Ришер машинально встал, опираясь на жуткую культю, забыв о боли, и вид стоящего старика, превратившего искалеченную руку в опору, производил сильное впечатление. Аптекарь сглотнул, служанка перекрестилась, а кузнец пал на колени. Готье, к досаде своей, не мог не восхититься: у старика был кураж. Он быстро обдумал ситуацию. Для него она была не так уж плоха. Вожделенного наследства, как это ни печально, можно было добиться, только выполнив три взаимосвязанных условия, что, возможно, было связано с риском, но он верил, что при поддержке достаточно многочисленного вооружённого отряда сможет сломить сопротивление крохотного гарнизона Сент-Нуара и забрать то, что требуется. Позднее можно будет решить, что из этого вручить отцу, а что оставить себе. К тому же, вполне вероятно, что старый Филипп уже скончался, и замок без хозяина сдастся на милость завоевателя. На его лице появилась довольная улыбка. В первую очередь надо распространить весть о том, что он собирается преследовать Сент-Нуара, чтобы все знали: кто не с Суйером, тот против него. А потом обрушиться на Сент-Нуар и захватить эту «вечную девственницу». Он подал знак служанке и вскоре рыцарь Ги уже стоял перед ним в ожидании распоряжений.
– Скачи немедленно в замок Ножен-ле-Ротру. Граф должен узнать о том, что произошло.
Ей снилось, будто она бежит по соляной равнине, лежащей на пути в замок Суйер, изо всех сил спасаясь от толпы всадников в капюшонах, звонящих в колокольчики, какие положено носить прокажённым, и колотящих в бока лошадям белыми, изъеденными болезнью ногами. От холода кожа её покрылась мурашками, во рту пересохло. Когда она открыла глаза, то увидела сводчатый белокаменный потолок кельи. Сквозь узкое длинное окно лился утренний свет, и она поняла, что находится в Мон-Фруа. Снова ей пришлось подчиниться чужой воле. Аэлис зевнула, протёрла глаза. Она лежала на тюфяке из некрашенной шерстяной ткани, набитом соломой. Кто-то снял с её ног ботинки и аккуратно поставил их у двери. Она привстала, огляделась и подумала: по крайней мере от Суйерского кошмара её отделяют многие лье. И, возможно, лучше укрыться за стенами цистерцианского монастыря, где её никто не будет искать хотя бы пару дней, а за это время она успеет прийти в себя, набраться сил и отправиться домой, в Сент-Нуар. Ей не хотелось признавать правоту Озэра, хотя она чувствовала, что побуждения у него были самые благие. Более того, это был умный тактический ход: беглецам лучше разделиться, чтобы сбить преследователей с толку. Бросить её в пути, чтобы спасти господина. Воспоминание об отце, истекающем кровью, заставило её содрогнуться, и она вскочила с лежанки. Надо было узнать, как он, поговорить с аббатом. Она умылась водой из глиняной миски, стоявшей рядом с ботинками. Причесалась, как могла, поправила цепочку на талии и толкнула тяжёлую дубовую дверь. Оглядевшись, в одном из концов длинного коридора она обнаружила широкую лестницу. Спустилась, ища выхода во внутренний двор, с которого можно было бы разглядеть покои аббата, но вместо этого оказалась под прицелом нескольких пар удивлённых глаз. Запах малахитовых чернил, шафрана и других трав, варящихся на огне калефактория, не давал дышать. Перевести дух можно было разве что около больших окон (без стёкол, разумеется), освещавших рабочие места переписчиков. Она находилась в скриптории, и монахам, разумеется, непривычно было видеть юную деву, расхаживающую между их драгоценных манускриптов. Аэлис смотрела на них, не зная, что сказать. Её желудок, лишённый пищи с прошлого вечера, решил самостоятельно высказаться, и громкое бурчание раздалось под сводами зала. Монахов такое явное проявление человеческой слабости заставило залиться краской, а двое самых старых постарались спрятать улыбку. Лицо Аэлис тоже стало малиновым. В таком положении их застал Рауль.
– Госпожа, я могу проводить вас в столовую мирских братьев, – тихо пробормотал он за её спиной.
– Спасибо, – благоразумно ответила она.
Уничтожив большой ломоть хлеба, пропитанного мёдом и кружку козьего молока, Аэлис обрела голос:
– Чем закончилось путешествие? Я ведь почти ничего не помню, – усмехнулась она.
Монах посмотрел на неё искоса, как будто боясь, что её белая кожа произведёт на него слишком сильное впечатление.
– Мы погрузили вас на моего коня, после того как вы… ослабели. Потом скакали без остановки, пока не прибыли в монастырь. Аббат велел мне стеречь вас, пока он не сможет с вами поговорить. Он занят делами Мон-Фруа; здесь ничего не делается без его советов и указаний.
Аэлис смотрела на новиция. Он только что произнёс самую длинную фразу, которую она от него слышала за всё время знакомства. Она с любопытством рассматривала ссадины на его лице, следы вчерашней стычки, и спрашивала себя, что заставило его прийти к ним на помощь. Но прежде – самое главное.
– Как себя чувствовал мой отец? Вы сказали, он выживет.
– Вчера он ещё был жив, хотя едва дышал. Всё зависит от того, насколько быстро его привезли в Сент-Нуар и хорошо ли там о нём заботятся.
– В том, что привезли его быстро, мы можем не сомневаться. Озэр, если надо, пролетит над горами, – воскликнула Аэлис, не задумываясь. Она сама удивилась собственной уверенности, но у неё не возникало ни малейшего сомнения, что так и будет.
Лицо Рауля окаменело. Он сказал:
– Вы забыли, что капитан Озэр везёт раненых, и, как бы ему ни хотелось взлететь, у него камень на шее. Мы договорились, что, как только они прибудут, пришлют нам весточку.
Их разговор был прерван появлением двоих мирских братьев, возвращавшихся с реки и из ближайших мастерских. Они несли овечьи кожи, ещё пахнущие известью, готовые для раскроя, чтобы стать страницами новых манускриптов, и большой тюк только что выстиранных зольным мылом ряс. На их лицах отразилось удивление, когда они увидели женщину в своей трапезной, но Рауль был одним из приближённых аббата, и мирские братья удалились, не сказав ни слова. Аэлис поняла, что её присутствие – исключительный случай в жизни монастыря, и приняла решение. Ей не хотелось чтобы из-за помощи, которую аббат оказывал отцу, у него были неприятности. Она вышла из трапезной в узкий коридор, который соединял помещения, предназначенные для мирских братьев и внутренний двор. Надо попросить у аббата коня и вернуться в Сент-Нуар одной. Рауль шёл за ней.
– Госпожа, не знаю, куда вы идёте, но аббат приказал мне следить, чтобы с вами не случилось ничего дурного. Мне было бы проще выполнять его приказ, если бы вы не покидали территории монастыря.
– Опять запреты, новиций? – отозвалась Аэлис. И пошла вдоль каменной стены по направлению к церкви.
– Просьбы. Мольбы, – поправил он её. – Просьбы людей более мудрых, чем вы. Девушка обернулась к нему, не скрывая раздражения.
– Я начинаю уставать от этой странной жизни, которую едва знаю, – воскликнула она. – Особенно, если советы мне дают те, кто прикидывается монахом днём и оказывается солдатом ночью. Вы и для этого найдёте объяснение?
– Моё послушание состоит в защите аббата, – ответил Рауль.
– Да? Но вы почему-то забыли сказать об этом с самого начала, – саркастически заметила Аэлис.
– В тот момент разумнее было промолчать, – ответил новиций, краснея.
– Вижу, что монастырская жизнь, такая непорочная и ясная, становится в некоторых случаях смутной и загадочной, если вам это в данный момент подходит, брат-воин, – сказала Аэлис. – Так почему же мне не брать с вас пример? Я хочу к отцу, и теперь, когда непосредственная опасность миновала, рассудок не советует мне оставаться.
– Рассудок редко даёт советы, дитя моё, – сказал аббат. Он неожиданно появился в дверях церкви и уже устало хромал по направлению к ним. – Он всего лишь указывает нам пути и чертит карты. Неблагодарная задача человека – решить, по которым путям идти и вступать ли на запретные.
Аэлис обернулась и бросила изучающий взгляд на аббата, фигура которого ясно очерчивалась на фоне освещённой церковной двери. Не смотря на хромоту и слабость, казалось, что душа его пребывает в полной гармонии с тихим журчанием фонтана посреди внутреннего двора, и смуглый цвет его лица сливался с цветом каменных стен. Этот человек, без сомнения, вдохнул жизнь в монастырь; она никогда не смогла бы сделать столько, ни для Бога, ни для людей. Ей всего лишь хотелось самой выбирать свой путь, и, найдя его, возможно, так же беззаветно посвятить ему жизнь, как аббат – своему ордену. Или просто продолжать жить и искать. Она не могла отделаться от воспоминания об отце и от ощущения, что ей обязательно надо оказаться рядом с ним. Убеждённость, что её дочерний долг – следовать за отцом, придавала ей сил.
