Благочестивому примеру Яна ван Дорна последовали все, за исключением Карла де Моора. Один он оставался неподвижен на лошади, не снимая шляпы и не присоединяясь к общей молитве. Следя глазами за удалявшимся стадом буйволов, он как бы не замечал того, что происходило вокруг него.

Это обстоятельство сильно поразило Клааса Ринвальда. Пока остальные всадники отъехали немного вперед, чтобы поближе рассмотреть бегущих гигантов, он приблизился к баазу и сказал ему:

— Наш спутник держит себя что-то очень… странно. Почему он не участвовал в нашей общей молитве? Мне это очень не нравится.

— Я думаю, что перенесенные им несчастья так ожесточили его, и он, по-моему, достоин только сожаления, — заметил Ян ван Дорн. — Не забывайте, дорогой Ринвальд, его хороших качеств. Он храбр и решителен, когда это нужно, не теряется в опасности, какого бы рода она ни была, очень умен, прозорлив и всегда дает дельные советы. Припомнив все это, вы едва ли решитесь осуждать его. Недостатки его вредят лишь ему, а хорошие свойства приносят пользу всем нам. Этого, право, вполне достаточно, чтобы прощать его странности.

Клаас Ринвальд молча пожал плечами и отъехал в сторону.

Пит, Андрэ и Людвиг собрались вокруг Карла де Моора и принялись что-то оживленно обсуждать с ним.

Остальные всадники спешились, чтобы добить раненых буйволов и снять с них шкуры.

— Молодые люди, а вы отчего не идете помогать? — крикнул бааз.

Людвиг Ринвальд выступил вперед и, приподнимая свою шляпу, почтительно сказал:

— Бааз, мы просим у вас позволения устроить погоню за беглецами. Может быть, нам посчастливится догнать хотя одного буйвола. Мы так возбуждены, что нам было бы очень полезно немного проехаться и успокоить нервы. Но если наша помощь нужна здесь, то, конечно…

— Слуги помогут вместо вас, — перебил Ян ван Дорн, понимая желание молодежи. — Если ваши отцы позволят вам совершить маленькую прогулку, то с Богом. Я ничего не имею против этого.

— Отправляйтесь, отправляйтесь! — крикнули в один голос Клаас Ринвальд и Ганс Блом.

Боеры хорошо помнили свои первые охотничьи порывы и потому вовсе не желали лишать своих сыновей удовольствия, которого те так жаждали.

Молодые люди поблагодарили за это позволение восторженным «ура» и немедленно ускакали в сопровождении Карла де Моора в погоню за буйволами.

— Вот странность-то! — воскликнул Ганс Блом, кивнув вслед быстро удалявшемуся Карлу де Моору. — Этот молчаливый, бесстрастный, по-видимому, господин тоже, кажется, увлекся возможностью пострелять, точно мальчик.

— Нет, он, вероятно, отправился с целью охраны наших юношей от опасности, — заметил бааз.

Другого объяснения странному поступку Карла де Моора честный Ян ван Дорн не мог найти.

Действительно, казалось чрезвычайно странным, что этот человек, не нуждавшийся в необходимости доказывать изумительную верность глаза и твердость руки, пожилой и степенный, вдруг поддался чисто юношескому порыву, охватившему Пита, Андрэ и Людвига.

Сначала он скакал позади молодых людей, а потом нагнал их. Только тогда они и заметили его.

Охотники остановились на расстоянии ружейного выстрела от бегущего стада. Три молодых друга прицелились и разом выстрелили. Два буйвола упали, а третий, хотя и задетый пулею Пита, отделился от стада и бросился в противоположную сторону. Пит погнался за ним. Он ни за что не хотел упустить своей добычи и готов был загнать до смерти свою лошадь Гильди, которую очень любил и никому не доверял.

Карл де Моор, никогда не дававший промаха из своего роера, мог бы одним выстрелом покончить с раненым буйволом и тем прекратить погоню Пита. Однако он этого не сделал. Кто взглянул бы на него в эту минуту, тот заметил бы на его суровом и мрачном лице какую-то скверную злорадную улыбку.

— А интересно будет узнать, куда затащит за собою буйвол этого дурака-мальчишку, — процедил он сквозь зубы, придерживая свою лошадь и глядя вслед быстро скачущему Питу.

Между тем Пит даже и не задавал себе подобного вопроса. Он и не рассуждал в это время, думая только о своем промахе, между тем как оба его друга сразу уложили на месте намеченные ими жертвы. Такого позора он не мог перенести.

«Все наши будут издеваться надо мною, — думал он, вторично заряжая свой роер. — Прохода мне не дадут… А если и Катринка тоже засмеется, то…»

И он снова пришпорил свою лошадь.

Людвиг охотно последовал бы за Питом, чтобы помочь ему. Но Андрэ Блом вовсе не желал помогать Питу, которому он всегда завидовал. Напротив, он очень рад был бы, если бы молодой ван Дорн вернулся с охоты «с носом». Ввиду этого он крикнул Людвигу:

— Давай убьем еще пару! Второго такого случая не скоро дождемся.

— Да, это верно! — подтвердил Карл де Моор, следуя за Андрэ.

Увлеченный их примером, Людвиг забыл Пита и поскакал за ними.

Между тем буйволов уже не было возможности догнать, — они ушли слишком далеко. Да это и не особенно нужно было Андрэ Блому. Предлагая догонять буйволов, он просто поддавался голосу ревности, внушавшему ему мысль отвлечь Людвига от Пита, который был любимцем всего каравана за его веселый характер и постоянную готовность к услугам.

Госпожи Блом и Ринвальд преимущественно обращались к старшему сыну бааза, когда им нужна была мужская помощь в их хозяйственных делах. Он всегда старался быть полезным, где только мог, чего вовсе нельзя было сказать о его приятелях. Молодые девушки тоже постоянно прибегали к Питу, когда нужно было сделать что-нибудь, чего устроить сами они не могли. Это общее расположение и доверие к сыну бааза было очень досадным для Андрэ Блома.

Что же касается Карла де Моора, то угадать, что побуждало и его бросить молодого ван Дорна на произвол судьбы, не было никакой возможности.

Но Пита это нисколько не беспокоило. Страсть к охоте была у него врожденная, перешедшая к нему от отца, и он предавался ей душой и телом.

Он скакал сломя голову вслед за раненым буйволом. Догнав его после нескольких минут бешеного галопа, он не без удивления заметил, что животное отличается необыкновенной величиною. Вероятно, это был один из самых старых буйволов во всем стаде. Это обстоятельство еще более подзадорило молодого охотника.

Неизвестно, где именно засела пуля, но во всяком случае буйвол, по-видимому, не особенно страдал от нее. Он мчался во всю прыть, высоко подняв хвост и пыхтя как паровоз. Лошадь Пита догнала его, но с трудом.

— Ну, на этот раз ты не уйдешь от меня! — воскликнул Пит.

Тщательно прицелившись, он выстрелил.

И эта пуля попала в буйвола, но животное даже не пошатнулось. Оно только рявкнуло от боли, яростно потрясло громадными рогами и прибавило шагу.

Пит едва верил своим глазам, видя, как буйвол улепетывает, вместо того чтобы корчиться на земле в предсмертных судорогах.

Опомнившись от удивления, молодой человек снова зарядил ружье — и погоня возобновилась с еще большим ожесточением.

Таким образом преследуемый и преследующий незаметно проскакали расстояние в шесть-семь миль.

Пит выстрелил на скаку еще раз. Третья пуля, очевидно, поразила буйвола сильнее двух первых. Разъяренное до последней степени животное внезапно переменило тактику. Обернувшись с удивительной быстротою, оно приготовилось к нападению.

Спеша увернуться в сторону от страшных рогов рассвирепевшего буйвола, Пит заставил лошадь сделать пол-оборота, но она оступилась и упала на передние ноги. Пит перелетел через голову лошади и грохнулся на землю.

По дикому, резкому крику, раздавшемуся в эту минуту, Пит догадался, что Гильди попала ногами в берлогу «смеющейся гиены».

Эта гиена часто устраивает себе подземные берлоги, если нет готового уже жилища, например, ямы львиных муравьев.

«Смеющаяся гиена» меньше обыкновенной ростом, но храбрее и гораздо опаснее, поэтому жители Южной Африки и прозвали этот вид гиены «тигро-волком».