— Можешь остаться здесь, Бродяга. Теперь мы твоя семья. Мы никогда тебя не бросим. Я всегда буду твоим братом.

Неотёсанные камни на полу царапают его босые ноги.

Гарри приземляется на лугу позади их дома, слезает с метлы, как только его ноги касаются земли, и бежит.

— Я сделал это, Сириус! Я смог!

Радостно хохочущий мальчик бежит к нему, раскинув руки, и Сириус поднимает его, кружит его в воздухе, смеётся вместе с ним.

Двое мужчин идут от него по бокам, один — за спиной. Полная тишина.

Ремус вынимает Сириусову палочку из его руки и обхватывает окровавленное запястье Сириуса ладонью. Слёзы застилают большие напуганные глаза; он шепчет те слова, которые Сириус так жаждал услышать последние несколько месяцев.

— Я прощаю тебя. Слышишь меня? Я прощаю тебя, Сириус. Но пообещай мне… пообещай мне больше никогда так не делать.

Огромные резные деревянные двери маячат перед ним, открывают ему дорогу к смерти.

Сириус сидит на своей кровати, Гарри — у него на коленях.

— Ты правда хочешь, чтобы я был с тобой?

— Очень, очень хочу.

— И мне никогда не придётся вернуться?

— Никогда. Только через мой труп.

— И… — Гарри нервно смотрит на него, — и я… я тебе нравлюсь?

Сириус крепко обнимает крестника.

— Ты мне ужасно нравишься, Гарри. Я люблю тебя, как любил бы своего сына.

Поток слёз из огромных зелёных глаз, детские ручонки, обвившие шею Сириуса, и Гарри бормочет:

— И я тебя люблю.

Последнее воспоминание ударило по нему сильней остальных, больно сжало его сердце, будто пытаясь выдавить из него все соки. Гарри его любил. Любил его. И… нет, он не мог позволить этому свершиться. Гарри любил его, любил эту самую душу. Он не мог её лишиться! Он нужен был Гарри.

Он начал бороться. Его конечности тряслись, колени подкашивались, но он продолжал пытаться вырваться из оков, из рук, которые схватили его и потащили его к большому гладкому каменному столу в конце комнаты. Он вырывался и отпихивал их, прижимавших его к поверхности. Он задёргался и засучил ногами, когда они вновь сковали его цепями, на этот раз — привязывая к столу. Он орал, кусался, лязгал цепями…

— Нет! Нет! Вы не можете! Я ему нужен! Вы что, не понимаете? Я ему нужен! — крики привели его к новому приступу кашля. Его тело задрожало. Цепи продолжали грохотать.

— Мне жаль, Блэк, — тихо произнёс один из его охранников. — Но ты ничего не можешь сделать. Никто уже ничего не сможет сделать. Не сопротивляйся; так будет только хуже. Как только свидетели соберутся, дементоров запустят сюда. Скоро всё закончится.

***

Хогвартский замок в тишине возвышался над замёрзшим озером и снежными просторами. Некоторые студенты разносили по коридорам звуки предрождественской радости, но до отбоя оставалось меньше часа, и ученики уже возвращались в гостиные своих факультетов, к теплу каминного пламени. Единственным шумом в кабинете директора были тихое пыхтение и звон длинных серебристых предметов, поставленных здесь с непонятной целью. Эту тишину лишь ненадолго прервали яркая сверхъестественная вспышка внезапно позеленевшего огня в камине и вышедшая оттуда высокая фигура. Движения её были спокойными, плавными, и лишь тот, кто был близко знаком с Альбусом Дамблдором, сейчас бы увидел напряжение и внутреннюю усталость в его позе.

Глубоко вздохнув, директор Хогвартса, школы Чародейства и Волшебства, обладавший также великим множеством иных титулов, подошёл к столу и опустился в своё кресло. Где-то на задворках разума он отметил, что эта его привычка садиться, как только он возвращался в свои покои, его слегка волновала. Он уже не один раз отказывался от места министра магии, так почему же он по-прежнему ощущал на своих плечах вес ответственности за целый волшебный мир?

Развитие этой мысли прервал — или, вернее, избавил от него директора — стук в высокое окно кабинета. Дамблдор нахмурился, поднялся с места, подошёл к окну и дал влететь взъерошенной сове. Он отвязал от ноги птицы маленький свиток пергамента и закрыл за совой окно. Глаза его были прикованы к письму.

А после Альбус Дамблдор сделал то, что редко делал в одиночестве и никогда — в присутствии других людей: ругнулся. В несколько шагов великий маг пересёк комнату — мантия вздымалась вслед за ним, усталость как рукой сняло — и вновь исчез среди языков пламени.

***

В такое позднее время министерские камины были уже закрыты для посетителей. Как работник, Артур Уизли имел доступ к министерству даже после официального закрытия, но для остальных троих это создавало ощутимые затруднения, особенно с учётом того, что один из них был обездвижен и висел в воздухе на расстоянии пары дюймов от пола. Поэтому им пришлось использовать старый вход — телефонную будку. Для четверых там было довольно тесно, но поездка, к счастью, была короткой.

Двери будки открывались в атриум. Ремус уже был здесь — впервые он посетил министерство совсем юным, в пять лет. К счастью, тогда он ещё не совсем понимал причины их визита, но он хорошо запомнил свой восторг при виде огромного сверкающего зала. Тёмный отполированный пол, высокие переливчато-синие потолки, мерцающие золотые руны и, конечно, блестящий волшебный фонтан посреди холла. Он подумал, что Гарри, выросшего с магглами, эта картина наверняка тоже сильно впечатляла. Тогда он опустил взгляд на маленького мальчика, который теперь сжимал не его робу, но его руку, но Гарри, казалось, даже не замечал волшебное место, в котором оказался. Вместо этого он дёргал Ремуса за руку и с одышкой в голосе просил:

— Скорее, Ремус, надо идти к Сириусу!

И вдруг перед ними предстал низкий, почти лысый волшебник с седым хохолком.

— Добрый вечер, джентльмены. Боюсь, что мы принимаем посетителей только с девяти до шести часов. Кроме того, большинство сотрудников министерства уже ушли.

— Дело не в этом, — быстро возразил Ремус. — Мы по срочному вопросу. Мне нужно поговорить с…

— И что же это за вопрос? — поинтересовался коротышка.

— Это по делу Сириуса Блэка, у нас…

— О! — манера обращения мага тут же изменилась, из надменной превратилась в почтительную. — Вы пришли на казнь? Так сразу бы и сказали! Хотя, боюсь, вы довольно поздно, и я…

Ремуса словно ударили в живот.

— Ч-что? — заикаясь, переспросил он. Кровь разом покинула его лицо и, наверное, мозг тоже, потому что он не мог сформировать ни единой внятной мысли, не говоря уж о фразе. Во внезапной пустоте его головы эхом звенело одно лишь слово. Казнь.

— Казнь? — донёсся до Ремуса голос Артура Уизли. — А суд вообще был? Когда она произойдёт?

— Ну… по сути, сейчас, — сконфуженно ответил маг. — Так вы не свидетели?

Но Ремус уже не слышал слов низкого волшебника. Он бежал, бежал вниз по длинному атриуму к лифтам. Сердце билось с бешеной скоростью, стуком лошадиных копыт отдавалось по всему организму. Он не слышал крики: «Сэр! Сэр, вам туда нельзя просто так! Сэр, я должен осмотреть вашу палочку! Охрана! Охрана!» Вскоре он осознал, что кто-то дёргает его за руку, обнаружил маленькую ладошку Гарри в своей и взял мальчика на руки, крепко прижал к груди и вошёл в лифт, молясь всем известным богам, чтобы он не опоздал, только не в этот раз, молясь, чтобы его не лишили последнего шанса всё исправить…

***

Глубоко внизу в подземелье, привязанный к каменному столу, словно жертва к алтарю, Сириус пытался усмирить своё дыхание. Жертва. Когда ты не лежал беззащитный, как агнец из поговорки, и не ждал, не чувствовал приближения дементоров, это, может быть, и было хорошо и правильно. Но не сейчас.

Он слышал голоса людей, которых не видел. Один из них, как ему показалось, принадлежал Скримджеру. В разговоре участвовали ещё как минимум один мужчина и женщина с ужасно писклявым девчачьим голосом. А после раздались шаги; он услышал стук чего-то — предположительно, трости — о пол и голос, который он тут же узнал. Люциус Малфой. В груди его родился почти истеричный смешок, но выдавить из себя он смог только удушенное булькание.