— Скажешь! — усмехнулся Никкир. — Откуда у вампиров душа огромная, коли они — упыри? У них на простор разумения не хватает. Вон, чуть чего, всех в тесные бараки загнали. Город пустой стоит, а эти сидят, по норам своим, трясутся. Но как строить — это давай хоромы, чтоб заблудиться можно. Ты погодь, я сам подвину.

Сагда поднялась на пару ступенек и потянулась было за ведром, но Никкир его перехватил, поднял и поставил ближе к ней. Унтиди приходилось тянуться — лестница была широкая.

— Ну так вот, — сказал Никкир, вновь сунув руки в карманы и вспоминая, на чем остановился. — Я ж о чём? Дурни! На кой тебе столько места, если ты ни жрать, ни спать толком не нуждаешься? А всё потому, что своего ума нет. Вот они всё у людей-то и покрали, а чтоб выпендриться — делают то же самое, но больше и с драгоценностью всякой.

Сагда повернула голову, проверить, нет ли рядом лишних ушей. На подобные разговоры, конечно, давно смотрели сквозь пальцы, но Никкир все-таки чересчур разошелся. И предчувствие не обмануло Сагду. Неслышной тенью к лестнице приближалась та самая сухопарая женщина. На лице её ясно читалось желание выяснить, что в мире есть хорошего, и поскорей уничтожить.

— Тс! — быстро прошипела Сагда, чтобы не заметила, не услышала женщина.

С Унтиди они понимали друг дружу не то что с полуслова — с полужеста, и коротенького «тс», на которое никто не обратил бы внимания, хватало ей, чтобы разом лишиться дара речи. Но каково же было удивление Сагды, когда Никкир едва заметно кивнул и тем же ровным голосом продолжил:

— Тетька одна, что в господских домах прибиралась, всё, говорит, никак уразуметь не могла, как лучше. С полов начнёшь — на мебеля пыль ложится. Мебеля протрёшь — на пол всё летит. В людских-то домах чего? смахнул, помыл, да и хорошо. А тут, говорит, драишь, драишь, смотришь — пылинка лежит. И только ты ее, аккуратнетько, тряпочкой, а вокруг — десяток!

— Вы куда это отправились?! — противно проскрежетала женщина с неприятным лицом.

— Лестницу моем, — отозвалась Сагда. — А что?

— Лишнюю работу делаете, вот что. Я, думаешь, первый день на свете живу, не вижу, что вы только вид создаете?

— Ну как же? — удивился Никкир. — У нас ведерко, вон. Ух, вода грязная какая… Пойду, сменю.

Вода была чистейшая, но Никкира это не остановило. Как только он ушёл, Унтиди перевела спокойный взгляд на женщину.

— Что же нам делать? — спросила она.

Женщина хмуро покосилась на нее, на замершую с тряпкой Сагду.

— Болтайте меньше. И сверху начинайте. Пыль-то вниз летит, думать надо!

Не найдя, к чему ещё придраться, пользуясь положением взрослой, женщина удалилась, а Сагда и Унтиди с торжеством переглянулись и побежали вверх по ступенькам. Пролеёт, ещё пролёт…

— Ого себе! — воскликнула, не сдержавшись, Сагда.

Приглушенное коврами эхо разнесло её крик по залу.

Если нижний зал был сравнительно невелик — много места заняли ведущие к нему галереи — то этот, казалось, тянулся бесконечно. Шторы успели раскрыть и здесь, и через пыльное окно пробивалось достаточно света. Нет, Никкир, конечно, был прав. Вряд ли можно счастливо жить в таком месте. Да тут, как стемнеет, со страху умрешь! Но Сагда и не собиралась жить здесь, она просто бегала и срывала покровы с резных стульев, кружилась под огромной люстрой, тоже укрытой полупрозрачной материей, разгадывала узоры на коврах (их-то как чистить???), трогала золочёные канделябры, вделанные в стены и стоящие на длинных ножках.

Унтиди, освободив один из стульев, стоящий спинкой к лестнице, шлепнулась на обтянутое кожей сиденье, подтянула ноги к подбородку.

— Всё, — заявила она. — Не собираюсь я кровососам чистоту наводить.

Сагда только усмехнулась. Знала подругу. Сейчас подуется минуту, а потом возьмется за работу, никуда не денется. Не для кровососов это, а для своих же, для людей. Пусть многие из этих людей вредные, как та женщина, или странные, как Никкир. А вот и он, кстати, тащится с ведром.

— Богато, — оценил он зал. — Тут, видно, обжираловка будет. Может, и нам чего перепадет.

Унтиди презрительно фыркнула и отвернулась. Сагда пожала плечами. Уж про что про что, а про еду она сейчас совершенно не думала.

— А за дверями что? — заинтересовался Никкир.

До дверей Сагда ещё не добралась. В таком огромном зале хотелось бегать и бегать, затеять какую-нибудь игру, влезть с ногами на гигантский стол. Но Никкир, верный своей мысли, искал какой-нибудь закуток. И Сагда, тоже заинтересовавшаяся, подскочила к первой двери одновременно с ним.

Дверь была заперта. Золочёная замочная скважина намекала на то, что проникнуть внутрь не удастся.

— Спальни, наверное, — проворчала со своего стула Унтиди. — Должны же они где-то уединяться.

Подошли ко второй двери — та же история. Только скважина была не золоченой, даже с точками ржавчины.

— Сейчас вернусь, — сказал Никкир.

Подхватив ведерко, он бросился к лестнице.

— Ты ведь только что принес! — крикнула ему вслед Сагда.

Тот же вопрос, наверное, задала ему вредная женщина на лестнице. Сагда услышала возглас Никкира после её неразборчивого бормотания:

— Да там пылищи этой — жуть! Туда бочку целую надо, куда ведерко!

Вдруг что-то плеснуло, стукнуло и раздался душераздирающий женский вопль. Сагда в страхе замерла, Унтиди подскочила в кресле. А вопль сменился отчаянной бранью вперемежку с суматошными извинениями Никкира. Когда и то и другое начало затихать, Сагда услышала тихий звук: Унтиди рассмеялась, прикрыв рот ладошкой. Она отчего-то хитро посмотрела на Сагду и, заведя руки за спину, принялась ходить по залу.

На стенах тут тоже висели картины, изображающие непонятные сцены из неизвестных войн, а также застывших в величественных позах вампиров. Унтиди, подпрыгивая, стягивала с картин покрывавшие их легкие ткани, задерживалась у каждой на пару секунд и шагала дальше. Ничто здесь её не интересовало, она попросту тянула время. Сагда почувствовала легкое касание совести. Она, старшая, должна бы чем-то увлечь ребенка, убедить хорошо поработать, превратить всё в игру, но… Вампиры, люди, люди, вампиры — всё так перепуталось, что Сагда понятия не имела, как сегодня поступать правильно. Может, имело смысл, как обычно, доверяться Унтиди. Она интуитивно отыскивала в жизни дорогу, которую считала верной. И если ей сейчас скучно, то так и правильно. Иногда скука — это лучшее чувство, которое может испытать человек.

Никкир прилетел скоро, принёс половину ведра.

— И что же там такого случилось? — спросила Сагда, с усмешкой кивнув на лестницу.

— Там? Да, споткнулся, воду пролил, а тут эта сорока любопытная подвернулась, — сообщил Никкир. Он поставил ведро у стола и, бренча ключами, подошел к двери. — Я ж о чем говорил? Когда домик маленький — осторожно ходить привыкаешь, чтобы никого не обидеть ненароком. А из такой домины выбраться — это ж бежать нужно со всех ног, сердце просит! А когда под ноги ещё всякие куры кидаются…

— Ты украл ключи у баронета? — вытаращила глаза Унтиди.

— Нет, просто взял, — возразил Никкир. — Они ему зачем? Он у пруда, небо созерцает, ему там открывать совершенно нечего. А я поиграю — и верну. Я ж ребенок.

Сагда подошла к двери, то и дело косясь через плечо на лестницу. Никкир спокойно, один за другим, пробовал вставлять ключи в золоченую замочную скважину.

— Вон тот, наверное, — нетерпеливо ткнула пальцем Унтиди в серебристый ключик.

Никкир не стал возражать. Ключ легко вошел в скважину и почти бесшумно провернулся.

— Если нас поймают… — пробормотала Сагда.

— Убьют, — зевнул Никкир. — Месяц раньше, месяц позже — какая разница? Так хоть вампиры убьют, а не свои же, люди, только с Востока.

Умирать Сада была пока не готова. Если бы ей предложили выбор, она бы, не задумываясь, выбрала месяцем позже. Но выбора не было — Унтиди вслед за Никкиром уже входила в полутемный коридор. Позволить Унтиди умереть без неё Сагда не могла и, со вздохом покинув зал, прикрыла за собой дверь.