Через поворот коридора датчики обещают, что атмосфера вполне чиста и пригодна для дыхания, если не считать хлорки. Стягиваю респиратор и киваю экипажу, чтобы сделали то же самое — незачем сажать фильтрующие кассеты без надобности. В воздухе ещё сладковато попахивает разлагающейся органикой, но это уже далеко за порогом вредоносности. А ещё появляется запах металлической окалины. Я была права, здесь неподалёку плавильни.

Коридор пуст. Ещё один странный часовой попадается на первой же развилке, но он так же нас не замечает. Шум производства всё сильнее, но всё ещё удалён. По правой стене появляются двери, на приличном расстоянии друг от друга, каждая охраняется, на каждой номер. Похоже, это местные бараки для смен, по-другому трактовать нумерацию я не могу. Вдоль левой стены — узкоколейка под вагонетки, положенная на скорую руку. Мелькает мысль, что тут недостроенная станция подземной дороги, переоборудованная под содержание рабов. Учитывая гулкость подземелья, до завода около пятидесяти леров. Через полскарэла будем на месте, если не нарвёмся на неприятности.

Подтверждение тому, что здесь бараки, получаем у последней двери: навстречу едет полуавтоматическая вагонетка с обтрёпанным работником, таким же «механическим», и останавливается напротив входа. Работник спрыгивает с подножки и идёт к дверям. Судя по запаху, идущему из вагонетки, она используется для вывоза мусора и естественных отправлений живых организмов. Что ж, а это шанс запустить роботов — никто не озадачится, откуда в мусорном баке взялся лишний контейнер. Сваленный в корзинку хлам обычно не перебирают.

Пока работник выкатывает из набитой подозрительно безучастными людьми камеры что-то вроде ведра на тележке-подъёмнике, я нажимаю на кнопку активации контейнера и аккуратно опускаю его в вагонетку. Если там что-то забарахлит и не откроется, или роботы-шпионы не смогут выплыть из дерьма и полетят в утилизатор, это уже не мои трудности, а НКВД. Я обещала протащить следящие устройства на искажённую Мораллу и сдержала слово, но обеспечивать качество их работы уже не обязана.

— Добрая ты, — тихо шепчет мне Вастра, как только мы оказываемся за углом.

— Какой ужас, — так же тихо выдавливает кошка. — Как они могут так обходиться с людьми?..

— Обычный концлагерь, — комментирует Таша Лем, пряча нарастающий гнев под лёгким шутливым тоном. — Я и не на такие в молодости насмотрелась. Я даже концлагерь для далеков видела, не поверите, — а сама лукаво косит на меня глазом, словно ждёт вопроса. Но не дожидается, я и без неё знаю про астероид Бродешкешит — лишённый абсолютно любых полезных ископаемых, запертый в темпоральной петле, куда сбрасывали тех далеков, которых нечаянно удавалось взять живыми, причём предварительно у них выдирались гамма-бластеры и манипуляторы. Самое издевательское было в том, что устроили его не Повелители Времени, а другая темпоральная держава, Монан. Ну… Монану не повезло, Империя в конце концов узнала о Бродешкешите и ответила на него соответственно. Вот только выживших на астероиде пришлось в итоге отправить в Изолятор, обстановка их сломала морально, а сломленный далек уже не далек, и, прежде всего, он не способен адекватно мыслить.

Наконец-то добираемся до производства. Грохот гидравлического пресса, молотящего по форме с завидной энергией, становится громким, пройдём чуть дальше — вообще перестанем друг друга слышать. Поэтому я поворачиваю по первому же проходу налево, подальше от литейных и штамповочных цехов. Мне нужен сборочный конвейер или сортировочный узел, чтобы посмотреть на уже готовые детали. Хочу знать, что тут производят — это раз, и там ближе к выходу на поверхность — это два.

Наконец, попадается цех, через который нам предстоит пройти. Пять бесконечно длинных линий, за которыми стоят и перебирают свеженькие детали рабочие.

— Что они делают? — тихо спрашивает Вастра.

— Выбраковывают, — отвечаю. — У каждого есть сканер внутренних дефектов отливки. Неудачные детали отправляются обратно, в переплавку.

Пока идём мимо конвейера, я подхватываю из корзины для брака одну деталь — идеально ровную полусферу, по краю которой идёт замковый выступ. Такие же полусферы, только с щелью под замок и круглым отверстием в центре, ползут по соседнему конвейеру. Киваю Таше, и она, как дрессированный огрон, притаскивает мне бракованную запчасть из другой корзины. Совмещаю полусферы, и они сливаются в единый шар чуть крупнее яблока. Иду, удерживая его в ладонях, и силюсь сообразить, на что он похож. Для капсулы терраформирования слишком мал, но есть в нём что-то невероятно знакомое.

— Кому-нибудь этот предмет что-нибудь напоминает, кроме геометрического тела? — уточняю на всякий случай у экипажа, но получаю лишь отрицательные ответы.

— Может, корпус для какого-то прибора? — нерешительно предполагает кошка.

— В таком количестве? — киваю я головой на бесконечные конвейеры.

— Ядерные боеприпасы, — пожимает плечами Таша. — А под землёй — на случай производственной аварии, чтобы не слишком засорять поверхность. Радиация радары забивает.

Это очень верная и очень логичная гипотеза. Но всё же, почему меня гложут сомнения? Что мне напоминает этот шарик?

— Хочу видеть остальные части производства, — вдруг говорю вслух. — Надо понять, что тут происходит.

— Эй, мы тут только из-за Доктора, не забыла? — одёргивает меня папесса.

— Не забыла, — огрызаюсь. Но знаю, что сейчас для меня Доктор отодвинулся на задний план. Мы натолкнулись на нечто более важное, чем рыжий галлифреец. Я это гравиплатформой чую.

В середине зала замечаю что-то вроде двери-сбойки в соседний цех, и киваю на неё остальным. Перебираемся через ленты конвейера по металлическому мостику и идём туда. Девчонки не препираются — видимо, по моему лицу догадываются, что это бесполезно. А я почти бегу. Дайте мне уже посмотреть. Я должна знать. Я должна понять.

Потому что шарик мне определённо знаком, я его где-то видела.

Скорым шагом влетаю во второй цех и замираю. Внутри что-то сжимается в маленькую холодную букашку, противно копошащуюся лапками.

Этого. Не может. Быть.

Хотя почему — не может?

— Венди, ты чего? — очень осторожно спрашивает Таша Лем, а Вастра кладёт мне руку на плечо. — Ты бледна, как смерть.

Тут тоже есть бесконечный конвейер и браковщики со сканерами внутренних дефектов, но детали совсем другие, и они однозначны.

Забираю одну испорченную запчасть из широкой коробки — в корзину таких много не поместится. Это узкая и длинная чёрная пластина, почти невесомая, с четырьмя просверленными широкими пазами. На вид она цельная, но я знаю, что на самом деле она представляет из себя шестигранные микросоты, которые потом будут пропитаны металлом.

— Значит, ничего не напоминает? — уточняю, глядя в глаза Таше Лем. — А если так?

И вкладываю сферу в предназначенный для неё паз.

Папессе требуется десятая часть рэла, чтобы понять мою мысль, и ещё половина рэла, чтобы разлепить губы и сипло выдохнуть одно короткое слово.

То, которое я никогда не ожидала встретить в одном ряду со сфероидами.

То, которое слишком для меня важно, чтобы справиться с мерзкой букашкой интуитивного ужаса, копошащейся внутри.

Пять букв, от которых содрогаются пространство и время.

— Далек.

Комментарий к Сцена двадцать третья. *”Но на следующий день кот вернулся. Кот пришёл назад, хотя мы думали, он сдох”, – припев от популярной песенки “Кот пришёл назад” (“The cat came back”), которую на русском языке (в сильно сокращённой версии)))) исполняет группа Green Crow.

**”Сохраняй спокойствие и уничтожай”.

====== Сцена двадцать четвёртая. ======

Стоим у всех на виду, как на расстреле, и вместо того, чтобы быстро убираться, смотрим на детали в моих руках.

— Чёрт побери, это же запчасть от далека, — теперь и папесса имеет бледный вид, а не только я. Вастра, приглядевшись, соглашается:

— Действительно, очень похоже на пластину от доспеха.