Злость на эту семейку в Реддле кипела уже давно.

— Она неприкосновенна, — безэмоционально поделился правдой слизеринец, пока кулаки в карманах мантии сжимались до побелевших костяшек.

***

Реддл чувствовал, как у него буквально вырывали сердце.

Как кто-то запустил костлявую руку прямо в грудную клетку и, выворачивая наизнанку хлипкие рёбра, теперь тащил на себя кусок окровавленной гулко-бьющейся мышцы.

Мясо оно в Африке мясо — так что из его сердца приготовили ещё и сытное рагу, приправленное специями из несбывшихся надежд и листочками обманутых мечтаний.

И подали прямо на стол, в блюдечке с золотой каёмочкой, чёртовому Малфою.

Прожорливая скотина так и не подавилась.

Не стала биться в частых судорогах и конвульсивных припадках.

Не стала умолять о смерти.

А зря, он бы тогда, возможно, даже простил.

— Ты понимаешь, Том, он признался мне в любви?!

Лучше бы он утопился в Чёрном озере, где плотоядные русалки не преминули бы разорвать его останки на части.

Так, чтобы даже крохи малейшего кусочка плоти, свидетельствующей о его недолгом жалком существовании, не осталось.

Зато счастью, маневренно балансирующему между испугом и неуверенностью, глупой идиотки не было предела.

— Мерлин, я даже не знала, что ответить… Стояла там, как дура, смотрела на него округлившимися глазами и только и хлопала ресницами…

Ох, Одетт, что же ты делаешь?

Почему же не сбежала от этого упыря куда подальше (желательно под крепкое тёплое крылышко своего… лучшего друга, молодого человека, мужа, называй как хочешь, главное в церкви, перед алтарём, скажи “да”, — мантикора их всех задери!)?

Не взяла бы на веру слова этого чистокровного сноба.

Не поверила бы его заунывно-сладким речам.

Не стояла бы сейчас здесь вся такая раскрасневшаяся и возбуждённая, сияющая не хуже люмоса ёбаной улыбкой, и пронзая ей же всё его существо, как магловским электричеством.

На груди каштановолосой блеснула длинная серебряная цепочка с каким-то довольно приметным медальоном.

Неужели подарок от твоего дракклового поклонника?

Мерлин, это просто…

Это слишком.

Слишком дохуя даже для него.

— Он меня поцеловал…

И видят Господь Бог, Мерлин да хоть сам Сатана…

Это его крах.

***

— Что это такое? — твёрдо выспрашивает Одетт, треся перед лицом своего лучшего друга толстой тетрадкой в дорогом кожаном переплёте.

— Дневник, который ты подарила мне на Рождество, — осторожно тянет в ответ Реддл, хотя, конечно, прекрасно знает, что она ждёт от него далеко не таких объяснений.

— Вздумал со мной шутки шутить? — не сдержавшись, грозно рявкает его оппонентка, кажется, готовая хлестануть этой самой тетрадкой прямо по его наглой роже. — Я спрашиваю, что ты с ней сделал?!

— А что я с ней сделал? — монотонно повторяет за ней слизеринец.

От рукоприкладства его защищает только разделившее их расстояние — всего два метра, а какую службу они ему сослужили.

— Почему от неё так ярко свербит твоей сущностью? — всё-таки ставит прямой вопрос девушка.

Придя в Выручай-комнату за уже почти настоявшимся зельем, которое она готовила специально для Малфоя, у которого сегодня было последнее испытание в Турнире Трёх Волшебников, она никак не рассчитывала встретить здесь лучшего друга, который по её расчётам должен сейчас был быть в подземельях вместе с остальными сокурсниками.

В последнее время Реддл был молчаливее, задумчивее обычного, и Эннэйбл, мудро рассудив, решила, что это связано с отклонённой директором Диппетом просьбой о том, чтобы провести летние каникулы в стенах Хогвартса.

Том не хотел возвращаться в приют, но и в школе ему нельзя было оставаться из-за недавних трагических событий.

Нападения неизвестного недоброжелателя дошли до того, что в результате очередного несчастного случая погибла четверокурсница с когтеврана.

И Тому пришлось раскрыть за этими преступлениями своего друга Рубеуса Хагрида.

Конечно, тот был виноват не сам, а лишь косвенно — пронёс в школу чудовище, которое-то и отобрало жизнь одной невинной девочки и ещё десятерых превратило в камень.

Последствия такого глупого решения уже почти были устранены:

Девчонку они, к сожалению, не смогут вернуть обратно, в мир живых, но её тело отдали родителям для нормальных человеческих похорон.

А окаменевшие статуи совсем скоро удастся расколдовать — специальное зелье готовится полным ходом.

Теперь единственной проблемой школы стал финальный этап прохождения чемпионами очередного смертоносного испытания.

Они должны были зайти в Запретный лес и там, в ограниченной территории, конечно, отыскать Кубок Победителя.

Если вам показалось это слишком простым, то спешим заверить, что, чтобы пройти все ловушки (монстры-то оттуда никуда не делись), уготовленные глухой лесной чащей, не хватит и целой жизни.

Потому Одетт и приготовила для своего возлюбленного одну хорошую настойку, которая поможет ему не сбиться с правильного пути.

И неожиданно отвлекшись на разговор с лучшим другом, нечаянно ухватилась за его дневник.

Тут же ощутив, как раскатами грома, по всему её телу пробежала волна чего-то такого знакомого, волшебного, эфемерного и чисто-небесного.

Но загрязненного чернильными кляксами, как старинный пергамент.

— Только не говори мне, что это… — несмело протянула Эннэйбл, наконец, начиная складывать в уме два и два.

— Крестраж, — согласно качнув головой подтвердил её опасения брюнет. — Часть моей души, которую я заточил в этом дневнике.

Он легонько улыбнулся, складывая руки за спиной.

Было так интересно наблюдать за ведьмочкой, которая одним только прикосновением к высшему из его творений поняла, что это.

Прочувствовала в этом дневнике часть его самого, его душу.

И нет в этом ничего удивительного.

Он же говорил: они одно целое.

Со стороны гриффиндорки донёсся несмелый вздох.

— Но тогда получается, что ты… — она не закончила, несмело прикрыв рот, вероятно, боясь, что сейчас её голос сорвётся.

На крик или же на сиплый выдох, она пока так и не решила.

— Всё это был ты… — в глазах чистого янтарного оттенка заблестели слёзы, отчего стали ещё прекраснее. — Все эти нападения, этот монстр, несчастная девочка, умершая в туалете… Это был ты.

— Да, это всё был я, — только и согласился Реддл.

А к чему юлить?

Рано или поздно его Одетт должна была всё узнать.

Хотя, он больше склоняется к тому, что она знала всё с самого начала.

— Так почему не остановила?

— Думала, что ошиблась, — призналась теперь и волшебница.

Вот так вот.

Они два сапога пара.

— Думала, что я хоть что-то для тебя значу, и ради меня ты не будешь идти на подобное безумство.

О, ради тебя он способен и не на такое безумство.

Но много, много хуже.

— Ты значишь для меня всё, — слегка сбитый с толку, запротестовал черноглазый.

К чему она решила тут демагогию развести?

— Всё?! — истерично переспросила каштановолосая. — Ты едва не прикончил десять человек, и ещё говоришь, что я что-то значу?

— Все они грязнокровки, — привёл, как ему казалось, неоспоримый довод собеседник. — Они лишь ошибка природы. Недостойные зваться магами и вообще пересекаться с нашим миром!

— А что насчёт меня? — тихо полюбопытствовала девушка. — Я ведь тоже… — Осеклась на полуслове. — Хочешь сказать, я тоже недостойная?

Он отрицательно закачал головой, взгляд его был наполнен непонятной чёрной дымкой.

— Ты другая.

Вот и весь ответ.

Вот и всё, что он может сказать в её оправдание за её отвратительную грязную кровь.

— Нет же, Том. В этом-то и проблема… я такая же. Я тоже грязнокровка! — взбешённо крикнула она.

Клеймо, которое за ней закрепил Абраксас Малфой, она всегда ненавидела.

Также, как и Том, который в минуты эмоциональной слабости запрещал ей соглашаться с чистокровным уродом и ненавидел, когда она озвучивает очевидные для всех вещи вслух.