человеческое сердце во всех анатомических деталях (кто бы сомневался!), оказалась на стене в холле. Надо признаться, среди несуразных каракуль и до абсурда банальных фруктово-ягодных натюрмортов его сердце выглядело впечатляюще и несколько завораживающе. Макс даже узрел в нем некий тайный смысл, разгадать который, увы, не смог. Скорее всего, ответ на этот вопрос знал только лишь автор сие творения, но Макс не хотел лишний раз вступать с ним в контакт. Больно странным он казался. Возможно, у него в холодильнике дома хранится парочка таких сердец, кто знает. В общем, у парнишки явно был талант. Макс же, к своему раздражению, особой дружбы с красками не завел. Ему никак не удавалось добиться нужного оттенка, нанести правильный мазок, не поставив при этом случайную кляксу. Несмотря на свою природную аккуратность и педантичность, в работе с красками он терпел полное фиаско. Да и вообще никакого желания возиться с этой мазней у него не было. Пустая трата времени. И какого черта Ева крутится возле этого Джорджа? Ну и что, что у него так хорошо получилось изобразить закат над морем! Макс с раздражением окинул взглядом свое творение. На когда-то белом холсте сейчас красовалось что-то, похожее на яблоко, лежащее на земле среди опавшей осенней листвы. На самом деле, на листву эти оранжево-красные пятна были плохо похожи, да и красная округлая фигура с торчащей коричневой палочкой тоже мало походила на яблоко. Тем не менее, Макс старался и, в принципе, был доволен проделанной работой. Пусть и получилось не лучше тех дурацких вегетарианских натюрмортов, что вывешены на стене в холле школы. Он посмотрел на мольберт китайцев. Ли нарисовал панду, сидящую у дерева и жующую что-то вроде стебля бамбука, а у Ким на холсте красовалась лиса с длинным оранжевым хвостом. «Любители животных. Наверняка, шарахаются от каждого владельца норковых шуб или обливают их на улице краской», – подумал Макс. Миссис Хьюстон, похоже, рисовала что-то в стиле постимпрессионизма – во всяком случае, Макс ничего не разобрал в ее мазне. Позже выяснилось, что она забыла дома очки и слабо видела, что рисует. Но, если верить ее словам, очень старалась изобразить иву на фоне облачного неба. А над чем трудилась домохозяйка Клэр, Максу было не видно. Но судя по ее напряженному виду, она либо творила что-то гениальное, либо у нее скрутило живот. Во всяком случае, со стороны выглядело так, будто ее голова скоро взорвется от перенапряжения. Когда Ева подошла к мольберту Макса, она улыбнулась и попросила его остаться после занятий, чтобы поработать над детализацией. «Ага, над детализацией», – незаметно ухмыльнулся Макс. Ее просьба остаться казалась прекрасным шансом перейти к активным действиям – наконец-то, они останутся наедине, и он пригласит ее на свидание. На самом деле, это надо было сделать уже давно. Просто, она такая красивая, загадочная, недоступная… К такой девушке подойти страшно, не говоря уже о приглашении на свидание. Но не собирается же она всерьез заниматься с ним детализацией!