– Грехи, говорите вы? – Его голос стал глуше. В комнате совсем стемнело. Луна скрылась, и в окно не проникало ни лучика света, слышны были только два голоса в темноте.

– Скоро меня будут судить и вынесут вердикт. Мне это не важно. Я соглашусь с любым решением судьи, я знаю, что душа моя черна перед очами Господа, – произнесла Аэлис очень серьёзно.

– Уж лучше ничего не говорить, чем говорить загадками. Вы пугаете меня, госпожа, – предостерёг её Озэр.

Аэлис горько усмехнулась.

– А вы, напротив, льстите мне. Эти времена созданы для вас и для вашего меча. Вам нечего бояться, пока он вам верен, пока он с вами, как сейчас. Но нет меча, что защитил бы меня. Я не могу просить о поединке, чтобы разрешить спор с врагами, тогда как они имеют право пытать меня раскалённым железом, чтобы проверить, правду ли я говорю. Но что значит боль, которую могут причинить мне пытки! – щёки Аэлис зарделись от волнения, пряди волос падали в беспорядке на лицо. – Я знаю правду: слова мои – трусливая ложь. Моя единственная защита – я сама. Единственная фигура на моей половине шахматной доски – королева без земель и солдат, и я буду защищать её из последних сил, всеми средствами, которые Господь дал мне, сотворив меня. И если, чтобы выжить, придётся осквернить рот лжесвидетельством, я принесу ложную клятву. Я признаюсь вам, что согрешила, потому что осознаю, что поступила плохо, да ещё и упорствую в своём заблуждении.

– Сколько огня в ваших словах и в вашей крови, – воскликнул Озэр, восхищённый помимо воли. – Отец гордился бы вами.

– Отец сейчас – мой главный враг, – ответила она в ярости.

– Это не так. Он делает для вас всё что умеет и может.

– Отцовская любовь сведёт меня в могилу заживо! – прошептала Аэлис. Ей нужны были слова поддержки. Она с мольбой подняла глаза. – Благословите меня, Озэр. Скажите мне, что понимаете, отчего я тоскую, и что не осуждаете мою ложь.

– Я не монах и в благословениях ничего не смыслю, – ответил он тихим голосом.

– Тогда как друг, если вы меня хоть чуть-чуть цените, – медленно проговорила Аэлис.

– Вы заблуждаетесь, госпожа, – решительно ответил Озэр. Аэлис разочарованно взглянула на него. Он добавил хриплым голосом: – Я высоко ценю вас.

Но я обязан хранить верность сеньору Сент-Нуара, давшему мне приют, коня и жалованье, когда у меня и плохонького меча не было, чтобы прокормить себя.

– Вы считаете, что я должна уступить воле отца? – голос девушки, казалось, доносится издалека, как будто она поставила жизнь на карту, и что это будет за карта, зависело от слов Озэра.

Он медлил с ответом, но потом произнёс серьёзно:

– Я верю в повиновение и верность.

Глубокое молчание воцарилось в комнате надолго. Озэр думал, что Аэлис уснула, сражённая усталостью после бурного дня. Он понял, что это не так, когда через некоторое время услышал вопрос, грустный и насмешливый:

– Так нет мне пощады, капитан?

Прежде, чем ответить, Озэр услышал скрип в углу, где стоял чёрный сундук. Рыцарь вскочил с быстротою молнии и откинул крышку, держа меч наготове. Он не увидел дна: под полом был прорыт туннель, выход из которого маскировал сундук. Вверх по лестнице поднимался монах в чёрном облачении с тонзурой в клюнийском стиле, увидев рыцаря, он вытаращил глаза от изумления, как будто не ожидал никого увидеть в конце туннеля.

– Иисус, Мария и Иосиф! – воскликнул Озэр как раз перед тем, как монах бросился на него с кинжалом, спрятанным под наплечником. Клинок задел руку рыцаря, но не ранил. Не раздумывая, Озэр взмахнул мечом и вонзил его в руку нападавшего. Монах истошно завопил:

– Стража, сюда! Ко мне! К Готье Суйерскому!

И тут отверзлись врата ада. Озэр отбился от раненого в руку монаха, который, забыв о ране, пытался пронзить его кинжалом в сердце. Аэлис бросилась к окну с криком:

– Луи Л’Аршёвек! За Сент-Нуар! Нас атакуют!

Озэр отбросил нападавшего, на этот раз ударив его в бок клинком плашмя, тот застонал от боли. Рыцарь пока старался не наносить монаху тяжёлых ран, но берёгся и сам. Однако кто бы мог подумать, что в тщедушном теле Готье Суйерского таится столько ярости? Казалось, гнев придал ему сил.

– Мужчина ночью в спальне – странная компания для девственницы! – крикнул он.

– Не в каждой спальне из-под земли являются монахи с кинжалами! – ответил Озэр, приседая, чтобы увернуться от клинка, метившего в горло.

Суйер весь сморщился и выгнулся дугой, уклоняясь от меча Озэра. Пожирая взглядом дрожащую фигурку, не отходящую от окна, он воскликнул:

– Не бойтесь, мы уж сделаем из неё порядочную женщину… У, пёс проклятый!

Луи Л’Аршёвек появился в окне и, кинувшись на Суйера, пронзил его клинком, шепнув на ухо:

– Куда простому монаху тягаться с ариепископом, глупец!

Одно нескончаемое мгновение Аэлис казалось, что Суйер умрёт на месте: кровь хлестала из его груди, как будто клинок пронзил ему сердце. Но когда Л’Аршёвек извлёк кинжал, она увидела, что удар пришёлся немного выше, в плечо, и, хотя Суйер морщился от боли, рана была неглубока.

– Да ты мясник, – заявил Озэр, притворяясь рассерженным.

– Я тоже рад видеть тебя целым и невредимым, – воскликнул Луи со смехом.

– Пока все мы живы, надо бы убраться отсюда, а то того и гляди…

В это мгновение дверь в комнату распахнулась, и в неё ввалились четверо стражников, вооружённых булавами, в шлемах, прикрывающих лицо, и одетых в пластинчатые бригандины и кожаные камзолы. При виде сцены, представшей их глазам, они замерли в зловещем молчании, ожидая приказов господина. Старый Ришер Суйерский протиснулся между ними, растолкав их своим посохом, и уставился на простёртого на полу сына.

– Идиот! – сказал он только, затем холодным взглядом обвёл троих сент-нуарцев и приказал: – Чтобы на ней – ни царапинки. Остальных – убить.

Четверо солдат с рёвом бросились на двоих рыцарей. Озэр вонзил меч в шею одного, и Луи тут же отобрал у него булаву и изо всех сил огрел ею по голове второго, но сам вдруг издал вопль, и Аэлис тоже вскрикнула: третий стражник сумел задеть Луи мечом, и сквозь его красный бархатный камзол из раны, длинной, как след от хлыста, засочилась кровь. Озэр, тяжело дыша, обрушил булаву на головы двух оставшихся солдат. Он подтолкнул друга к окну, пока тот был ещё в сознании, поднял меч, встав между бежавшими на помощь товарищам стражниками и Аэлис с Луи и прошептал сквозь зубы:

– По моему знаку прыгайте в окно и постарайтесь не свернуть себе шею!

– Нет! – воскликнула Аэлис, нахмурившись. – Я вас не оставлю.

– Вот адское отродье! – выругался Озэр. – Нашла время спорить! Раз драться не умеете, учились бы молчать. Делайте, что я говорю!

Зловещий звук прервал их спор. Внезапно один из солдат упал, обезглавленный. Из его горла хлестала кровь, заливая пол, на котором всё ещё валялся Готье. Ришер с трудом остановил своего солдата, собравшегося кинуться на новиция.

– Клянусь бородой святого Павла! – слабым голосом пробормотал Л’Аршёвек. – У меня видения.

Я вижу воина там, где раньше стоял сундук, и готов поклясться, что это наш учёный травник. Этот вооружённый призрак действительно Рауль?

– Ты не ошибся, Луи. Но для расспросов времени нет. Прыгай! – сказал Озэр, подсаживая товарища на подоконник.

Л’Аршёвек взобрался на него из последних сил и тяжело рухнул наружу, рассудив, что упав с пятнадцати пье высоты, может сломать руку, но вряд ли покалечится более серьёзно. Он приземлился на бок и ушибся, но выжил. Сдавленный вскрик – и вот рядом с ним Аэлис, она приземлилась стоя и тут же подняла глаза к окну. Несколько мгновений не было слышно ничего, и девушка посмотрела на Луи умоляющим взглядом. Тот пробормотал:

– Mon compaign скоро к нам присоединится.

– Молю, чтобы Господь тебя услышал, Луи, – тихо проговорила Аэлис. Несколько бесконечных мгновений, спрятавшись в тёмном углу двора, Аэлис и Л’Аршёвек ждали затаив дыхание. Вдруг послышался мерный стук копыт: приближалась группа всадников. Аэлис вцепилась в раненого Л’Аршёвека, но тот едва дышал. Он вынул кинжал и, не говоря ни слова, отдал его Аэлис. Наконец всадники оказались перед ними; Аэлис не могла различить их лиц, но тот, что скакал впереди, был одет в цвета Суйеров. Воздух вокруг беглецов стал неподъёмным и вязким, как будто неизбежность всей своей тяжестью обрушилась на них. Аэлис, забыв препоручить себя Святой Деве, стиснула в кулаке рукоять кинжала. Глаза она опустила, чтобы не выдать своего присутствия испуганным блеском глаз. Копыта вороного уже топтали подол её рубашки. Она посмотрела вверх и обнажила клинок, который передал ей Л’Аршёвек. За её спиной прозвучал насмешливый голос раненого: