Его дочь — даже на смертном одре оставалась умнейшей богиней всей Греции.

Ей и половины этой жалкой минуты с лихвой хватило для того, чтобы произнести недлинное простое заклинание.

Поздно понял Царь Богов, чего возжелала сотворить Афина:

Перерождения.

Прокляла она свою и Ареса души на вечное скитание по Земле в поисках друг друга.

Гибким умом своим догадалась, что предназначение столкнёт их вновь.

Не успел остановить её Зевс.

Но успел обречь на смерть каждую из тысяч будущих их жизней, начиная безумную кровавую игру именно с сегодняшнего их последнего вздоха.

С этой самой секунды и началось их наказание.

Началась горькая их вечность…

========== Глава 2. “Единение”. ==========

Комментарий к Глава 2. “Единение”.

Итак, для справки напоминаю, что главными героями фанфика всё также являются Драко и Гермиона, точнее, те люди, кем они являлись до того, как стали хорошо знакомыми всем нам Малфоем и Грейнджер. Так что преждевременно пугаться того, что здесь не фигурируют привычные имена, не стоит. Прочтя эту историю, по ходу повествования, вы найдёте намёки на нужных нам героев. Приятного чтения.)

А также хочу поздравить всех моих дорогих читателей с Днём Всех Влюблённых.

Любите и будьте любимыми❤

Я буду любить тебя, пока смерть не разлучит нас, а тогда мы соединимся навеки.

Дилан Томас.

Гермиона бесстыдно задирает подол старого холщового платья выше середины бёдер, опускается на колени, огрубевшая кожа которых снова начинает покрываться красным пятнами, чопорно пихает старую, местами дырявую, тряпку в ведро с холодной водой, обжигая когда-то нежные руки о разбавленную в воде щёлочь, и начинает драить полы в темноте пустынных коридоров.

Она занимается самой низкой и грязной работой: каждый день моет полы и посуду, выкидывает кухонные помои и кормит скот, собственноручно таская тяжёлые вёдра с овсом для лошадей и отходами с господского стола для свиней.

Когда не занята хозяйством, она прислуживает девушкам из гарема, которые и не замечают ее, не удостаивают даже взглядом, пока она подносит им еду и убирает их постели.

Они ведь даже не подозревают, что за видом никчёмной замарашки, со спутанными обломанными секущимися сальными волосами, с потускневшим взглядом тёмно-янтарных глаз, которые перестали по особому выделятся на испачканном в каминной зале лице, и такой болезненно худой, потому что питается одним чёрствым хлебом и водой, скрывается та, что когда-то являлась царевной Спарты.

Но Гермионе на всё это плевать.

Она хочет в это верить.

Потому что иногда, совсем редко, внутри у неё что-то болезненно ёкает и сжимается при виде золотых диадем, украшенных драгоценными камнями, тяжёлых ожерелий, с которых свисают тонкие серебряные нити, обвитые вокруг бриллиантов, и тонких ручных и ножных браслетов, которые сверкают на свету, привлекая к себе немало внимания, и нежат загорелую кожу наложниц, хохочущих над своими же шутками.

Глупые девчонки довольны своим положением и новым молодым господином, которому можно родить сыновей и получить все, о чем мечтают их простые женские сердца.

После этого Гермиона медленно всматривается в собственное отражение в небольшом, даже меньше, чем её сухая ладонь, осколке зеркала, которое зачем-то однажды подобрала среди мусора.

Когда-то, всего лишь полгода назад, об её красоте, унаследованной от своей небезызвестной матери, Елены, ходили легенды:

Она была солнцем своей страны, дочерью великого царя и воина, Менелая.

Разбила немало мужских сердец царевичей, героев и воинов, что предлагали ей свою руку и сердце, постоянно получая отказ, ведь она была обещана Неоптолему.

Теперь же она не узнаёт прежней себя и с каждым днём всё больше замечает, как когда-то янтарные глаза, привлекавшие к себе кучу внимания, со временем всё больше темнеют.

То ли от того, что она почти не видит света. То ли от того, что мысли её полнятся лишь чернотой и местью.

Она почти не спит.

На ветхой худой подстилке, постоянно ворочаясь с одного бока на другой, она молит Богов поразить в бою Дракона, убившего всех её родных, насильно захватившего власть над её землями и народом, просит Зевса обрушить на его кочевой народ, фиванцев, свой гнев и уговаривает Посейдона утопить их корабли в море, обещая взамен великую награду, о какой они только попросят.

С каждым днём она всё жарче желает узреть бездыханным тело узурпатора, всё больше виновного в её моральном падении.

И однажды ей всё же выпадает такой шанс.

Майя — прескверная старуха, которая когда-то была нянькой, как для самой Гермионы, так и для её братьев и сестёр, и которая-то и стала спасением царевны от участи быть самым дорогим трофеем узурпатора, сейчас служила в стане врага, разнюхивая все его слабые места.

В той жестокой битве, которую принёс с собой новый царевич, погиб её сын.

У дряхлой спартанки свои счёты с отпрыском Ареса.

— Ты нужна мне, девочка, — шелестит одними губами старуха, пока Гермиона, согнувшись в три погибели над тазом с водой, оттирает резкой щёткой медные тарелки от грязи.

— Чего ты хочешь от меня, ведьма? — хрипит ей в ответ служанка, ненадолго останавливая свою работу, поднимает глаза и смотрит прямо на свою собеседницу.

— Я знаю, ты жаждешь мести… и я помогу тебе свершить правосудие.

— Как?

— Тебе лишь нужно ближе подобраться к Дракону, — объясняет ей старуха, и Гермиона внимательно слушает её, затаив дыхание, но нянька не хочет делиться своими мыслями так сразу, потому приказывает ей: — Я всё тебе расскажу, а сейчас следуй за мной.

Несколько недель старуха откармливает девчонку, пока та не обретает свои привычные аппетитные женские формы и округлости.

Ночью, когда весь дворец тонет в песнях и плясках нового пиршества в честь очередного удачного похода, она отводит царевну в баню, жёсткой вехоткой счищает с тела грязь, грубо моет волосы и подготавливает замарашку к тому, что она должна показаться на люди.

Вместе с двумя девушками из гарема Гермиона проходит в царские термы, где их ожидает повелитель.

Он сидит наполовину скрытый в воде большой купели, с откинутой назад головой, спокойно дышит, наслаждаясь горячей водой, и ожидая, что сейчас придёт его развлечение.

Наложницы не заставляют себя ждать: избавляясь от своих откровенно-вычурных шёлковых хитонов, они опускаются в купель рядом с господином, фруктовым мылом натирают мягкие мочалки и нежно смывают грязь и кровь с тела воина.

Царевна не обращает на открытую оргию особого внимания.

Лишь ближе подходит к ароматическим лампам, что стоят на небольшом возвышении сбоку от купели, и выливает в них пахучее сладкими цветами и травами масло, поджигает свечи, и, видя, что масло начинает медленно испарятся, кривит губы в довольной улыбке.

Через секунду принимает строгий набожный вид, разворачивается к купели, делает лёгкий поклон перед иноземным захватчиком — их, но не её, новым царём, и уходит из помещения, чувствуя на своей спине стальной холодный взгляд серебристых глаз.

Ту же самую процедуру она повторяет и на второй, и на третий день.

Всё идёт гладко.

Пока на четвёртый раз узурпатор не интересуется у неё, почему хорошенькая девушка не присоединяется к нему в купели.

— Я всего лишь служанка, мой господин, с такой, как я, Ваша светлость не может даже разговаривать, — спокойно лепечет она, заглядывая своему врагу прямо в глаза.

Это первая ошибка, которую она совершает.

На пятый день Гермиона приходит в купель одна, убеждённая, что девушки из гарема уже ублажают повелителя.

Но это оказывается не так, и по началу царевна даже теряется.

Она с трудом подавляет искреннюю панику, резвой дрожью пробежавшуюся по коже, рассыпаясь по ней тысячами мелких мурашек, и когда та доходит до самого желудка, спазмы в животе едва не заставляют согнуться пополам.

Но берёт себя в руки, снова подливает пахучих масел в ароматические лампы и уже собирается сбежать, когда мужской голос разрывает глухую тишину: