— Даврос?! Да он только с микроскопом спать способен, ни на что другое у него не встаёт! Я устала ждать, пока он скажет хоть что-то, кроме «подай-принеси-сделай»! Так и молодость пройдёт!!! — хлопаю ладонью по крышке стола. — Знаешь, что самое противное? Я ведь вижу, что ему нравлюсь! И все это видят, это даже его покойная мать видела! Того гляди карикатуры на нас рисовать начнут!

Фенак с удивлением глядит на меня:

— Почему бы тебе первой ему не сказать?..

— Ага, — взрываюсь от смеси злости и какой-то детской обиды, гложущей меня последнюю пару месяцев, — и получить в ответ снисходительное «Шан, мы учёные, у нас нет времени на глупости»?! Если он сам ко мне под китель не полезет, по собственной инициативе, то говорить с ним бесполезно. Уж поверь, я его знаю!

— И ты решила сделать так, чтобы он тебя приревновал, — убийственно спокойно заключает Фенак, водружая очки на переносицу. — Я, конечно, не семи пядей во лбу, как ты, подружка, но зато разбираюсь в мужчинах. Твой координатор слишком гордый. Смотри, как бы не обжечься. Я бы на твоём месте всё же с ним поговорила прямо. Ну, или что-нибудь ему в паёк подмешала, а утром сказала, что сам виноват и пусть теперь женится. Но провоцировать его с другим мужчиной — это слишком… — она заминается, — …опасно.

— Опасно? — фыркаю. Чушь какая. — И что он мне сделает? Он, кажется, даже не заметит, если я выйду за Валрона замуж! В лучшем случае на секунду оторвётся от приборов и бормотнёт поздравление.

— Ты на него очень серьёзно обиделась, — заключает она, пристально глядя мне в лицо. — А точно дело только в том, что он тебя игнорирует?

Вздыхаю и опускаю взгляд в чайную чашку. Дело не только в этом, разумеется. Меня раздражает то, что Даврос, отчитываясь по работе лабораторий, забывает указывать все имена, кроме собственного. Меня злит то, что он фактически присваивает чужие открытия, в том числе мои. Меня прямо бесит то, что власть имущие смотрят на меня не как на члена Научной элиты, а как на девочку на побегушках при координаторе. Порой я прямо мечтаю, чтобы с ним произошёл какой-нибудь несчастный случай, чтобы он загремел на больничную койку подольше, чтобы я хоть раз прочла отчёт перед Советом Двенадцати и перечислила всех, кто отличился, а не бестактно умолчала об авторстве того или иного изобретения.

А Валрон… Он хотя бы меня уважает. И любит — правда, любит. И не относится ко мне, как к своей собственности, как… к удобному предмету с хорошими идеями. Конечно, Даврос чертовски умён, а ещё с ним безумно интересно и даже весело, когда на него нападает хорошее настроение и он принимается острить направо и налево. А канцлер — просто добрый тюфяк. Везде, кроме работы, принимает форму того сосуда, в который его наливают, да и на службе тоже слишком мягкосердечный, даже странно, как попал в политику. Ему с таким характером только с малышами нянчиться, и меня, если честно, раздражает эта податливость. Но я устала ждать.

— Я просто устала ждать, — повторяю вслух, поднимая глаза на подругу. — Думаю, я приму предложение канцлера Валрона.

Фенак смотрит на меня, покачивая головой.

— Будь осторожней. Характерец у твоего координатора, в общем-то, не сахар, и власти у него достаточно, чтобы раздавить любого учёного из Элиты и даже канцлера, — она тяжело вздыхает. — Ох, Шан, ну куда ты опять влезла?..

…Ох, Шан. Вот теперь ты точно влезла так, что не выберешься. Ну не могла я по-другому, когда Даврос устроил сцену ревности на свой манер. А чего я ждала? Что он скажет, «бросай своего канцлера и иди ко мне»? Ну да, наивно ждала. Ну да, он сказал «бросай канцлера». Но в таком императиве, словно я — его рабыня, которой можно помыкать, как вздумается, и которая обязана безответно соглашаться с любым приказом. Это было просто оскорбительно, и нечего удивляться, что я его сразу же послала. А кроме того, он за мной следил. Он! За мной! Следил! За каждым шагом! Не удивлюсь, если со свойственной ему педантичностью подсчитал все поцелуи и комплименты Валрона. И закатил мне скандал — «ты с ним спишь», и всё такое! Не его, в конце концов, дело...

Хотя, если честно признаться, его.

И моё.

А Валрон так, под горячую руку попал. И теперь его перемелят за компанию со мной.

Мне страшно, мне очень страшно. Я всегда идеализировала мир вокруг себя. И уж точно считала, что живу в самом справедливом обществе. А оказывается, сфабриковать ложное обвинение и его применить по делу тут ничего не стоит, если на твоей стороне высшая власть. И никто не станет разбираться, правда это или нет, если одному высокопоставленному чиновнику захочется утопить другого, менее сильного — достаточно задействовать связи и нажать на нужные рычаги, чтобы выбранная жертва очень быстро оказалась в камере-одиночке для смертников.

И дело даже не в том, что в полдень меня повесят, хотя умирать страшно, а по обвинению в шпионаже — ещё и стыдно. И не в том, что это обвинение ужасно расстроит папу и навсегда испортит ему карьеру. Мне просто обидно, что мы с Давросом так и не поняли друг друга. Ведь всё могло сложиться иначе, будь бы мы оба чуть менее гордыми и чуть менее помешанными на науке. Мне обидно, что добрый тюфяк Валрон погибнет из-за меня и моей самонадеянности. Ведь я не слепая и вижу, что координатор ревнует не только меня к другому мужчине. Он ревнует мой интеллект. Его раздражает то, что я слишком умная, чтобы быть полностью покорной. Он увидел во мне конкурента — а учитывая, что я несколько раз осмелилась ему возражать и не подчиниться, и врага тоже. А с врагами он не церемонится.

Я недооценила его худшие черты характера, а теперь расплачиваюсь за это. Фенак оказалась права, не надо было давать Давросу повод для военных действий, не надо было его провоцировать и дразнить. Он смёл меня, как пешку, со всей обидой оскорблённого мужчины. Продемонстрировал тёмную сторону своего характера в полный рост.

И всё же… Я не сержусь. Да, как ни удивительно, не сержусь, не мечтаю отомстить. Быть может, я просто слишком сильно его люблю. Всё… так запуталось. Но одно я знаю точно: хоть я и умру, но мои открытия — нет. Пусть даже под чужим именем, но они будут использованы и развиты. В конце концов, это судьба учёных — опираться друг на друга, всё делать сообща. Одно открытие порождает другое, один закон — другой, и так далее. Наука течёт сквозь эпохи, как непрерывная река, и чем больше ручьёв в неё вливается, тем она полноводнее. Неважно, кем и когда, но начатая мной работа будет закончена. Жизнь на Скаро сохранится. И придёт мир вместо войны.

Пусть Даврос воплотит то, что я не успела доделать, раз ему так хочется. Не ради собственной славы, но ради прославления жизни.

В конце концов, жизнь всегда побеждает.

Что… Что это за странный свет? Откуда он льётся? Глазам больно… О, моя голова… Что это?!

— Психокопирование.

Высокий и мелодичный женский голос мне совершенно не знаком. И откуда ему взяться в камере-одиночке?

Промаргиваюсь… Где я? Почему так темно? Я совсем не там, где была рэл назад!..

Ну, Шан, ты и в камере смертников сумеешь куда-нибудь влезть.

— Это было психокопирование. Тебя скопировали в меня, — сообщает незнакомая девушка, сидящая напротив, прямо на земле. Или на полу. Не понимаю, что за поверхность под нами — её словно бы нет. Ни шероховатости, ни температуры, ни видимости. Просто темно, и есть только я и эта неизвестная брюнетка с очень странными жёлто-зелёными глазами и в очень странной чёрно-бронзовой одежде. На вид — как мешковатый свободный комбинезон, поверх которого натянули тонкую и ужасно нефункциональную шинель без рукавов. Никогда раньше такой не видела.

— Скопировали?..

— Подтверждаю, — в глазах-водоворотах проскальзывает что-то вроде снисходительности. — Твою память и твою личность. Он и тело хотел похожее получить, но не вышло. Я вообще непослушная, прямо как ты.

Безумие какое-то.

— Кто — он?

— Папа Даврос.

Вдруг понимаю, что не так с этой девушкой. Она… спокойная. Не сейчас, не в нашем разговоре, а вообще, словно её ничто не может вывести из равновесия, никакие бури и форс-мажоры. Глубокое внутреннее спокойствие и лёгкий флёр холодной иронии, едва ли не сарказма, позволяющие ей свысока глядеть на других. Но люди же такими не бывают. А если и бывают, то это очень противные люди. Но она противной или раздражающей не выглядит, это спокойствие с иронией к ней подходят… как-то естественно, натурально, словно пуговица к кителю.