— Спасибо! — оборвала Айри вновь увлекшегося Ворона, который, возможно, тоже впервые в жизни с кем-то так откровенно говорил. — Я поняла. Поняла, что в твоем мире женщины подобны животным. Ну или так ты к ним относишься.

Ворон, с устрашающей улыбкой, развел руками:

— Тут, госпожа, не от мира зависит. Просто вот такие мы, мужики, дураки. Всегда у нас баба виновата. Либо не та, либо не там, либо не то. А ежели вы по-другому хотите, так не будьте бабой. Пусть он в вас другое увидит. Но таких сказок я, признаюсь, ещё не слыхал…

И, хотя лицо Айри сохраняло ещё злое выражение, сердце её успокоилось. Получилось глубоко вдохнуть полной грудью, и даже шрам не напомнил о себе. Пусть по-дурацки, но Ворон, кажется, был прав. Предстояло создать новую себя. Как всегда — из пепла прежней.

— Спасибо тебе, — сказала Айри и протянула руку Ворону.

Тот с недоумением посмотрел на тонкую гладкую ладошку. Айри не одумалась, не отдернула ее. Тогда Ворон осторожно пожал её своей едва ли не чёрной, грубой, покрытой порезами лапой.

— Кстати! — прищурилась Айри. — Кого ты тут выбрасывал? Что, думаешь, я не вижу ничего?

Ворон досадливо откашлялся, отняв руку, но тут же улыбнулся с хитрецой.

— А на этот счет, госпожа, загадка есть. Вот, попробуйте:

Айри расхохоталась, а миг спустя к ней присоединился Ворон. Вышедший с обходом капитан замер, увидев стоящих рядом и заливающихся смехом княжну и матёрого убийцу. Хотел было вмешаться, но вспомнил, что Айри — вампир, и остановился. Покачал головой, махнул рукой и пошел себе дальше.

Если не считать Аммита (который был всё-таки вампиром) и Левмира (который появился значительно позже), то единственным человеком, которому безоговорочно доверяла принцесса Ирабиль, была служанка по имени Акра. Эта женщина вкралась в самые первые воспоминания, она всегда была где-то рядом. Если Аммит и остальные учили принцессу быть вампиром, то Акра — как теперь понимала Ирабиль — учила её быть человеком.

И вот, оказалось, что Акра — … Кто? Этого принцесса не знала. Но если раньше она могла позволить себе задирать нос перед Акрой, то сегодня ощутила странное. Что Акра — взрослая и сильная, а она — маленькая и ничтожная песчинка.

Если бы в тот момент, когда с лица старушки упал морок, в домике оказалась Арека, она бы лишилась чувств. До сих пор она помнила, как прозвучали из окна эти страшные слова, произнесенные грубым мужским голосом: «Она умерла. Просто, как все». А потом, придя в себя, Арека долго, стоя на коленях, просила бы прощения за все те глупые, гордые слова, которые говорила, опьянённая ядом Эрлота. Сбивалась бы и запиналась, боясь, что времени опять окажется слишком мало, что смерть опять подведет черту…

Но Ареки не было в домике, и она так никогда и не узнала, что служанка непостижимым образом жива. Для нее Акра умерла тогда, когда и должна была, заронив в душу нужные семена. Ушла, уверенная, что всё будет сделано правильно и без её участия.

А принцессе Ирабиль не в чём было каяться. Она никогда не обижала Акру, не говорила ей резких слов. Разве что в далеком детстве, в порыве чувств, но этого не сохранила ни её память, ни, верно, память Акры. Кто помнит лепет несмышлёных детей? И что в нём смысла?

Поэтому Ирабиль, лежа без сна в постели на втором этаже одноэтажной хижины, не терзалась угрызениями совести. Нет, у нее тоже были мрачные чудовища, пожирающие душу, но звали их иначе. Это была грусть, тоска по себе прежней. Злость на себя, лишенную сил и бесполезную. И — страх. Не перед Эрлотом — что он мог, кроме как убить? — а перед собой. Перед теми нежными ростками, что поднимались в глубине её души, и которым она пока не отваживалась дать названия. Надеялась, что они погибнут раньше, чем созреют, что палящее Солнце Востока испепелит их, потому что Алая Река их только питала.

Но и не об этих ростках сейчас думала Ирабиль. Она, с детства владевшая искусством забывать обо всём, кроме того, чем увлечена — искусством, за которое дорого бы заплатили многие взрослые, — вертела в руках маленький металлический ключик, который тайком сунула ей в руку служанка. И думала о дверце внизу. Единственной, которая была заперта в доме.

До сегодняшней ночи, несмотря на то, что дом рос и открывал перед ними всё новые пространства, трое путников не покидали единственного помещения, которое казалось им настоящим и безопасным. Но после того как пришла старушка, страх куда-то делся. И принцесса сумела убедить половину своих защитников расположиться с бо́льшими удобствами.

На втором этаже дома обнаружились просторные спальни. Войдя в одну из таких, Ирабиль едва сдержала возглас: «Я дома!». И вправду, это была настоящая дворцовая опочивальня. Принцесса прыгнула на кровать, размером с памятную землянку Ратканона, и тихонько запищала от восторга. Ничего более мягкого, тёплого и уютного ей не попадалось це́лую вечность. Даже кровати в гостинице Варготоса, тоже неплохие, не шли ни в какое сравнение с этим чудом.

Кастилос занял спальню дальше по коридору. А вот Роткир наотрез отказался. «Вы как хотите, — сказал он, стругая ножом деревяшку, — а я лучше тут перекантуюсь. И мне привычнее, и за входом присмотрю. А то сегодня — старушка, завтра — дедулька, послезавтра — хрен о двух головах. Проходной двор, мать его».

Ключик блестел в лунном свете, падающем в окно. Ирабиль гладила пальцами гладкую поверхность и думала. Думала, спит ли уже Кастилос, или сидит у окна, с грустью вглядываясь в ночь. Наконец, любопытство пересилило. Ирабиль отбросила одеяло и беззвучно опустила босые ноги на тёплый ковёр. Акра никогда не причиняла ей зла, так зачем бы начинать? Если она дала ключик, значит, за дверью ждет что-то важное, что-то, быть может, просто необходимое!

Ирабиль старалась унять свою фантазию, которая рисовала ей то сверкающий меч, от одного вида которого превратится в прах Эрлот и всё его воинство, то Левмира, то отца с матерью. Домик был волшебным, и от него можно было ожидать любых чудес.

Ирабиль наскоро оделась и одним пальцем осторожно толкнула дверь. Коридор встретил темнотой и тишиной. На цыпочках принцесса двинулась по нему, умоляя доски не скрипеть. Доски, похоже, были сегодня к ней благосклонны. Куда благосклоннее, чем оказалась в свое время Река.

Ступеньки лестницы тоже молчали, хотя днём, помнится, так и пели на разные голоса, стоило шагнуть. Ночь диктовала свои условия, и в домике было тихо. Наконец, закрыв дверь на лестницу, Ирабиль перевела дыхание. Теперь Кастилос уж точно не услышит, а услышит — подумает на Роткира. Роткир же спал, его спокойное дыхание Ирабиль слышала. Прищурившись, рассмотрела его самого — вот он, на том же лежаке, полностью одетый, на груди сжатая в кулак рука с ножом.

Принцессу передёрнуло. Роткир ей нравился, но иногда, застав его в миг, когда он о ней не думал, она понимала, что Роткир — один из самых опасных людей, что ей встречались. Он был опасным задолго до того, как осознал себя вампиром. Убивал и грабил, не прикрываясь никакими высокопарными словами: чтобы жить, и только.

Ирабиль показала спящему Роткиру две ладошки — мол, успокойся, всё нормально, спи дальше — и повернулась к стене. Шаг, другой — половицы всё ещё на её стороне — и вот она, дверь из плотно пригнанных друг к другу досочек. Крохотный врезной замок, и не скажешь, что такой сильный — потряси за ручку, дверь и не шелохнется.

С шумом переведя дыхание, Ирабиль потянулась к скважине ключом…

— Ага, — раздалось сзади, над самым ухом.

Ирабиль визжала не меньше минуты, пока сообразила, что визжит в ладонь Роткира, почти беззвучно.

— Не оглохла? — заботливо поинтересовался он, убрав руку. — Чего орать-то так? Знаю, что страшный, потому сзади и подкрался.