Когда она вернулась в свою комнату на шестом этаже, Седрик уже спал на её постели в обнимку с лютней. Она разделась, стараясь не шуметь, а затем попробовала, не будя своего ученика, вытащить из его рук инструмент, но, конечно, лютня издала жалобный стон — где-то она такой сегодня уже слышала — и Седрик проснулся. И сразу же раздался в ментальных просторах новый всплеск обиды.
— Ты меня простишь, когда я тебе расскажу то, что узнала сегодня, — сказала она ему, обнимая и пристраиваясь рядом на постели. — И вообще, я собиралась ещё поработать сегодня, но меня прогнала из кабинета Игнатия.
— Бывают же истинно мудрые наставницы, — проворчал он.
— Да, тут тебе не повезло, — ответила она и поцеловала в лоб. — Но вообще она прогнала меня отдыхать. Завтра тяжёлый день и у тебя, и у меня. Так что выслушай мой рассказ и будем спать.
— Если я тебе надоел, так и скажи. А чтобы я снова уснул, тебе придётся наложить на меня Сомниум. Уточнённый желательно. А ещё лучше — друг на друга, раз уж ты…
Теперь застонала Гертруда, не дослушивая его фразу, а случайно попавшаяся под руку лютня с готовностью добавила от себя трагический аккорд.
— Я же говорил, — прошептал ей Седрик, убирая лютню с кровати, а затем возвращаясь обратно и притягивая к себе Гертруду, — без копий нам не обойтись. Так что ты мне хотела рассказать?
Она стала пересказывать историю Томаса Лермонта и Эльвиры Макгаффин, но вскоре глаза начали непреодолимо слипаться, а накатившая зевота мешала говорить. А далее перед внутренним взором поплыл портрет в раме с плющом — плющ ожил и зазеленел, переползая на стену и покрывая её полностью. Мужчина на картине также ожил и одним прыжком выскочил из рамы, откидывая назад медные волосы. Только через миг они почернели, и это был уже не Лермонт, а Ричард Гринграсс, который властно схватил Гертруду за руку и потащил за собой. Она пыталась найти палочки, но их нигде не было, и голос застрял рыбьей костью в горле. Ужас накатывал волнами, а Ричард всё тащил и тащил её вдоль стен, увитых шевелящимся, как клубок зелёных змей, плющом, а затем коридор резко ушёл вниз, скатываясь сквозь марево чадящих факелов, освещающих стоптанные каменные ступени. Гертруда задыхалась — и от дыма, и от сужающегося пространства между двумя серыми стенами, но сил вырваться у неё не было. Когда же они, наконец, добрались до подземелья, Ричард швырнул её на холодный пол, об который она больно ударилась коленями. Плющ ворвался за ними следом и обвил её ноги, не давая встать, а Ричард тем временем вызвал из своей палочки кандалы с цепями и надел ей их на руки. Ледяная тяжесть сковала запястья, и металл впился в кожу, а по ногам заскользила чешуя змей. «Попробуй теперь потренировать Эмансипаре», процедил он сквозь зубы. «Ну же, давай! Или это слишком просто для госпожи Госхок? Так я могу усложнить задачу!» и он превратился в волка, разевая пасть — сейчас она сомкнётся на её шее…
Она проснулась от того, что Седрик тряс её за плечи и звал по имени. Придя в себя и окончательно осознав, где сон, а где явь, она прильнула к Седрику, охваченная волной облегчения. За окном небо только начинало сереть.
— Ну, слава Мерлину, а то я думал, придётся будить при помощи Реннервате. Ты кричала во сне, но не просыпалась.
— Ричард, — только и смогла произнести Гертруда и ощутила всплеск гнева Седрика.
— Кто его убил во время Майского ритуала? — спросил он. — Я попрошу этого человека поделиться воспоминаниями, чтобы я мог хоть мысленно убить его тоже.
— Когда он с остальными явился в волчьем обличии, чтобы сорвать ритуал, их присутствие отследил Этьен при помощи своего венка и Сенсибилитаса.
— Да, вот об этом я наслышан.
— Ну, а дальше уже всё произошло очень быстро.
— Чем его убили?
— Заклинанием Сагитта. Нескольким стрелами сразу.
— И он абсолютно точно мёртв?
— Вне всяких сомнений. Его тело — в фамильном склепе Гринграсского замка.
— Эх, жаль…
— И одна из этих стрел вылетела из моей палочки.
Седрик посмотрел на неё со смешанными чувствами, которые она в своём всё ещё изменённом кошмаром состоянии сознания не могла опознать. Хотела ещё что-то сказать, но поняла, что не может — и сменила тему.
— Вчера я тебе, кажется, не успела дорассказать про Лермонта.
— Да ты и начать едва успела — заснула посередине фразы. — Седрик нежно погладил её по волосам. — Я виноват: замучил тебя всё-таки. Прости. Я сегодня после возвращения из Кента отправлюсь сразу в Хогсмид, чтобы ты, наконец, выспалась. А вообще я же предлагал уточнённые Сомниумы — вот тогда уж точно бы никаких Ричардов в твоём сне не было.
— Что ж тогда б там было?
— Например, божественная мелодия храпа старого Тэвиша — помнишь эти несравненные звуки, превосходящие всякую колыбельную?
Гертруда улыбнулась, вспоминая их ночи на Гебридах, а Седрик продолжал тихо болтать в том же духе, пока они оба не задремали. Но ненадолго — неизменная волынка вытащила обоих из хрупких и тёплых снов, заставила подниматься и готовиться к очередному тяжёлому понедельнику. Седрику предстояла вылазка в Кент, где всё ещё шалил чёрный мор, а у Гертруды, кроме занятий с первым и вторым классом, был составленный вчера список дел — Профессор прикрепил его к стволу дуба, чтобы не потерялся.
— Эх, пока ты будешь в Кенте, ментальная связь совсем ослабеет. Я уже начинаю скучать, — говорила Гертруда, одеваясь и без особого успеха пытаясь расчесаться. — Но ты прав насчёт вечера — лучше нам обоим отдохнуть. Зато завтра — завтра я всё расскажу после нашего занятия, и, может, поможешь мне с экспериментами для сестёр Уизли. И… если время останется… Эмансипаре потренируем.
Седрик вскинул голову и посмотрел на неё, а затем вынул из её рук гребень и принялся расчёсывать её каштановые волосы. Пока он это делал, она собралась с духом и пересказала ему свой сон.
— Ну, раз Ричарда бесит Эмансипаре, — медленно произнёс он, — то это явно хорошее заклинание. Нужно срочно им заняться и научиться использовать без палочек, к тому же. Вот уж не думал, что буду за что-то благодарен господину Гринграссу. А то, знаешь, мне казалось, что для тебя важны только твои собственные дела и идеи. И это было самым обидным из всего. Выходило, что мои эксперименты для тебя мало что значат.
— Что ты! — воскликнула она, забирая гребень из его руки и проводя им по его блестящим волосам. — Скажешь тоже!
Она замолкла, не найдя слов для объяснения, и принялась заплетать его волосы в косу. Он, смеясь, вырывался, говоря, что она не умеет этого делать и что потом ему даже Эмансипаре не поможет. Она тоже рассмеялась, но при этом внезапно вспомнила, что и Ричард когда-то её обвинил в том, что свои собственные «безумные идеи» она ставит превыше всего, и от воспоминания сделалось холодно.
— Я рад, если ошибся. Так что до завтра обзаведусь верёвкой — эх, скорее бы наступило это завтра, завтра, завтра…
*
За завтраком Гертруда посмотрела на небо на потолке Главного зала: оно радовало глаз весенней голубизной. Прилетевшую со школьной совой почту она сгребла, не глядя. Пока она любовалась небом, в голове снова зазвучал голос Седрика: «Я всё ещё в Хогсмиде, а не в Кенте… Понадоедаю ещё чуть-чуть, пока есть возможность. Ты не спросила меня, почему я не хочу заканчивать обучение». Она вздохнула и ответила: «Я многого не спросила. Но это хороший вопрос — так почему же?» Голос Седрика был серьёзным: «А ты не догадываешься?» «Лучше ответь сам», ответила она, чувствуя себя загнанной в угол. «Ладно. Потому что я не знаю, как я смогу обойтись без ментальной связи с тобой. Ты разве не думала об этом?» Гертруда думала об этом не раз. «Патронусов будем слать. И заведём сов. Или же будем зачаровывать ежедневно чудо-свитки по рецепту Этьена». Седрик тут же ответил, что всё это совсем не то. «Не то, это правда. Если тебя это утешит, Зореслава говорит, что до сих пор ощущает, если Перенель в опасности, а также может чувствовать её место нахождения и сильные вспышки эмоций. Да и я ощущала ещё какое-то время остатки связи с Этьеном после окончания его ученичества». Седрик заверил её, что от этого ему не легче, и он безутешен. «Ну, что ж поделаешь? Такова цена получения руны», послала мысленный ответ Гертруда, на что её ученик заверил её, что будет отлынивать, бездельничать и тянуть время, чтобы обучаться у неё как можно дольше. «По крайней мере, пока чума не отступит, а там — там можно будет просто не расставаться». Гертруда замерла — что-то сжалось внутри, словно пытаясь спрятаться как можно глубже и не показываться наружу — и не нашла, что ответить. После затянувшейся паузы, по время которой она снова ощутила всплеск его обиды, Седрик сказал ей, что он уже в ратуше — с горстью порошка Флу в руке. «Счастливого пути!» ответила она с упавшим сердцем, и ощутила, как он стал намного дальше от неё.
