В груди Ремуса что-то болезненно заныло, и, даже не раздумывая, он потянулся к лежащей поверх одеял руке Сириуса.

— Нет, Бродяга, это ты меня прости! Я никогда не должен был в тебе сомневаться, я должен был тебе доверять… Прости меня, Бродяга, мне так жаль…

Сириус посмотрел на него мерцающими чуть ли не восторгом серо-голубыми глазами.

— Ты мне веришь, — почти благоговейно сказал он, произнося эти слова как драгоценное сокровище, так, словно не был уверен, позволят ли ему его сохранить.

— Да, — поспешно заверил его Ремус. — Как я и должен был с самого начала! Но я не поверил, и мне так стыдно, а потом я увидел Гарри… и он был… а ты был… и ты спас его. Дважды. Или даже трижды, если учитывать Дурслей, а их нужно учитывать, и… и ты спас меня. Я тебя предал, а ты меня спас, — он чувствовал, как из уголков его глаз хлынули слёзы, и попытался их сморгнуть, чувствуя себя глупо.

Но всё изменилось, когда Сириус нежно сжал его ладонь и заговорил — как заметил поднявший взгляд Ремус, с той же предательской жидкостью в глазах:

— Я первый предал тебя, Луни, — прошептал он, и по телу Ремуса пробежала волна тепла — Сириус назвал его прозвищем детских лет. — Я… я не сказал тебе. О смене. Я не говорил тебе, потому что думал… боялся… что ты можешь оказаться предателем.

Ремус кивнул. Об этом он уже догадался, и было больно, но он едва ли мог винить Сириуса за ошибку, которую и сам совершил в куда большем объёме. Сириус не бросал его семь лет гнить в Азкабане.

— Я знаю, — стыдливо ответил он. — Но теперь мы можем доказать, что это был Питер, — Сириус сконфуженно на него посмотрел. — Мы нашли его, Бродяга. Мы нашли Питера.

Сириус крепко сжал руку в кулак; Ремус встретил его полный ярости взгляд. На секунду перед Ремусом предстал тот вспыльчивый юноша, которого он знал в Хогвартсе.

— Где он? — выдавил Сириус сквозь сжатые зубы.

— В министерстве. Конечно, он всё отрицает, но ты не волнуйся — у Альбуса есть план.

— Эта крыса! — прорычал Сириус. — Жалкий предатель, ублюдочная крыса!

Ремус чуть подвинулся на кровати и положил руку Сириусу на плечо, пытаясь успокоить и друга, и себя.

— Мы разберёмся с ним, — тихо сказал он, — мы разберёмся с ним, когда придёт время. Сейчас важнее всего ты. Ты и Гарри.

Сириус поднял на Ремуса испуганный, едва ли не паникующий взгляд. Сейчас он выглядел таким молодым, таким… хрупким…

— Что теперь будет? — спросил он слегка дрожащим голосом.

— Альбус вчера поговорил с министром. Ну, на самом деле, думаю, он скорее припугнул его, — неловко усмехнулся Ремус. — Он был в ярости; сказал, что Макнейр выбил из тебя это признание, что ты даже не знал, что подписываешь. Кажется, твой колдомедик это подтвердил. И, конечно, Фадж не заинтересован в том, чтобы встреча дементоров с Гарри появилась на первой странице Пророка. Он подписал петицию об официальном судебном процессе; твоим адвокатом будет Альбус. Обычно он занимает место Верховного Чародея Визенгамота, но объявил, что в этом случае его услуги больше понадобятся защите. Всё ещё не закончилось, Сириус. Но ты наконец получишь то, чего был лишён все эти годы. Шанс на справедливость. Шанс быть услышанным. Шанс доказать им, что ты невиновен.

Он не использовал местоимение «нам», и надеялся, что Сириус заметил.

У Сириуса закружилась голова; точнее, мозг. Судебный процесс? И Альбус Дамблдор, предположительно, самый сильный маг современности, возжелал его защищать? Дамблдор поверил ему? Он неверяще взглянул Ремусу в глаза, увидел, как по его лицу расплылась мягкая улыбка, та, что так часто украшала застенчивого мальчика, когда они учились в Хогвартсе. Они поверили ему. Мерлин, они поверили ему!

Словно по сигналу, в дверь позвонили, и в проёме показалось улыбающееся лицо его нового «адвоката». Мерлиновы штаны, он в жизни не привыкнет к этой мысли.

— Не хочу прерывать ваше воссоединение, — сказал Дамблдор, — но пришёл ещё один посетитель, и он желает нанести тебе визит, Сириус.

А затем он открыл дверь пошире, и рядом с ним показался взволнованный, слегка напуганный маленький черноволосый мальчик.

— Гарри.

Он почувствовал, как натянулась кожа на щеках, как расплылась по лицу широченная улыбка, как в уголках глаз выступили слёзы, и он не мог вспомнить ни единого слова, а горло сжалось и не могло выдавить из себя ни звука. И он попросту развёл руки в стороны.

Первые два шага ребёнка были робкими, застенчивыми, но после Гарри, похоже, перестал сдерживаться, побежал и вспрыгнул на кровать, обвил крёстного ручонками и прижался к его груди. Сириус сомкнул руки у него за спиной, сжимая мальчика в крепких объятиях.

Удержать Гарри. Защитить Гарри. Спасти Гарри… — эхом отдалось в мозгу Сириуса, и он сильнее прижал к себе маленькое дрожащее тельце.

— Всё хорошо, щеночек, — прошептал он, гладя крестника по спине и непослушным волосам. — Я с тобой. Ты со мной.

Он не обнимал Гарри какую-то неделю, может, две, но это казалось первым разом за целую вечность. Он не мог его отпустить — и не хотел. Он почти потерял его, и теперь никогда не отпустит его снова.

Когда он лежал в тюремной камере, в министерстве или на обвеваемом ветрами камне, окружённый дементорами, он даже не мечтал, что наступит такой день, когда Гарри будет в его объятиях, а Ремус будет стоять рядом. Когда, возможно, ему больше не придётся быть одиноким. Как только его ввели в Азкабан, он смирился с тем, что жизнь его закончилась. Это была плата за его ошибки. Ошибки, которые стоили жизни его любимым людям, его семье. А сейчас… Достаточно ли он заплатил? Простил ли его Джеймс, говоря, что в его жизни по-прежнему была великая цель? Давно забытое чувство пробудилось в Сириусе. Желание бороться. Бороться не только за любимых, но и за себя. Он чувствовал, что где-то в уголках души его притаилась известная тьма, но не обращал на неё внимания — только крепче прижал к себе Гарри и взглянул в улыбающиеся, горящие надеждой глаза Ремуса. За это он будет бороться. За них. За свою семью.

Позже он не мог сказать, сколько времени они так провели. Гарри не больше его хотел прерывать объятия. Когда Сириус наконец ослабил хватку, чтобы взглянуть крестнику в лицо, по румяным щекам Гарри текли слёзы. Он снова уткнулся лицом в Сириуса.

— Я слышал, как ты со мной прощался, — прошептал Гарри.

— Что… о чём ты, щеночек? — нахмурился Сириус.

— Ты был в тёмном месте и думал, что умрёшь. Ты сказал, что любишь меня… — Сириус улыбнулся сидевшему у него на руках мальчику, но в его глазах по-прежнему отражалось непонимание. Но после, услышав следующие слова Гарри, он ощутимо напрягся. — Ты сказал, что хотел бы всё исправить, но важнее всего то, что я в безопасности… Но это неправда! — всхлипнул Гарри. — Я хочу быть с тобой, Сириус! — прошептал он. — Можно мне теперь быть с тобой?

«Я люблю тебя, Гарри. Я бы очень хотел всё исправить. Но ты в безопасности. И ничего в мире нет важней».

Полностью ошарашенный, Сириус поднял взгляд на Ремуса.

— Он закатил истерику, — пояснил его друг. — Он был уверен, что ты в опасности, что мы должны пойти тебя спасать. Когда мы пришли в министерство, ты уже был в комнате смертников. Если бы он не настаивал так упорно, мы бы опоздали.

Он вновь опустил поражённый взгляд на Гарри и встретил широко распахнутые, жаждущие глаза ребёнка, который не совсем понимал последствия того, о чём они только что говорили. Оставалось надеяться, что ему никогда и не понадобится это понять. Его маленький, прекрасный крестник обнимал его с доверием обычного восьмилетнего ребёнка, которое так долго не могло развиться. Он это ценил, наслаждался этим; он ещё сильнее прижал Гарри к груди. Поцеловав макушку мальчика, он пробормотал в копну непослушных волос:

— Я всегда знал, что это ты спасёшь меня.

Подняв взгляд, он увидел, что Ремус и Дамблдор молча наблюдали за ним, и успел уловить, как они многозначительно переглянулись. Он сдвинул брови.

— Как? — спросил он, зная, что смысл вопроса не нужно было объяснять.