Бормоча извинения под гневным взглядом соседки – как будто я в чем-то был виноват! – я спешно приоткрыл дверь, потянув ее на себя за неудобную ручку из косо приваренного металлического уголка. Собачонка рванула к лестнице. Рулеточный поводок натянулся, и соседка, мотнув головой, словно строптивая лошадь, гордо вошла в подъезд. Ни спасибо, ни до свидания!

– Надо же, как нехорошо получилось, – все еще несколько переживая за случившееся, я направился к машине.

Нет, все-таки невезуха – она существует! Вроде бы прошло два часа, как оставил машину под деревом, а птички расстарались на совесть. Всю крышу, лобовое стекло и капот обильно покрывали белые потеки. Истратив десять минут и пять последних салфеток, взглянул на результаты своего сизифово труда. Мда, больше размазал, чем оттер. Плюнув в сердцах, задрал голову, погрозил кулаком ни в чем, в принципе, неповинным птахам, с любопытством наблюдавших за мной, и полез в машину – потом на мойку заеду.

Двигатель завелся с полчиха – хоть тут повезло. Быстро вырулив со стоянки и, попетляв меж домов, остановился у подъезда Сергея. Там, разумеется, и духом Серого не пахло! Это у него уже в привычку вошло, что его все ждать должны да уговаривать. Опаздывает он, видишь ли!

Появился Серый лишь спустя минут пять. Вразвалочку обойдя машину, он распахнул правую дверь, забрался на сиденье, посетовав на, видишь ли, слишком низкую крышу и, как он выразился, «непредставительно-грязный внешний вид авто», и хлопнул дверью так, что двигатель икнул. По салону автомобиля поплыл удушающий сладковатый аромат дешевого одеколона.

– Не хлопай дверями, – недовольно буркнул я. – И приоткрой окно, пока я не задохнулся.

– А чё такое? – нахально осведомился Серый, но все же чуть приопустил стекло со своей стороны. – Крутой одеколон!

– Вот пусть твоя Оксана и нюхает, – бросил я Серому, выжимая сцепление и врубая первую передачу.

Старенький «Рено» тронулся с места и весело покатил к арочному выезду со двора.

– Деньги взял? – нагло осведомился я.

– А зачем? – не понял тот или прикинулся, будто не догадывается, о чем речь.

– Бензин зальешь, вот зачем. Сказал же: я на нуле.

– Ну ты и хорек! – Серый осуждающе покачал головой. – Езжай, там разберемся, – видимо, он все еще не терял надежды прокатиться на дармовщинку.

«На себя лучше посмотри», – меня немного зацепило.

У Сергея лицо, если хорошенько приглядеться, и вправду напоминало морду хорька. Чуть вытянутое, с острым длиннющим греческим профилем и широко расставленными глазами, это лицо несло на себе печать характера его владельца. Сходство с хорьком дополняли немного оттопыренные уши и темные мешки под глазами.

– Ты не мог бы чуток побыстрее, – Серый заметно нервничал, поглядывая на часы и наблюдая за моими неторопливыми перестроениями.

– Здесь ограничение сорок, – огрызнулся я. – Серый, отвянь.

– Ты же прирожденный гонщик, Веня, – попытался он завести меня.

– Да, а вон там камера, – соврал я. – Штраф ты платить будешь?

Платить – слово, страшнее которого для Серого не существует. Я знал, чем его пронять, и бессовестно этим пользовался. Серый действительно притих, сложил руки на груди, и обиженно надул щеки.

На душе посветлело, и я немного поддал газу. Машина понеслась, все ускоряясь, к черте города. Последние дома остались позади. Замелькали, проносясь мимо, березы. Промелькнул знак «конец населенного пункта». Наконец-то! Разгон, пятая передача, педаль газа в пол – и полетели! Прохладный ветерок, врываясь в окна, лохматил волосы и слепил слезами глаза. Пришлось немного поднять стекло, хотя неизвестно, что лучше: слезы от ветра или от Серегиного одеколона, по действию на обоняние напоминающий ирритант2.

Серега полез в карман куртки и выудил из него пачку «LM». Тонкими пальцами подцепил одну из сигарет за фильтр и потянул.

Только этого еще не хватало!

– Места для некурящих, – язвительно заметил я, когда сигарета показалась из пачки наполовину, со злорадством наблюдая, как Серегино лицо досадливо вытягивается еще больше.

– Злой ты какой-то сегодня, – заметил он, с трудом запихивая сигарету на место и убирая пачку обратно в карман.

– Не выспался.

– Оно и заметно, – Серый выпятил скошенный подбородок и отвернулся вправо.

«Ничего, будешь знать в следующий раз, как ездить на халяву», – продолжал злорадствовать я, искоса поглядывая на него.

И вдруг справа, наперерез мне выскочила, не сбавляя скорости, здоровенная фура. То ли водила одурел от многочасового бессонного бдения, то ли это его нормальное состояние – в общем, времени тормозить у меня не оставалось.

Я вывернул руль вправо и вдарил по тормозам. Завизжали шины. Запоздало вскрикнул Серый. Машину повело, развернуло вправо.

– Да что ж за день-то сегодня такой! – только и успел сказать я, что есть мочи вцепившись в бесполезную баранку.

Машину перевернуло на левый бок, и она, вертясь веретеном, вылетела с обочины. Низ, верх, низ, верх. Небо, земля. Удар. Сильный удар, даже очень. Меня швырнуло вперед сквозь лобовое стекло и припечатало к земле. Надо же, даже боли не почувствовал!

Боясь распахнуть глаза, ощупал себя руками и прислушался. Боль действительно не ощущалась. Открыл глаза. Над головой безоблачное синее небо. Лежу себе на молодой травке, дышу свежим воздухом. Тишина, покой. Но вот зашуршали тормоза, раздались торопливые шаги, крики. Приподнялся на локтях – бегут в мою сторону. Много, человек десять. Вот еще, и еще.

– Эй, народ, все нормально, – крикнул я, поднимаясь с земли и махая им рукой. – Я тут!

Нет, бегут не ко мне, а к моей машине. Вернее, к тому, что от нее осталось. Эх, мой старый друг «Логан». Как же тебя искорежило.

Машина действительно выглядела жутковато: опрокинута на бок, передок смят в лепешку, изувеченная крыша, левая водительская дверь вмята стволом дерева. Из движка что-то вытекает, а над ним вьется сизый дымок. Рядом с машиной силится подняться с травы на непослушных руках Серый. Наконец ему это удается, и он усаживается на землю, привалившись спиной к дереву. У него рассечена левая щека.

Трое человек подбегают к нему. Остальные аккуратно опускают машину на покореженные колеса. Двое лезут в кабину… Эй, что это там такое?! У меня перехватывает дыхание: не может быть! В кабине на водительском месте – я, собственной персоной. Весь в крови, голова на руле, одна рука вытянута вперед и лежит на приборной панели. Другую не видно. Но этого не может быть! Нет, невозможно!!!

В глазах у меня помутилось, и вдруг мне почудилось, будто какая-то сила настойчиво тянет меня вверх. Тело мое обратилось в пух. Не ощущая ни рук, ни ног, я задрал голову и испуганно вскрикнул – над моей головой, в вышине разверзлась огромная жуткая пасть воронки. Внутри нее бугрилась чернота, поблескивали просверки молний. Меня засасывало в нее, словно гигантским пылесосом. Но, странное дело, рядом со мной не шелохнулся ни один лист на дереве, ни одна травинка. И я наконец осознал, что умер. Окончательно и навсегда…

Забившись из последних сил в тисках неведомого урагана, я попытался дотянуться до проплывающего мимо меня толстого сука сосны, но рука лишь прошла сквозь него. Беззвучный крик отчаяния вырвался из моего горла. Края воронки надвинулись.

Меня завертело. Нахлынула темнота, липкая, парализующая. Было совершенно непонятно, где верх, а где низ. Лишь ощущение быстрого падения. Где-то на пределе слуха возник вой, накатывающий волнами. С каждой секундой он становился все громче и громче. Появился запах, вернее, вонь, ужасная, ни с чем не сравнимая вонь. Попытка зажать пальцами нос не принесла результатов. Вероятно, потому, что на самом деле носа у меня уже не было. Но тогда откуда это ощущение смрада?..

Не знаю, сколько продолжался этот кошмарный полет в никуда, – может, несколько секунд, а может, и годы, – но в один момент все это закончилось. В глаза ударил яркий свет, и другая воронка, точь-в-точь как та, что недавно (или давным-давно) засосала меня, выбросила мою истерзанную душу, запульнув ей в молочную высь. И тут же рассеялась вонь, как-то сразу, в одно мгновение. Моего обоняния коснулся тонкий аромат луговых цветов.