Тогда продолжения романа не вышло – принцу не по карману было ежедневно напиваться, к нюханию клея он был равнодушен, а без допинга тучная, без определённого возраста деваха слабо тянула на повелительницу эротических грёз. Однако в этот раз, то есть по истечении двадцати почти лет, когда упорным, хотя и низкоквалифицированным трудом заработана была съёмная двухкомнатная квартира, Дима решил не отступать. Его новая Мила была, в сущности, обычная приезжая девочка, подселившаяся к страдавшей от одиночества бабуле с целью получить столичное образование, открывавшее, по её наивному разумению, путь в большой, наполненный бесчисленными приятностями мир. Она училась, жадно заглядывалась на роскошную Москву, ухаживала за ответственной квартиросъёмщицей, от скуки поверявшей ей все свои недомогания и хвори, просиживала часами на сайтах знакомств и, в целом, вела тот типичный образ жизни, который со временем приводит юных, без лишней миловидности девушек к заслуженному посредственному счастью, состоящему из глуповатого мужа, неблагодарных детей, преждевременной старости и редких приятных воспоминаний. Не боги, однако, горшки обжигают, но кому-то делать это всё-таки нужно, а потому на своё будущее Мила смотрела не по возрасту трезво. Разумно оценивая собственные перспективы на рынке будущих невест, чуралась молодых людей с выдающимися способностями, яркими чертами и прочими атрибутами, способными привлекать внимание, а, значит, и являющимися предвестником будущего непостоянства. Задачу облегчало и то, что те также не спешили заманить её в свои жаркие объятия. Мила – скорее, она была всё-таки Люда, била наверняка, в статусе профайла намекая на желаемую основательность и раздаривая редкие «лайки» лишь тем, у кого в анкете имелось заветное «квартира или отдельное жильё». Она вообще тяготилась иллюзий, даже в воображении праздновала скромную, не хуже, чем «у людей» свадьбу, вершиной жизненной платформы искренне полагая квартиру, машину и дачу с ежегодным выездом «за бугор». Уровень претензий сродни запросам дворовой собаки, мечтающей об ошейнике, но зато же и настрой у искательницы вечных, то есть материальных, ценностей был исключительно боевой. Выделив из толпы неудовлетворённых голодранцев посредственную мордашку обладателя отдельной жилплощади, она принималась осыпать его комплиментами до тех пор, покуда обласканный сверх всякой меры мальчик, наконец, не обнаруживал у себя заявленные бесчисленные достоинства и, бросив очевидно не модельной внешности дурочку, спешил занять положенное место в иерархии самоуверенных успешных самцов. Причины столь подозрительного, а, главное, регулярно повторявшегося фиаско оставались для оказавшейся не у дел покрыты мраком, и потому она относила это на счёт более шустрых, готовых к самопожертвованию, то есть сексу уже на третьем свидании, бесчисленных провинциальных шлюх, наводнивших готовую разойтись по швам гостеприимную столицу. Ей было невдомёк, что предприимчивые владельцы желанных метров давно перевели романтику на рельсы бизнес-процесса, сдавая комнату миловидным нетребовательным арендаторшам, готовым в качестве платы еженедельно удовлетворять потребность хозяина в ласке, а, следовательно, и нужды в семейном очаге более не испытывали. На пошлую наживку клевали теперь лишь пресловутые лимитчики, жаждавшие любым способом, включая существенную разницу в возрасте, закрепиться в пределах кольцевой с тем, чтобы, заимев хороший фундамент, потихоньку ходить налево, соблазняя неопытных девиц страницей с постоянной регистрацией. Так что, несмотря на титанические усилия, подретушированные фотографии и целый год поисков, результатом не пахло даже отдалённо. Расширить круг поисков, включив в него хорошо зарабатывающих приезжих, мешало природное честолюбие, иначе говоря – показательная брезгливость к людям низшей касты коренной, то есть имеющей здесь корни в виде бабушки, москвички. Мила хорошо знала, как легко в первый раз понизить планку хотя бы на жалкий сантиметр, но зато как трудно будет позже отказаться от соблазна обрушить её совершенно, опустившись до гастарбайтеров, деревенских и прочих неполноценных личностей. «Нет, компромиссы не приведут меня к победе», – прикрикнув на себя, она вновь принималась за активное прочёсывание кандидатов.
Со стороны этот образ жизни смотрелся почти монашеским, приятно контрастируя с поголовно беззастенчивой продажностью мира столичной красоты. Наблюдательность и внимание к деталям вкупе с умением делать выводы быстро обеспечили Диме стойкое отвращение к абсолютному большинству особей противоположного пола. К тому же, выкладывая плитку очередному клиенту, ему довелось услышать, как тот сетовал коллеге, будто их новый алгоритм, запущенный на втором по посещаемости сайте знакомств в России, за первую же неделю выявил и обезвредил по IP-адресу, что исключало повторное использование ресурса, полмиллиона шлюх в одной лишь Москве. Программа реагировала на безусловные клише в виде номера мобильного телефона, отправленного уже во втором сообщении, суммы и цифры, проскальзывающие в долженствовавшей оставаться невинной переписке, обилие интимных фотографий и прочие факторы, что, наличествуя одновременно, с головой выдавали потуги индивидуального предпринимателя, но никак не поиск второй или даже третьей половинки. «Пятьсот тысяч, – размышлял обескураженный Дмитрий, замешивая раствор в ведре. – То есть, раз население здесь десять миллионов, значит, молодых девушек никак не больше двух, из них привлекательных – не станет же страхолюдина продаваться, в лучшем случае – половина, итого выходит, что каждая вторая из тех, что встречается на улице, сидит в кафе или просто гуляет в парке есть самая обычная…», – тут он осёкся, привычно избегая бранного слова, но смысл, тем не менее, уловил. Кто-то и освоив интегралы продолжает оставаться слепым, а иному сообразительному работяге хватит поверхностных знаний арифметики, чтобы трезво взглянуть на вещи. «Воззвание к блядям», – записал Дима позже на страницах дневника – в написанном, то есть не произнесённом вслух, он полагал возможным редкие сквернословия, но текст обращения безнадёжно забуксовал. «Дорогие проститутки», – начало эффектное, но могущее быть неверно истолкованным: будто автор обращается единственно к дорогостоящим ночным бабочкам. «Уважаемые шлюхи», – какие они, к чёрту, уважаемые. «Вынужденные жрицы любви», – звучало как вынужденные переселенцы, да и кто и к чему их вынуждал? Промаявшись творческим процессом несколько вечеров кряду, он бросил спасать всех в пользу симпатии одной, избранной, которая в это время переживала очередной разрыв, если полагать таковым прекращение многообещающей переписки.
Избранная знала о симпатиях работяги-соседа и даже невинно пользовалась его расположением, когда требовалось поменять кран, настроить Интернет или затащить на этаж что-нибудь крупногабаритное, не умещавшееся в лифт, – грузчики брали неоправданно дорого, так почему бы не воспользоваться услугами молчаливого воздыхателя. Отчего-то в её присутствии Дима ужасно робел, краснел и мямлил, довершая образ совершенного недотёпы, но поделать ничего с собой не мог. В борьбе за мужественный образ репетировал перед зеркалом, моделируя лёгкие необременительные диалоги с вкраплением тонкого юмора, то есть цитированием лучших эпизодов комедийных шоу, но всё напрасно. Стоило ему не то что завидеть – он предчувствовал её появление за несколько секунд до того, как раскроются двери лифта, и на беднягу нападал такой мандраж, что кроме «День добрый» ничего и вымолвить не мог. Всё это продолжалось месяцами, и всякий раз влюблённый с замиранием сердца ждал – не явится ли она в сопровождении друга, величайшего счастливца, которому достанется его сокровище. План действий на этот случай у него отсутствовал, поскольку Дима боялся даже представить себе подобный финал, но в глубине души знал, что отступит, естественно, при условии, что кандидат окажется достойным и при том – «безлошадным», чтобы вить семейное гнёздышко молодым пришлось всё в той же бабулиной квартире. Он был готов на компромисс в виде удовольствия просто быть с ней рядом, знать, что она сопит за стенкой – дабы стать к ней ближе, он даже спал теперь на кухне, что граничила с комнатой Милы, лишь бы всё у дамы его сердца сложилось хорошо. Не страдая комплексом неполноценности в обычном его проявлении, Дима, тем не менее, искренне полгал себя весьма посредственным спутником жизни и готов был ретироваться в угоду желаниям своего идеала. «Она ведь тонкая натура, а я дуб дубом. Ни поговорить нормально, ни в оперу сходить», – ему казалось, что та жить не может без этого непременного атрибута воспитанных образованных дам.
