— Обещаю, — повторил Левмир и протянул руку. Ворон её пожал, стараясь не выказать удивления.

— Смотри, — бросил он напоследок. — Ты сказал.

Прыгнул за борт, с легким плеском вошел в теплую волну и превратился в движение. Мысли — потом.

— Глянь-ка, живой прилетел! — услышал Ворон, перевалившись через борт своего корабля.

Огляделся. Орёл, Бекас и Кречет сидят, курят самокрутки.

— Убежали отсюда, — прохрипел Ворон.

Не шелохнулись. Наглость.

— Да вот добьем — и спать, — сказал Орёл. — Ты расскажи, как слетал-то? Решится чего? Эх, дожились — свои вопросы через князя решаем…

Ворон махнул «когтями». Самокрутка, выбитая из расслабленной руки Орла, улетела за борт. Орёл вскрикнул и посмотрел на глубокую царапину на пальце.

— Убежали. Отсюда, — тихо повторил Ворон. — Утром будет разговор.

Теперь услышали, встали, исчезли с глаз. Ненадолго, но удалось вернуть утраченное было уважение. Однако семена посеяны, и почва плодородная. Ворон со вздохом посмотрел вверх, на «воронье гнездо». И даром бы не сдалось, а придётся теперь за него руки пачкать.

Давно потерялся счет дням. Варготос сожгли не то в прошлой жизни, не то десяток жизней назад. Иногда Ирабиль ещё вспоминала, как стояла в окружении призраков и смотрела на погибающий город, но воспоминание это становилось всё тусклее и тусклее. Да и воспоминание ли? Может, просто фантазия? Одна из детских глупых фантазий, вроде той, что папа любит её, и что человека можно насильно сделать счастливым. На самом деле нет ничего, кроме бесконечного пути.

Степь. Лес. Сгоревшая деревня. Лес. Степь. Лес…

Иногда кто-нибудь — как правило, Роткир, — приставал к ней и спрашивал, не устала ли она. Ирабиль кивала, и они устраивали привал. Поначалу она пыталась объяснить, что ей не это нужно. Что устала она где-то невыносимо глубже, и, полежав на мягкой траве, силы не восстановить. Но Роткир не слушал ее. Махал рукой, зевал и уходил заниматься своими делами. А Кастилос…

Кастилос всё понимал, и от этого было лишь хуже. В его глазах Ирабиль видела ту же самую бесконечную потерянность и усталость, граничащие с отчаянием. Они не могли помочь друг другу, оба тонули в одном болоте, а Роткир этого даже не замечал. Он, опытный в темных делах, считал, что «всё пройдет, вот только погоди!».

И всё же Ирабиль была ему благодарна. Без его непринужденной болтовни и шуточек их с Кастилосом путь был бы вовсе невыносимым.

Шли в направлении Кармаигса, как утверждал Кастилос. Сама Ирабиль под страхом смерти не смогла бы сказать, где они находятся и куда идут. Кастилос же был уверен. Говорил, что Левмир обязательно придет туда же, и они встретятся. Левмир — вот ещё одно имя из сказки. От этого имени продирала дрожь, а на глаза наворачивались слезы. Было ли всё, что пытается подсунуть память? Или это лишь морок, созданный Алой Рекой? Ирабиль помнила, что когда-то не мыслила себя без Левмира. Брала его за руку и бежала вперёд без оглядки. Они были единым целым, и казалось, что так будет всегда. А теперь — кто она? Зачем она? Бессмысленный осколок зеленого стекла. Красив, пока блестит на солнце, но вдави его сапогом в грязь, и вся красота закончится.

Последние два дня шли по степи. Поднялись на пригорок и там остановились, глядя вниз, на очередную лесную чащу, простертую перед ними. Ирабиль молчала. Ей хотелось сказать, что они будто кругами ходят. Одно и то же.

— Наконец-то, — тихим, каким-то непривычно серьезным голосом произнес Роткир. — С этим местом связана одна древняя легенда.

Ирабиль и Кастилос повернулись к нему. Роткир выдержал паузу, продолжая созерцать лес, потом вздохнул:

— Правда, я не успел её придумать. Но легенда была бы очень интересная. Обязательно с красивой девкой, и чтоб из-за нее поножовщина всякая. И проклятие там какое-нибудь.

Ирабиль изрядно пожила среди людей и шутников встречала немало. Обычно они шутили напоказ. Скажут чего — и в рот заглядывают, ждут, засмеешься ли. Если долго не смеяться, рукой махнут и уйдут другого слушателя искать. Роткир же был не такой. Шутил он всегда с серьезнейшим выражением лица, и ему было сто раз плевать, засмеется ли кто, поймет ли хотя бы. Он будто бы как мыслил, так и говорил. Вот и сейчас: Кастилос отвернулся молча, Ирабиль попыталась улыбнуться, но Роткир на них не обратил внимания. Он подзатянул пояс и, пощурившись на заходящее солнце, сказал:

— Врать не буду: легенда страшная, и в этом лесу наверняка всякая напасть обитает. Можно тут, на холме заночевать. Оно и обзор хороший, если враги нападать начнут — сразу увидим. Лично я — так даже во сне увижу, у меня глаз на врагов намётанный… О, ты, я вижу, всё решил? Ну и правильно, что нам та напасть, мы отважные, отобьёмся.

Кастилос, не слушая, двинулся вниз. За спиной его покачивался громадный меч императора Киверри, отца графа Ливирро. Плащ вился на ветру, как и темные волосы, отросшие до плеч. Ирабиль пошла следом, Роткир не отставал. Только вдруг перешёл на шепот:

— Слушай, рыжая, ты вот чего. Как тьма начнётся, ты сразу пищи. Мол, ой, матюшки, я боюсь, я устала, холодно, жрать охота. Он тебя послушает, зуб даю. А если я пищать начну — наоборот, он мне в зубы даст. Сечёшь разницу? У костра посидим, крысу какую сожрём, если поймаем. Я легенду расскажу — помрёшь со страху. Начало уж придумал.

Ирабиль улыбнулась. Роткир не зря беспокоился. Кастилос, уйдя в глубокую задумчивость, мог и сутки прошагать без отдыха. А Роткир для него был лишь досадной помехой. Ирабиль думала, что Кастилос давно бы взял её на руки, превратился в стаю летучих мышей и долетел до самого Кармаигса, если бы не необходимость после этого пить кровь.

Крови не было, ни одной пробирки. И за всё время пути они не встретили ни одного человека. А пить её кровь — Ирабиль знала наверно — Кастилос больше не станет. Потому что она — красивая кукла, которую жаль испортить. Осколочек. Знамя.

— Ры-ы-ы-ыжая! — протянул Роткир. — Завязывай молчать. Идёт тут, загадочную из себя строит. Щас как ущипну пониже спины — то-то заголосишь.

— Не хочется мне говорить, — ответила Ирабиль, вняв угрозе.

И опять она была благодарна Роткиру. Тот, хотя на словах и соглашался с Кастилосом, на деле не выказывал принцессе никакого пиетета. Может, просто не умел, но Ирабиль казалось, что он понимает: ей не хочется быть куклой. Она хотела быть как все. Ну, может, чуточку лучше, но из того же теста. Сейчас — особенно, когда не осталось в жизни ничего, что раньше делало её исключительной. Ни вечности, ни Левмира, ни даже её золотых с серебром волос — рыжая краска, казалось, пропитала волосы насквозь и навсегда изменила их цвет.

— Да мне тоже не хочется, — развел руками Роткир. — А вот ущипнуть — это пожалуй. Веришь — так рука и тянется. Я уж её оттаскиваю, оттаскиваю, а она, гадина…

Пришлось замедлить шаг, пропустить вперед Роткира, одной рукой удерживающего другую. Он понимающе усмехнулся, но спорить не стал. Так и шёл чуть впереди, треща без умолку, пока не углубились в лес. Тут он резко сменил тему:

— Не люблю я леса. Вот как есть — так бы и повырубил к чертовой матери. И понастроил бы взамест городов побольше. В городах — благодать. Хочешь — воруй, хочешь — кради… Серьезно, мне нужен хороший город, чтобы в нём красть! Где этот ваш хренов Кармаигс? Пошли быстрее!

Кастилос замер и повернулся к нему. В темноте его глаза показались принцессе чёрными. Но скорее всего только показались.

— Следи за языком, — сказал Кастилос. — Она и без тебя уже столько всего переслушала.

— Не могу, — развел руками Роткир. — Я как устану, как проголодаюсь — мне надо чем-то рот занять. А то до беды дойдет.

— Сучком себе рот заткни.

Ирабиль приблизилась к ним, обнимая себя руками. Она не притворялась, с заходом солнца действительно похолодало резко.

— Я устала, — сказала она. — Можно устроить привал?

В который раз пожалела она о своей утерянной природе. Будучи вампиром, она видела в темноте едва ли не лучше, чем днём. Сейчас же взгляд Кастилоса оставался для нее загадкой.