Я купила программку и прошлась по фойе. Я помнила этот театр без него. Мне было безмерно интересно посмотреть на театр с ним в этом времени. «Гамлет», «Король Лир», «Коллекционер» — мне стало любопытно, как его можно было поставить, «Бег»… да, быть в компании таких мастеров уже, само по себе, было наградой.

Люди. Много людей. Много женщин. Всех возрастов-от девочек до бабушек. С цветами. Все пришли на свидание с ним. Как тогда, 30 с лишним лет назад, когда он порхал по сцене в красном костюме. Это было, казалось вчера. Это и было для меня вчера… Как оказалось, я попала на творческий вечер в двух частях — первой была уже его пьеса, хотя, нужно отдать ему должное, моя фамилия значилась на афише, а второе отделение — диалог со зрителями. Так же на афише было заявлено, что пьеса автобиографична. Вот это было интересно.

— А ты знаешь, он же мог умереть. Ему сделали сложную операцию в Израиле.

— Правда?

— Да, я читала в его автобиографии. Он подробно описывал ту поездку. Он писал, что именно в это время он был абсолютно счастлив.

— Счастлив в больнице? Вот уж номер.

— Да, представляешь? Он писал, что рядом с ним была его любимая.

— А она кто?

— Он не раскрывает ее личности.

— А почему они расстались раз такая любовь была?

— Ей пришлось уехать в Мексику.

— В Мексику?

— Да, он ее ждал почти 10 лет. А потом, в 1986, кажется, поехал в Мексику в составе группы советских артистов только для того, чтобы найти ее. Сопровождающий группы взялся ему помочь и сообщил печальные известия — она пропала без вести год назад. Он был безутешен. Ушёл с головой в работу. А в 1988 все же женился снова.

— Ох, какая трагическая история…

«Ещё бы… значит сопровождающий тоже был из наших… да… встреча обретает ещё большую остроту…»

Я, думаю, ничуть не изменилась за эти два года. Разве что решила перестать красить волосы. Теперь я седела как чернобурка — всполохами. Да, пожалуй, морщина на переносице добавилась. Узнает? Поверит? Захочет поговорить?

Я заняла своё место в зрительном зале. Второй звонок… третий… Музыка… БГ?

«Мы связаны цепью, цепью неизвестной длины,

Мы спим в одной постели по разные стороны стены»

Ого… серьезные авторские… или, быть может, они дружат? Я вдруг поняла, что я, вернувшись в свой мир, совсем этот мир и не знала. Неужели одна человеческая жизнь может изменить так много? Я осознанно ушла на 2 года в тень. Мы провели их в Испании. Виктор пошёл мне навстречу. Он понимал, что мне нужно быть как можно дальше от него. Но теперь я от него на расстоянии сцены. Сколько это? Метра три? Он лежал на диване по середине сцены. Все по тексту.

Раздался звонок.

Человек на диване начал ворочаться. Потом резко сел. Лицо помятое с трёхдневной щетиной… ах вот каким он стал. Совсем седой. Морщина на переносице стала ещё более явной. Лоб тоже пересекают 3 или 4 морщины. Хоть он и выглядел многим лучше своих сверстников, время давало о себе знать. Он долго молчал, смотря в зал. Я вжалась в своё кресло…

— Вам тоже неприятно на меня смотреть? — начал он, а я беззвучно повторяла за ним мои… уже его слова, — Как я вас понимаю. Каждое утро говорю своему отражению: «Тихон Григорьевич» -Тихон Григорьевич это я, «Тихон Григорьевич, голубчик, хватит. Хватит. Хватит. Посмотри на себя».

И смотрю. Каждое утро. Пренеприятнейшее зрелище скажу я вам. И дело вовсе не в том, что я бреюсь редко. Некоторым барышням, говорят, даже нравится такая легкая небритость. Дело в глазах… Вот посмотрите мне в глаза. Ну, смелее. Что? Что вы в них видите? Тоску? Ну это вы просто плохо меня знаете. Скука… мне скучно. Бог мой, как же мне скучно. Скучно ютиться в этой каморке. Скучно спать на этом скрипучем диване. Скучно смотреть на ковёр… да и за пределами моей комнаты — скучный, однообразный мир с одинаковыми людьми. Мне кажется, я превращаюсь в медиума, или, как модно сейчас говорить, экстрасенса. Я точно, наперёд, знаю, что мне скажет тот или иной человек. И не в даре тут дело. Просто люди, люди стали такими предсказуемыми, что, проиграв, а голове диалог, мне даже не хочется его начинать.

«- Доброе утро, Тихон Григорьевич!

— Доброе утро, Виктор Петрович.

— Плохо выглядите.

— Знаю.

— Вы бы обратились к врачу.

— Обращался.

— И что говорят?

— Что пить нужно бросать.

— Шарлатаны!

— Полностью с Вами согласен!»

Тфу. И так каждый божий день, как заезженная пластинка: врачи, шарлатаны, довели страну. Тфу!

И далее абсолютно по тексту. Только вот имя… имя героини… он изменил Татьяну на Веру…

На антракт я осталась в зале. Я приросла к своему креслу. Я щипала себя, чтобы понять, что это все реально. Вдруг ко мне подошла пожилая женщина билетёр.

— Здравствуйте, — поздоровалась она и я начала судорожно вспоминать, что же я сделала не так, — Я Вас знаю. Точнее, думаю, я знала вашу маму.

— Вот как? — неожиданно.

— Да. Ведь ее звали Вера и она, пусть недолго, была его женой, — она кивнула на сцену.

— Эээээ… возможно.

— Да, он очень ее любил, но она уехала в командировку в Мексику и пропала. Скажите, она жива?

— Да, — честно ответила я.

— Это не мое дело конечно, но он так страдал. И, кажется, страдает до сих пор. Эта пьеса — это дань памяти ей. Возможно Вы не знаете, но автор — она, — естественно я знала.

— Любопытно…

— Опять же это не мое дело, но, если Вы хотите, я проведу Вас к нему.

— Прямо сейчас?

— Да.

— Может лучше после вечера? Чтобы не сорвать все мероприятия?

— Да, Вы правы. После я Вас проведу.

Ну вот снова Вселенная благоволит мне. Хотя, благоволит ли?

Второй акт — более драматичен, эмоционально заряжен и, как логичный финал, катарсис…

— Хотя, зачем я вам это все рассказываю? — он стоял в пятне контр света на авансцене. Удивительно, как ему удалось присвоить себе этот мистический сумбур, -Вас же нет. Вы, все вы — плод моего больного воображения. Моя совесть…

Вы все — мои судьи. Мои внутренние демоны. Я вас боюсь. Я вас люблю. Я вас ненавижу. Вы все — это я. Чести меня. Мои отражения в осколках зеркала моего мира. Вы меня пугаете моими душевными шрамами, вы меня мучаете моими злодеяниями. Я не могу оставаться в тишине — вы начинаете шептать мне. Ваши голоса сплетаются в клубок и превращаются в ядовитых змей и невиданных тварей. Вы пытаетесь меня убить, но не понимаете, что я уже отравлен. Отравлен памятью предков. Отравлен своей любовью. Не верьте тем, кто говорит, что любовь — это великий дар. Любовь — это величайшее проклятие, ибо только несчастная любовь заставляет нас творить и расти. А если любовь, вдруг, взаимная — ее очень быстро отбирают. И ты рвешь на себе волосы, лезешь на стены, воешь на луну. Да, это твой выбор, который ты сделал за много тысяч лет до своего рождения, но здесь и сейчас ты проклинаешь небеса за то, что они послали тебе эту муку — потерять смысл жизни, любимую женщину. Особенно, если ты любишь эту женщину всю жизнь. Все жизни… до и после…

Но сейчас это все закончится. Разомкнется круг, который через пару секунд вновь свернется в кольцо. На сей раз в последний раз.

Я чувствую, что уже скоро. Быть может несколько минут и мой последний выход. Моя последняя главная роль…

У меня есть последняя просьба. Пожалуйста. Можете проводить меня в этот путь аплодисментами? Очень уж хочется…