Наконец они вошли, как сказал управляющий, в главный вход. Слева ос-тался флигель, предназначенный, как было заявлено, в основном для слуг, но в его дальнем крыле располагалась также ванная и туалеты. Бобров сделал вывод, что усадьба ко всему прочему, оборудована водопроводом и канализацией. От главного входа шел длинный коридор с полом из цветной плитки и стенами, отделанными деревянными панелями. В торце коридора была широкая дверь, где работали слуги подающие пищу. Аналогов у себя Бобров подыскать не мог и решил с этим делом разобраться позднее, если возникнет необходимость. Справа была дверь в кухню, но туда заходить не стали, а вот в левую зашли. За левой дверью находился перистиль. Он был раза в три больше чем в городском доме. Посередине находился традиционный бассейн, в который стекала дождевая вода с окружающих скатов крыш.

— Да, неприятно, небось, здесь во время дождя, — подумал Бобров, представив летящие со второго этажа струи.

Перистиль окружала с трех сторон галерея с деревянными перилами и балясинами. На галерею можно было подняться или по наружной лестнице или по двум внутренним, ведущим в помещения второго этажа, из которых в свою очередь, был выход на галерею. Направо и налево из перистиля вели широкие двери. С одной стороны располагался триклиний или, проще говоря, столовая, по словам управляющего, на целых восемь обеденных лож. То есть, по местным меркам, довольно обширная. Ну а с другой стороны дверь вела в такой же по площади таблинум или кабинет, он же гостиная. На второй этаж Бобров не полез, просто спросив управляющего о расположении там комнат. Тот сказал, что над триклинием располагается женская половина или гинекей, состоящая из трех комнат, а над таблинумом и дальше по галерее спальня хозяев и комнаты для гостей. Бобров вполне этим удовлетворился и, к удивлению и управляющего и Златы, попросил показать ему ванную и туалеты. Для этого пришлось пройти через перистиль в дверь и дальше налево через весь дом и даже флигель. В самом конце коридора располагалась ванная комната с керамической ванной, вмонтированной в пол на небольшом возвышении. А налево от нее, в помещении поменьше, кстати, очень чистом, располагались друг напротив друга нечто вроде каменных скамеек с хитрой формы очками. Бобров, видя такое украшение, даже немного обрадовался разнообразию.

— Ну что, — сказал он, выйдя обратно. — Дом хорош, но конечно необходим ремонт. А что, мебель тоже вывезли?

Управляющий только руками развел.

— Ну а там что? — Бобров показал на постройки за стеной.

— Там у нас целый комплекс по переработке винограда. Видишь ли, наше хозяйство специализировалось на виноделии. Поэтому никаких особых вспомогательных служб для огородничества или скотоводства у нас не было. А вот там находятся площадки-давильни, прессы, цистерны для стока сока. Ну и конечно цистерны для сусла и предварительное, так сказать, винохранилище. потому что основное находилось в подвалах внутри стен, а также под самим домом.

— Так там еще и подвал есть? — удивился Бобров.

— Есть и довольно глубокий. В одном месте даже в два этажа.

— Как интересно, — протянул Бобров.

А Злата, услышав про подвал, боязливо поежилась. Бобров заметил это и прозорливо предположил, что девушке такие места должны быть знакомы. А в подвале, как известно, держат не за отличную учебу и примерное поведение.

— Ну, я, собственно увидел, что хотел, — сказал Бобров, повернувшись к управляющему. — Не скрою, усадьба мне понравилась. Как мы теперь будем? Доложишь хозяину или предоставишь это дело мне?

— Что мне-то докладывать? — пожал плечами управляющий. — Я же у него считай, что и не работаю. Сам все обскажешь.

— Да вот, хорошо, что напомнил. Говоришь, не работаешь? А к нам на работу пойдешь в прежней должности?

— Управляющим что ли? А сколько положишь?

— Ну давай пойдем от имеемого. Вот сколько ты получал, так сказать, на старом месте?

Управляющий усмехнулся.

— На старом, говоришь? Одну драхму вдень.

— Тогда я положу полторы. Идет? Только платить буду не каждый день, а раз в неделю. Ну, у нас так принято. Жилье, соответственно, бесплатно и питание тоже. Семья есть?

Управляющий посмотрел заинтересованно.

— Семьи нет, — сказал он. — А вот условия меня устраивают.

— Ну и отлично. Тогда насчет бумаг, если надо договоришься с владельцем.

— Аты разве…

— Я плачу деньги, — усмехнулся Бобров. — А владельцем будет другой. Ну, он завтра подъедет.

Незаметно подошел Серега. Сделав знак Боброву, что все нормально, он с интересом стал оглядываться.

— Атам кто? — показал он на соседний участок.

— Там? Ах, там. Так… — он назвал ничего не говорящее имя.

Серега не стал уточнять, чем славен сосед. Он просто принял его имя к сведению. Но Бобров знал, что тот рано или поздно наведет о соседе справки.

Распрощавшись с управляющим, общество поехало обратно. Уже когда выехали за огораживающую имение стенку, Злата, которой, видимо, этот во-прос не давал покоя с момента посещения дома, спросила:

— А я там, в качестве кого буду? — и посмотрела почти что требовательно.

Серега сделал непроницаемую морду, и отвечать пришлось Боброву. Он посмотрел на девушку, усмехнулся, отчего она слегка покраснела и попыталась прикрыть ладошкой растекшийся по скуле синяк.

— Ты будешь в качестве хозяйки, — сказал он буднично, так, словно говорил Искару: — Закрой-ка за мной дверь.

— Как хозяйкой? — испугалась девушка еще недавно, не далее как вчера бывшая рабыней.

— Да очень просто. Вот ты сейчас видишь перед собой двух хозяев этой усадьбы. Видела еще управляющего, но он наемный работник. Будут и еще наемные работники, будут и рабы. Но свободных женщин больше не будет. По крайней мере, пока. То есть ты, получается, единственная. Ну и кому после этого быть хозяйкой?

— То есть… ты хочешь сказать… что я… свободная? — запинаясь, выговорила Злата.

— А ты чего ж, сомневалась? — вопросом ответил Бобров. — Или ждала фанфар и фейерверка?

— Ой! — сказала девушка и, закрыв лицо ладонями, заплакала.

— Ты чего это? — спросил Бобров. — Слышь, Серега, а у нас хозяйка — плакса.

— Ну, дык, — глубокомысленно ответил Серега.

Немилосердно громыхая, повозка подкатила к воротам.

— Нет, — сказал Бобров. — Вы как хотите, а я пешком. Нет сил, больше тер-петь эту тряску. Вот пусть местные архонты покатаются.

И он слез с повозки в твердой решимости преодолеть оставшийся путь на ногах. Следом решительно слезла Злата.

— Ах, так! — сказал Серега. — Ну, тогда и я.

Искар посмотрел осуждающе и слегка хлестнул мула по спине прутом. Скрипя и подпрыгивая, повозка удалилась.

— Предлагаю зайти на базар, — сказал Серега. — И купить амфору хиосского.

— Это с чего вдруг? — воззрился на него Бобров.

— Ну так сделку же надо обмыть.

— В ужин обмоем, — отмахнулся Бобров. — Мы еще и деньги не отдали.

— А хиосское надо брать заранее, — заметил Серега. — И потом, мы же не метретес будем брать. Так, по литру на нос.

Возле лавки стояла толпа из целых трех человек. Г реки, в отличие от родных советских людей, порядок в очереди соблюдать не могли. Зато очень живо изображали толпу. И каждый что-то говорил, стоящему за прилавком Никитосу. Никитос уже не радовался обилию покупателей. Судя по его замученному виду, самым большим желанием его было послать всех подальше и завалиться на ложе. Но он мужественно отвечал на вопросы, подавал товар, принимал деньги. И все это с улыбкой, с приговором — ну просто загляденье. Бобров с Серегой и загляделись, пока Злата не дернула их за хитоны.

— Ах да, — опомнился Бобров. — Обед и по делам. Надо до конца оформить сделку и… Серега, когда у нас встреча по товару?

Серега посмотрел непонимающе, потом до него дошло, и он сказал:

— А-а, ты об этом. Завтра вечером вроде.

Никитос, выдернутый из своей любимой лавки, обреченно тащился сзади. Становиться владельцем усадьбы, пусть даже и номинальным, у него как-то душа не лежала. Но что поделать, законы Херсонеса были суровы — нельзя покупать недвижимость, не будучи гражданином. Ждать пока истечет необходимый срок ни Боброву, ни Сереге не хотелось. Можно было конечно сунуть кому надо, коррупцию и здесь никто не отменял, но было жалко денег, которые нужны были на другие дела. Поэтому пошли по уже проторенному пути — через Никитоса. Тем более, что он особо и не возражал. Правда и радости не выказывал, ну так это от неведения. Вот прочувствует…