И расставляешь думы по местам

В лесах дремучих мысленных скитаний.

И я не успеваю за тобой,

И я ревную к вспышкам озарения,

Хоть сам я покорён твоей мечтой

И стал уж частью твоего творенья.

К источнику идей устами я приник.

Ведь жажда — это ты, мой ученик.

Седрик де Сен-Клер, 23 марта 1348 года

-Придурки-кашемозглые-ослы-с-ушами-мрачными-оболтусы-упрелые-и-бандиманы-тощие-какое-небо-синее-любви-однако-хочется-и-что-нибудь-пожрать!

Отличный ритм, Блатеро, подумал Седрик, просыпаясь уже в который раз этой весной от криков джарви под окнами его таверны в Хогсмиде. Совсем ошалели от марта, отметил Мудрец, и как же я их понимаю, добавил Певец. Весна…

Весна захватила в плен юг Шотландии ещё месяц назад, сразу после февральского полнолуния. Под атакой солнечных лучей снег в испуге исчез за пару дней — словно и не бывало, а зелёные пальцы нетерпеливых растений хватались за эти лучи, чтобы быстрее выползти из земли. И вот уже пронеслось мимо время подснежников, которому наступало на пятки нашествие ветреницы, а ближе к воде нескромно распускали лиловые лепестки цветы, названия которых Седрик не знал. Терновник на зазеленевших холмах вокруг Круга Камней покрылся белыми благоухающими облаками, а птицы пели так, что он порой не мог сосредоточиться на заклинаниях во время тренировок. Впрочем, сколь бы он ни валял дурака и ни отвлекался на звуки весны, а время его инициации нагрянуло. Сегодня, сказал Храбрец, и сам себе не поверил. Сегодня.

«Сегодня тот самый день», прозвучал в его голове голос наставницы, и пришлось поверить. «Ты проснулся рано», добавила Гертруда. «Это всё джарви — снова орут под окнами о любви», ответил ей мысленно Седрик. «Наверное, это подросший приплод Силенсии. Обычно джарви просто ругаются, без всяких упоминаний о любви, даже в марте. Что ж, готовься. Как только соберёшься — дай мне знать». Седрик на всякий случай ещё раз попробовал убедить наставницу, что совершенно не готов, сколько ни собирайся, но она была неумолима. Если ему и удалось перенести дату с весеннего равноденствия на сегодня, мартовское полнолуние, то снова откладывать неизбежное Гертруда ему не позволит. Да и что тебе дали эти два дня отсрочки? поинтересовался Мудрец.

Очень многое дали, отвечал Певец. Ночь мартовского полнолуния выпадает на субботу — и теперь у нас с Гертрудой два выходных дня в полном распоряжении. И мне удалось её уговорить устроить нам испытание. Этот разговор сразу всплыл в памяти.

— Седрик, мой возмутительный ученик, в котором злостное отлынивание перемежается с приступами крайнего усердия, зачем тебе испытание? Оно же необязательно.

— Мне хочется его пройти.

— А если не пройдёшь? Испытания — штука непредсказуемая. А если завалишь?

— Не может такого быть! Я его пройду. Ты ведь меня не завалишь специально?

— Ты понимаешь, насколько это сложно?

— Не завалить меня специально?!

— Да нет, придумать такое испытание, чтобы оно одновременно было и нелёгким, и при этом выполнимым?

— Давай, сделай его невыполнимым! А я поспорю, что выполню то, что ты считаешь невозможным.

— Это ты невозможный! Слушай, у меня нету таланта Зореславы — вот ей удаются такие задания. Ну, и Моргане, конечно.

— Спорим, есть у тебя такой талант!

— Седрик, зачем? Зачем ты требуешь от меня этого? Ты хочешь что-то доказать мне?

— Скорее уж себе. Но и тебе нужна практика.

— Какая? Для чего?

— Как для чего — а Триволшебный турнир в следующем учебном году? Не сомневаюсь, что тебе поручат его организовывать.

Гертруда застонала, а Седрик посмотрел на неё с ухмылкой.

— Ты меня не обманешь — ты ведь уже начала придумывать для меня испытания. Я же вижу, как горят твои глаза. Я ощущаю твой азарт.

— То, что ты ощущаешь, — это желание тебя придушить, мой невероятно приставучий ученик. И вообще — убирайся из моих мыслей.

— Не могу! Я как раз хотел тебя попросить — пусти меня ещё раз посмотреть на твои поля…

— Седрик…

Но он уже шагнул к ней и заглянул в глаза, и она распахнула двери, впустив Певца в просторы, покрытые сплошным ковром огнетрава, — холм за холмом, сколько мог охватить взгляд. И его взгляд жадно охватывал, и скользил, и упивался, и ловко уворачивался от Руди, которая кидала в него желудями с платформы на дубе…

И вот сегодня тот самый день — и испытание, на котором он так настаивал, ждёт его: нужно встать и собраться. С мыслями, прежде всего. Так что можно пока не вставать — собираться с мыслями можно и лёжа.

Полгода — с того дня в сентябре и до сегодня, от полнолуния до полнолуния, — словно целая жизнь. Картины сменяли друг друга в его не желавших собираться мыслях — первые занятия с Гертрудой, возникшая в Самайн ментальная связь, его нарастающая страсть, томления в библиотеках, рождественский бал, Эмансипаре и полёты с драконами на Гебридах… Седрик посмотрел на пламя китайского огнешара, переливающееся в склянке на столе возле его кровати и обновил на нём все наложенные чары, кроме руны владения. Она всё время стиралась, и ему было лень её сейчас перерисовывать. Жаль, что пойманное ими пламя Сердцеедки хранится в Комнате по Требованию — на него он мог смотреть бесконечно. Гертруда хотела и эту склянку поместить туда же, но Седрик не согласился — туда ведь может проникнуть любой, да ещё заставив Комнату принять какой угодно вид. Неужели сложно сформулировать просьбу так, чтобы Комната преподнесла вору все спрятанные в ней артефакты? Но Гертруда убеждала его, что Кристина после исцеления Комнаты умеет с ней общаться, и все ценные предметы, хранящиеся в ней, она не отдаст никому, кроме их хранителей и участников Конфигурации.

Участники Конфигурации — словно некое тайное общество со своими секретами, думал Седрик. Являюсь ли я его частью? После изобретения Эмансипаре ему казалось, что является, но порой он в этом сомневался. Впрочем, он подружился уже почти со всеми, особенно с Айданом, а также с Коналом и Хизер за последний месяц — те помогали ему экспериментировать с Эмансипаре. Гертруда оказалась права — у Седрика не обнаружилось особых «привилегий»: и Хизер, и Конал прекрасно освобождались от пут, на которые не скупилась Комната по Требованию, и все они уже научились справляться с этим без палочек. «Самые непроходимые заросли малинника на берегах реки Шэннон, куда боятся сунуться даже сиды, побледнели бы, увидав это», ворчал Конал, запутываясь в цепких ветвях Грифоновой Купели, обвивавшей добрую половину Комнаты. «А профессор Спор знает о ботанических пристрастиях этой Комнаты?», со смехом спрашивала Хизер, чьи ноги с пугающей скоростью опутывали лианы с грозными жёлтыми шипами.

— Господин де Сен-Клер! — донеслось из-за двери. — Извольте на завтрак!

— Сплошные-остолопы-и-жадины-и-жмоты-не-кормят-животинку-как-сложен-путь-любви…

Я тебе что-нибудь прихвачу со стола, Блатеро, усмехнулся Седрик, поднимаясь с постели и натягивая штаны и камизу. Ты же почти поэт — с ритмом всё отлично, лишь только добавить рифмы. «Сплошные остолопы и жадины и»… хм. Будет чем насмешить Полли, если её мама выйдет на минуту из кухни, думал он, сочиняя в голове стишок и спускаясь вниз к гостиной. Он перешёл на выдумывание комических куплетов после завтрака, вернувшись в свою комнату и примостившись с лютней на незастеленной кровати.

«Дай угадаю — принялся сочинять балладу?», зазвучал в голове голос Гертруды. «Хорошая баллада никому ещё перед инициацией не помешала! Не подскажешь рифму к слову огонь?» Он в красках представил себе, как она закатывает глаза. «Поколения поэтов до тебя, мой дорогой рифмоплёт, задавались этим вопросом, и не сомневаюсь, что они перерифмовали с огнём всё, что только было возможно. Поэтому оставь огненную поэзию в покое и собирайся — путь неблизкий». Это было для Седрика неожиданностью. «Мы проведём ритуал не в Круге Камней?» Ответ Гертруды был полон загадок: «Я этого не сказала. Я лишь отметила, что нас ждёт путь. А Кругов Камней на острове Британия гораздо больше одного». «Хорошо. Я только приведу в порядок мысли и зайду в лавку за укрепляющим».