Все дальше удаляясь от жерла воронки, я увидел, как из нее вылетают другие люди, потешно болтая кажущимися с такого расстояния малюсенькими ручками и ножками. Некоторые летели, кувыркаясь, другие степенно плыли, словно по невидимой реке, а третьи неслись стрелой, зачем-то помогая себе конечностями – ведь дураку понятно, что от них здесь ничего не зависит.
Вдалеке, в направлении моего полета, сквозь молочную пелену показалось темное пятно, и я переключил внимание на него, пытаясь разглядеть конечную точку своего пути. Ведь должен же я куда-то прилететь! Пятно становилось все больше и больше, раздаваясь вширь и наливаясь красками, словно неведомый художник кистью прорисовывал контуры, добавляя мазок к мазку. И вот уже мне навстречу несется дивный мир, покрытый зеленью, чарующий неведомыми гигантскими цветами всевозможных оттенков и слепящий блеском лазурных вод чистейших речушек и озер. Взирая на все это великолепие с высоты птичьего полета, я внезапно осознал, что несусь к земле на сумасшедшей скорости.
Меня вновь обуял леденящий ужас. Ни затормозить, ни закрыть глаза, ни просто крикнуть я не мог. Мне оставалось лишь взирать на стремительно приближающуюся поверхность широко распахнутыми глазами и пытаться убедить себя в нереальности происходящего. Вы пробовали когда-нибудь, пребывая в шоковом состоянии, убедить себя в чем-то? Вот именно. У меня тоже ничего из этого не вышло. Но когда до земли оставались считаные десятки метров, и я уже смирился с участью быть размазанным по этой прекрасной долине рек и цветов, скорость внезапно начала падать, и на землю я опустился, словно перышко, коснувшись ее раскоряченными с перепугу руками и ногами на манер краба.
Вероятно, стороннему наблюдателю мое приземление могло показаться забавным. Мне оно таковым не казалось. И если бы у меня до сих пор наличествовали тело и штаны, то последние с огромной долей вероятности были бы попорчены основательнее, нежели, машина, оставленная под птичьим деревом.
Немного придя в себя и осознав, что опасность обратиться в плоскую неприглядность миновала, я осторожно сел и с опаской огляделся по сторонам, как и полагается цивилизованному человеку, попавшему в незнакомую обстановку.
Меня окружал диковинный мир. Земля подо мной казалась упругой, а не привычно-твердой. Ее покрывало нечто, сильно смахивающее на ковровый ворс, но более мягкий, шелковистый и приятный на ощупь. Это «нечто», совершенно непохожее на траву, переливалось оттенками зеленого. Проведя по земле ладонью, я ощутил ее тепло и нежную бархатистость.
Вокруг меня произрастали необычные растения. Некоторые из них напоминали змей, плавно извивающихся замысловатыми изгибами. Другие, похожие на длинные толстые палки, пульсировали, будто прокачивая через себя соки. Были и растения, похожие на цветы. Их безлистые ножки закручивались спиралями, склоняя свои головки, обрамленные тончайшими лепестками всевозможных расцветок и форм к земле. Некоторые из цветов едва достигали моего колена, другие возвышались на два и более метра. Но странное дело, все они были обращены ко мне, словно оценивающе присматривались к неведомому им существу, примериваясь, откуда лучше откусить первый кусочек. От этих пристальных «взглядов» становилось не по себе. Я на всякий случай отодвинулся назад, подальше от них.
– Не бойтесь, Вениамин, они совершенно безобидны, – раздался позади меня голос.
Я быстро обернулся, вскочив на ноги.
Передо мной стоял глубокий старец с долгой седой бородой и совершенно лысый. Ну, почти лысый, если не считать жиденького венчика седых волос. Взгляд у старика был какой-то странный, пристальный, будто пронизывающий насквозь. Стоял он прямо, словно проглотил шест, перебирая сухонькими ручками четки с тяжеленными амбарными ключами.
В голове щелкнуло.
– Вы ключник Петр! – меня почему-то обуяла радость.
– Ну, если тебе так нравится, – уклончиво отозвался старик.
– Не понимаю, – немного растерялся я, но мне все же захотелось расставить точки над i. – Вы Петр или нет?
– В твоем понимании – да.
– В каком это смысле, в моем? – я оторопело уставился на странного старика.
– Это лишь твое видение, Вениамин. Меня каждый видит таким, каким себе представляет.
– Тогда я уже вообще ничего не понимаю, – честно признался я.
– Все очень просто. Твое сознание рисует тебе привычный образ Петра, а этот мир воспроизводит его. Если бы ты был, скажем, египтянином, жившим тысячи лет назад, то, скорее всего, узрел бы перед собой Осириса. Будь ты из Древнего Ирана – перед тобой предстал бы Митра. Мусульманин узрел бы Мун-Кара или Накира. Или обоих разом. А русич возможно встретился бы, к примеру, с Бабой Ягой.
– Бабой Ягой? – меня начинали обуревать сомнения, не наткнулся ли я на местного сумасшедшего.
– Я не сумасшедший, Вениамин. Господь Всемогущий, кто бы знал, как я устал от человеческой гордыни! – удрученно покачал головой старик. – Всякий, с кем мне приходится общаться, первым делом наклеивает ярлыки, полагая себя судьей. Но при этом не отдает себе отчета, что его познания о мире, как правило, лишь набор дешевых стереотипов!
Мне стало по-настоящему неловко. Захотелось пошаркать ножкой и шмыгнуть носом.
– Простите, – сконфуженно выдавил я. – Но вы разве можете читать мои мысли?
– Ты сам – мысль, и я вижу тебя насквозь! – глаза старца грозно сверкнули, но он тут же взял себя в руки, вернув себе смиренный вид.
– И все же, при чем здесь Баба Яга? Это же сказочный персонаж.
– Религия – сказка со смыслом. Одни видят в ней назидательные начала и путь к истине жизни – это хорошо. Другие же – возможность управлять неучами, лишенными собственного разума.
– А вот это совсем нехорошо, – ввинтил я.
– Ты прав. Что же касается Бабы Яги, то она некогда считалась проводником душ в Царство мертвых. Разве ты не знал этого?
– Впервые слышу, – честно признался я.
– Калинов мост – дорога в Царство мертвых. Правил этим царством Кощей Бессмертный, а охранял – трехглавый Змей Горыныч.
– Вы серьезно?
– Как нельзя более.
– Сильно смахивает на древнегреческую мифологию. Река Стикс, царство Аида, этот, как его… Херон… Нет, Харон, перевозящий души! И еще собака такая страшная, трехглавая – Цербер.
– Ты прав, – согласился Петр. – Корни у них одни.
– А все же, кто вы на самом деле? – меня так и подмывало протянуть руку и пощупать старика, натуральный он или нечто эфемерное.
– Щупать меня не надо, – Петр на всякий случай отстранился на шаг, звякнув тяжелыми медными ключами. – Я всего лишь скромный контроллер данного узла.
– Узла? Контроллер? – я недоуменно воззрился на него. Захотелось почесать макушку, которой у меня теперь не было. – Что это еще за чушь?
– Видишь ли, Вениамин, это место – Его малая часть, – старец сделал ударение на слове «его».
– Кого – его?
– Ты в самом деле настолько глуп или только прикидываешься? – Петр явно начинал выходить из себя.
– Но я действительно ни черта не понимаю, – развел я руками. По крайней мере представил, как это делаю, поскольку своего тела не ощущал вовсе.
– Ты поаккуратнее здесь с выражениями, – нахмурился Петр, погрозив мне пальцем.
– Круто извиняюсь! – прихлопнул я ладошкой рот и на всякий случай огляделся по сторонам.
– Место, в котором ты находишься, – есть мизерная часть Его. Одна клетка среди миллиардов ей подобных.
– Его – это Господа Бога? – задохнулся я от внезапного прозрения и осознания масштабов.
– Так вы его именуете. Вселенский разум, связующий пространство и время! Он – это планеты, звезды, галактики! Все малое, и все великое! – Петр торжественно воздел руки и вскинул острый подбородок, потом также внезапно опять обратился в эталон покоя. – Ну, в общем, как-то так.
– О-бал-деть! – пробормотал я. – Но я полагал…
– Понимаю, по образу и подобию, и всякое прочее такое? – хитро прищурился Петр. – Это, мальчик мой, человеческая мания величия. Мол, вон я каков! Господь меня по собственному облику вылепил. Вы не пуп земли, но Он наделил вас способностью мыслить. А на что вы ее тратите? Просто невероятно, сколько мусора в вашей голове, сколько всяких пустых условностей и вредных стереотипов. Вам с рождения забивают головы всякой чепухой, тысячами наставлений и миллионами правил поведения, в которых может запутаться даже Он! Но при этом совершенно не учат мыслить. Все внушенное вы воспринимаете как истину, не озадачиваясь, откуда это взялось и зачем это нужно.