— Я понимаю, что вы действовали из лучших побуждений, Альбус. Лили практически благословила Гарри своей защитой, и я могу понять, почему вы не хотели, чтобы та пропала зря. Но… но эти люди! — он выплюнул последние слова, словно грязь. — Скажем так, мне начинает казаться, что Сириус делает то, что надо…

— Ты так не думаешь, — устало посмотрел на него Дамблдор.

— Нет, конечно, я так не думаю. Но сложно выбрать, где бы я меньше хотел увидеть Гарри: у родственников, которые считают его отвратительным уродом и закрывают в чулане, или в руках серийного убийцы, с которым он ушёл добровольно, который, возможно, даже не способен ему навредить.

— Мы не знаем наверняка, — напомнил ему Дамблдор.

— Он дал обещание! — воскликнул Ремус. — И мы оба там были!

— Если вы помните, он дал его Гарри. Младенцу. Мы не можем знать, что именно он пообещал, — вновь спокойный Дамблдор наполнил свою чашку чаем.

— Я знаю, но…

— Даже если вы абсолютно правы насчёт обещания, — перебил волшебник, — вполне возможно, он уже спешит к кому-нибудь, кто совершенно точно способен навредить Гарри.

— Ничто не указывает на то, что у него есть сообщники, — возразил Ремус.

— Это правда, но он вполне может обратиться за помощью теперь, когда у него в руках Гарри Поттер. Мы не узнаем наверняка, пока не найдём их, — Дамблдор покачал головой. — Я понимаю, Ремус, тебе хочется верить, что его намерения обладают иной подоплёкой. Если ты помнишь, я не был уверен, что твоё участие — хорошая идея. Не забывай, что натворил Сириус Блэк, кем он стал семь лет назад.

— Вы правда думаете, что я способен забыть? — вскрикнул Ремус, вскакивая со стула. Он удержался от хождения туда-сюда; вместо этого он подошёл к окну, выходящему на двор. На земли, по которым они бродили много лет назад… вместе. — Неужели вы считаете, что я способен забыть, как он более-менее собственноручно прикончил всех моих друзей? — спросил он тише. — Как он взорвал улицу вместе с кучей магглов и счёл это ужасно смешным? Я знаю, что он убийца и предатель; я никогда его за это не прощу. Я знаю, что он чудовище. Но мы кое-чего не понимаем; сейчас нам это кажется бессмыслицей. Возможно, так и есть, возможно, он просто сошёл с ума, но, может быть, что-то им движет, возможно, против его желания, что-то, о чём он мог давно позабыть.

Дамблдор посмотрел на бывшего ученика со смесью печали и сочувствия.

— Будем надеяться, что вы правы. Будем надеяться, что у нас ещё достаточно времени на их поиски.

Несколько недель Ремус концентрировался только на этом — на поисках ответа на главный вопрос. Куда мог пойти Сириус? Он нутром чуял, что ему никто не помогал. Не так уж легко Сириус доверял людям, полагался на них. Он никогда не подпускал их близко. Всегда настороже, готовый обороняться. В этом плане Ремус был на него похож — всегда осторожный и бдительный, тщательно скрывающий свой статус оборотня. Но что заставляло Сириуса так цинично относиться к его собратьям-людям, держаться от них на расстоянии, он никогда не понимал. Правда, он всегда подозревал, что дело было в семье Сириуса. Да, Блэки более чем увлекались тёмными искусствами — сама мысль об этом заставляла Ремуса вздрогнуть. Но было что-то ещё.

Ремус знал, что его суждения о личности Сириуса могут быть ошибочны, но ничего другого у него не было. К тому же, внутренний волк говорил ему следовать инстинктам.

Куда же следовало пойти, чтобы познать темнейшие стороны жизни Сириуса Блэка? Куда идти, чтобы раскрыть секреты бывшего друга? Ремус знал Сириуса с одиннадцати лет — они встретились первым же вечером, проведённым в Хогвартсе. За воспоминанием, как всегда, последовал резкий болевой импульс. Тогда Сириус был невинным, и никак иначе. Он был совсем юным. Храбрым гриффиндорцем. Ремус до сих пор помнил, какой шок среди людей вызвало его распределение на этот факультет. Насколько все помнили, Блэки всегда были слизеринцами. Его семья… Ремус почти ничего о ней не знал — Сириус никогда не говорил о родителях или прочей родне. Ремус знал его брата, который был на два года младше, который был слизеринцем и едва ли общался с Сириусом. Сперва Сириус, помнится, на него злился, а после они почти перестали разговаривать. Казалось почти странным, насколько мало он знал о домашней жизни Сириуса. И, возможно, настало самое время углубиться в эту темноту*.

***

Вечерами в доме становилось всё холоднее. Деревья уже сбросили свои пёстрые наряды, и разноцветные листья устлали землю в лесу. Молочные облака тумана зависли над поверхностью озера, а сегодня лужайка во дворе покрылась инеем. Дни становились всё короче, всё раньше темнело. День Гарри и Сириус провели на улице — на рыбалке и на метле. Несмотря на первый неудачный полёт Гарри, мальчик с энтузиазмом подошёл к этому занятию. Он уже успел сделать несколько полётов сам по себе и оказался талантлив от природы, но всё так же любил летать вместе с крёстным.

Они сидели у камина, поджаривали на огне зефирки и пили горячий фруктовый пунш. Гарри свернулся калачиком на ворсистой овечьей шкуре перед камином. Щёки его покраснели от холода на улице и от тепла в доме. После того ночного взрыва эмоций и утреннего разговора с Сириусом Гарри стал куда раскованнее. Он всё ещё был слишком вежливым и робким для мальчика своего возраста, но его доверие к Сириусу стало безграничным. Мальчик, который до того не помнил, когда кто-нибудь в последний раз проявлял к нему симпатию, впитывал ласку как губка и пришёл к заключению, что его крёстный был лучшим человеком на свете, способным ответить на все вопросы и исправить всё, что угодно. Гарри обожал волшебника. Одним из его любимых занятий были разговоры о его родителях и тех временах, когда Сириус с его папой учились в Хогвартсе — школе для волшебников.

— Мой папа мог превращаться в оленя? — с восторгом в блестящих зелёных глазах спросил Гарри.

Сириус кивнул.

— Мы были четырьмя одногодками-гриффиндорцами. Твой папа, Ремус, я и мальчик по имени Питер. К концу первого курса мы стали неразлучными друзьями. Но с Ремусом происходило что-то странное. Он часто болел — как минимум два дня каждый месяц он пропускал занятия. Нам с твоим отцом было очень любопытно, в чём же причина, но у него всегда находились отговорки — например, его мама якобы заболела. Вскоре мы заподозрили что-то неладное и стали за ним пристально следить. Мы заметили, что его не было во время полнолуний, и я в итоге пришёл к выводу, что он оборотень, — Сириус усмехнулся собственным воспоминаниям. — Твой папа думал, что я сошёл с ума — кто бы позволил оборотню учиться в обычной школе? Но однажды я спросил Ремуса в лоб, и он сознался.

Сириус отрешённо глядел на пламя, затерявшись в собственных воспоминаниях. На его губах играла грустная улыбка.

— Он так сильно боялся… Он был уверен, что мы его возненавидим. Он был таким маленьким, таким ранимым. Быть оборотнем — ужасно. Трансформироваться — больно. А Ремус это делал каждый месяц с пяти лет.

Гарри большими глазами посмотрел на крёстного. Ему стало жаль этого незнакомого мальчика.

— Вы возненавидели его? — прошептал он.

— Нет, щеночек, — улыбнулся ему Сириус. — Мы жили вместе больше года. Он был таким хорошим человеком. Всегда готовый помочь, смешливый и заботливый. Мы заверили его, что он один из нас. Но нам хотелось совершить большее, сделать его состояние максимально сносным. Видишь ли, когда он превращается в волка, он не может держать себя в руках. Волк — свирепый дикий зверь; он жаждет охоты. Так как его изолировали от внешнего мира, он вымещал всю агрессию на самом себе. После полнолуния Ремус всегда был израненным. Мы хотели найти способ быть с ним рядом во время трансформаций, чтобы вовремя успокоить волка и не дать ему навредить Ремусу. И твой папа придумал, как это осуществить. Почти три года мы потратили на обучение превращению в животных по собственному желанию. Оборотень охотится только на людей, животных он не трогает. Ты уже видел, как я становлюсь собакой; твой отец превращался в оленя. Его рога классно смотрелись, — усмехнулся он крестнику. — Мы называли его Сохатым.