— Кто ты? — требовательно спрашивает её Дракон, и Гермиона на секунду пугается обнажённой стали в его голосе.

Как будто прямо сейчас он выхватит из какого-нибудь укромного уголочка острый меч и одним только тяжёлым взмахом снесёт с хрупких плеч глупую девичью голову.

Особенно молоденькие наложницы в гареме говорили о том, как боятся оставаться с хозяином один на один.

О, да, теперь она их понимает.

— Служанка, мой господин, — как и учила её нянька, тянет старую лямку она и видит, что узурпатор не верит её словам.

Лишь криво ухмыляется, почему-то решив оставить свои попытки узнать о ней на попозже.

Это, внезапно, вселяет в неё некую уверенность — узурпатор не настроен её сегодня убивать.

— Тогда назови мне своё имя, — снова приказывает воин.

Гермиона поджимает в нерешительности губы, понимая, что сказать своё настоящее имя будет для неё смертным приговором, потому вспоминает одну из своих прежних служанок и послушно тянет:

— Немезида.

— “Возмездие”, — шепча одними губами, переводит значение её имени сын Ареса.

Его прозвали так собственные воины за то, что он был неукротим на поле брани. За то, что из всех битв, в которых он участвовал, которые возглавлял, он всегда выходил победителем и ни разу — проигравшим. За то, что он преклонял колени только перед одним Богом и никогда не вспоминал о других.

За фивами стали повторять и остальные греки, опасаясь гнева, как самого полубога, так и его всемогущего отца.

За неутолимую жажду крови, за яростную прыть в пылу сражений, за ревностное отношение ко всему, что принадлежало ему, народ прозвал его Драконом.

Самым страшным из чудовищ, которых довелось сотворить Богам.

— Раздели со мной этот вечер, Немезида, — лениво растягивая слова, предлагает ей воин, рукой показывая на место в купели, подле себя.

Царская натура внутри девушки задыхается от возмущения за столь наглое предложение, готовая прямо сейчас указать дикому варвару на его истинное место, но служанка, за маской которой постоянно она прячется, лишь боязливо шепчет отказ, напоминая, что она — всего лишь чернь, недостойная находится с ним в одном помещении.

— Это мне решать, где и с кем мне находиться, — повелительно заключает мужчина, не понимая того, как простая служанка смеет указывать ему на его место.

Но по воинственному облику, который-таки пробивается сквозь напускное раболепие, девицы видит: она делает это неосознанно.

Также неосознанно, как и стоит перед ним с гордо выпрямленной, практически царственной, спиной; также неосознанно, как смотрит ему не колеблясь прямо в глаза, позволяя рассмотреть чернильно-янтарную радужку глаз; также неосознанно, как меняет тембр голоса на нравоучительный, смея его поучать.

Простая рабыня, служанка да даже наложница не позволила бы себе так много вольностей.

Но девочка выглядит так, будто это она задаёт здесь правила.

Именно это-то и заставило узурпатора заинтересоваться ею.

— Тогда расскажи мне какую-нибудь интересную легенду, Немезида, — требует иноземный захватчик, не собираясь отпускать служанку просто так. — Ты ведь знаешь увлекательные сказки?

Гермиона против воли качает утвердительно головой и, с опаской засматриваясь на ароматические лампы, подходит ближе к повелителю, когда тот приказывает, намыливает сладкой пеной мочалку и растирает нежные пузырьки по стальным мышцам бравого воителя, не смея заходить дальше рук, спины и живота, и вместе с этим рассказывает ему древние легенды, что передавали из уст в уста старые дворцовые пряхи.

Это её вторая ошибка.

Они проводят так несколько недель:

Каждый вечер повелитель принимает ванну, каждый вечер служанка приходит к нему, чтобы заменить пахучие масла и остаётся с ним, нежно намыливая спину и грудь, гладя плечи, моя испачканные песком и грязью посеребренные волосы и рассказывая очередную сказку, всегда имея про запас ещё сотню, которые услышала, пока ещё малюткой бегала возле веретенщиц.

Теперь, идя на очередную встречу с господином, Гермиона пытается внимательно прислушаться к стуку собственного сердца, которое от одной только мысли о беловолосом Драконе пускается в бешеный скач.

Царевна проклинает и ненавидит себя за слабость.

Ругает самыми грязными словами пришлого завоевателя, который точно по преданиям был извергнут самим Тартаром, в том, что тот рассказал так много о себе: своём детстве, братьях и сёстрах. В том, что так просто открыл перед ней свою душу, которую она приласкала и полюбила.

Которую собиралась погубить.

Месть за свою семью: за отца, за братьев и сестёр, которых сгубил этот тиран, — месть была для неё дороже любви.

Благодаря мыслям о возмездии девчонка выжила в этой чёртовой тени безвольной рабы, драющей ночные горшки и поедающей объедки с царского стола.

Любовь же, она чувствует, станет её падением.

— Ты не рассказываешь ничего о своём прошлом, Немезида, почему? — однажды интересуется у неё господин, и Гермиона только надломленно усмехается.

— Моё прошлое было счастливым, повелитель, — отвечает ему служанка, мочалкой стирая с кожи рельефных рук кровь его врагов.

— Почему “было”? — хватается за слова Дракон и отодвигается от девушки чуть дальше, давая ей больше пространства для того, чтобы отмыть его спину.

Чувствует, как она спускает с бортика, на котором постоянно сидит за его спиной и на который он обычно облокачивается, ступни ног и окунает их в горячую воду.

На кончиках его пальцев всё больше горит желание прикоснуться к нежной коже служанки и обласкать каждый миллиметр её тела.

— Когда-то я жила в далёкой деревне. Мы были свободными людьми. Моя семья была счастлива, — лепечет ему царевна, придумывая весьма скверную ложь буквально на ходу. — Но однажды под покровом ночи к нам нагрянули чужеземцы — все они были могучими солдатами, варварами, которые хотели только разграбить наши дома и захватить всех наших людей в плен. Их было очень много… больше, чем было воинов в нашей деревне. Они легко подчинили себе весь наш народ: убили стариков за ненадобностью, мужчин согнали в свою армию, а женщин и детей заклеймили рабством.

— Как же ты спаслась? — глубоко в душе сочувствуя её боли, спросил воин.

— Сбежала, — всего одно слово выдавливает из себя девушка, и наблюдает за тем, как господин привстаёт со своего места, и поворачивается к ней всем корпусом.

Он подходит ближе, позволяя себе прикоснуться к её правому колену, и от него самыми кончиками грубых, шершавых пальцев медленно ведёт длинную мокрую полосу, заканчивающуюся на кромке подола хитона, задранного намного выше середины бедра.

— “Сбежала”, — тихо, как будто насмешливо, повторяет за ней беловолосый Дракон, другой рукой заправляя выбившуюся прядь длинных упругих каштановых волос за ухо. — Или же спряталась в стане врага, надев одежды рабынь и затерявшись среди односортных девиц, выжидая часа для свершения сладкой мести тому иноземному захватчику, узурпатору, который подчинил себе твой народ, убил твоих близких, уничтожил твой город?

И достает из потайного кармана её кожаного пояса маленький кухонный нож, который она всё это время носила с собой, думая о том, как же перережет ублюдку горло.

— Так ли всё было, царевна?

На секунду она теряется.

Не знает, что делать, куда бежать, у кого просить помощи, потому что уверенна, что сейчас сын Ареса использует её неудачное оружие против неё же и вонзит остроё лезвие ей в сердце по самую рукоятку.

Но проходит минута, другая, а Дракон так и не сжёг её в своём пламени праведного гнева, — лишь откинул уже давно заржавевший металл в угол комнаты и обхватил её лицо обеими ладонями.

Гермиона приоткрывает глаза, встречаясь своим янтарным взором с его серебристым.

— Ты знаешь, кто я? — шелестит одними губами рабыня.

Всё это время господин внимательно изучает её лицо, оглаживает пальцами нежные скулы, касается самыми кончиками розовых губ, считает количество чёрных длинных ресниц на веках.