— А любовь? — прошептала Эйриан.

— А любовь, милая, — неуловимее Иного мира и всех прихотей фейри. Не понять, не ухватить, не приручить, не найти, коли сбежала. От нас с Томасом она не ушла, но стала в тягость: томила, заставляла ревновать и ранить друг друга. Превратилась из живительного пламени в разрушающее, которое не может более творить. После одной из ссор мы так крепко обиделись друг на друга, что Томас схватил Кубок и отнёс его в Хогвартс, снабдив легендой про королеву фей, а сам — исчез из моей жизни на долгие годы. Но довелось нам с ним снова свидеться — когда вернулся он в родные края, разочарованный и с подорванным здоровьем. Он был намного старше меня — так что молодость его давным-давно уже минула, да и моя тоже утонула в водах Твида. Тогда стал он молить простить его, и ещё несколько лет, до его смерти, мы виделись с ним и даже умудрялись греться у костра ещё тлеющей любви. А когда он умер, я принялась тосковать да варить зелья. Да вас, внуков-правнуков, растить. Наследие моё от Правдивого Томаса.

Я ощутила, что слёзы текут по моим щекам. Бабка поманила рукой меня и Эли, и мы подбежали, к ней уткнувшись в грудь, обтянутую древним бархатом зелёного платья. Сколько же лет моей прабабушке? И как её зовут?

— Как тебя зовут, ба?

И в третий раз за сегодня заливистый смех. Я слышала, как забилось её сердце.

— Эльвирой нарекли родители. «Эльви» называли все, кроме Томаса Лермонта. Тот имя моё переиначил и называл «Эльфи», а порой «королевой» или «первоцветом». Ведь был ко всему ещё и Рифмачом.

Бабка Макгаффин, Эльвира Лермонт, Эльфи… картины завертелись в голове, и я увидала двоих влюблённых с Кубком в руках. А затем их же — спорящими и кричащими друг другу обидные и ранящие слова. А потом посмотрела на Эйриан. Хоть бы они с Эли не вспугнули свою любовь! Надеюсь, Грааль им не даст этого сделать.

Бабка похлопала нас по спинам руками и мягко отстранила.

— Утомили меня рассказы эти. Дала сил Калех, да не чтобы лясы точить до рассвета. Пора мне, дорогие. Помогите до кровати дойти, поскольку у меня самой сил не хватит. Спокойной вам всем ночи. Уж простите за всё бабку. И помните, о чём я вам поведала. Не сгорите в своём же пламени. Впрочем, вы оба — не дети огня, так что спокойна я за вас. А вот Саймона — берегите! Похож он на прадеда своего, ох, похож…

И тогда она замолкла, а мы с Эли довели её до кровати и уложили, и накрыли тёплым шерстяным одеялом. Платье она снимать не захотела — так и уснула в нём, с распущенными волосами, волнами лежащими на подушке. И так её утром мы и нашли — бездыханную, умершую во сне. А вскоре ударили морозы, как предсказало солнце Имболка, и после похорон начались для жителей криоха тяжёлые дни и ночи, наполненные жалобным блеянием рождающихся один за другим ягнят.

[1] «Когда наши две магии соприкасаются…» (фр.)

========== Глава пятая ==========

Из книги «Колдовских сонетов»

Тебя назвать своим учеником я грезил,

И, Мерлину хвала, настал тот день!

Но отчего же снова я невесел?

Чьи крылья на меня бросают тень?

То неуёмные драконы нетерпенья,

Что жаждут обучить, постичь, познать.

Невыносимы им минуты промедленья —

Быть может, стоит копии создать?

Твою, мой ученик, чтобы беспечно

Ты продолжал бы в обществе блистать,

Мою, чтобы писал я бесконечно,

А мы с тобою — будем колдовать.

Пусть оставляют в мире двойники следы,

А мы — вкушаем магии плоды.

Гертруда Госхок, 18 — 19 февраля 1348 года

Вересковая пустошь к югу от Круга Камней превратилась в одно сплошное холмистое снежное поле. Пышные кустарники, одетые в белые шапки, смотрелись немного уныло — неужели они когда-нибудь снова вспыхнут зелёным и лиловым? Впрочем, Орсина и её авгур обещали весну не позднее, чем через неделю, так что скоро мы все поверим в реальность цветов и солнца. А сейчас — время тренировать Конфринго, не боясь поджечь всю пустошь, нетерпеливо произнесла внутри Молния, и Профессор с ней согласился: лирические отступления тут неуместны. Гертруда глянула на Седрика — тот задумчиво осматривал вересковые заросли.

— Только не говори мне, что ты собираешься заползать в заросли, чтобы запутаться и потренировать Эмансипаре.

— Эй, не подглядывай в мои мысли! — со смехом ответил Седрик. — Разве что, я тут подумал… На себе я это опробовал и знаю, что работает. Но возникает вопрос — будет ли заклинание работать у других так же?

— Почему же вдруг нет?

— Ну, не знаю. Вдруг у других получится только его основное действие — контрчары к Инкарцерусу, а освобождение от немагических пут — это уже мой личный «конёк», как создателя этого заклинания?

— Странные какие-то у тебя мысли возникают! С каких это пор у создателей заклинаний появляются личные «коньки»?

— А почему бы нет? Что мы вообще знаем о чаротворчестве? Пока мы не поэкспериментируем, мы не узнаем наверняка, сможет ли кто-то ещё использовать Эмансипаре, как это делаю я. Так вот, если бы ты…

— Дорогой мой, если ты думаешь, что я буду заползать в заросли ежевики…

— Вереск не такой колючий!

— …или в заросли вереска или ещё какого-либо растения, ты ошибаешься.

— А как же твой пламенный дух экспериментатора? Гертруда, я просто поражён.

Изображать, насколько он поражён, Седрик стал так артистично, что Гертруда расхохоталась, а потом притянула его к себе и поцеловала в «обиженные» губы.

— Ты же знаешь, сколько у меня дел. Давай я тебе для экспериментов пригоню неугомонных шестиклассников во главе с Этьеном?

— Я хотел это опробовать с тобой. Неужели ты не понимаешь?

— Понимаю. Ну, извини. Купи сегодня в Хогсмиде в лавке с утварью обычную верёвку, и мы попробуем на днях устроить Инкарцерус-без-магии. Или, ещё лучше, зайдём в Комнату по Требованию — пусть она нам придумает, где можно запутаться.

При упоминании Хогсмида Седрик вскинул голову.

— Только не Хогсмид. Только не сегодня.

— Седрик…

— Да я знаю, всё знаю: тебе нужно готовиться к урокам, писать трактаты о природе магии, отвечать на письма всех волшебников, которые предлагают свою помощь в делах Конфигурации…

— …а также разрабатывать эксперимент для близнецов — у сестёр Уизли совсем скоро день рождения.

— Я помогу тебе!

— Седрик!

— Давай сотворим твои копии при помощи Геминио, а? Одна будет писать трактаты, другая — на письма отвечать, третья — эксперименты сочинять. И мои тоже начаруем — пусть один Седрик отправляется закапываться в фолианты в библиотеках, другой — бодро загоняет шестиклассников в заросли ежевики, а третий — сочиняет баллады для своей прекрасной, но ужасно занятой дамы.

— И что же будут делать в это время оригиналы?

— Как что? — прошептал он, забираясь руками под её плащ, — ты сама прекрасно знаешь, что. Они будут экспериментировать с Эмансипаре, используя верёвку, купленную в лавке с утварью. Что же ещё?

Смеясь и мягко освобождаясь от ласкающих её рук, Гертруда провела рукой по волосам Седрика, которые ветер постоянно забрасывал ему на лицо.

— Знаешь, мысль о создании копий людей меня пугает, даже если это всего лишь шутка, — сказала она ему.

— Почему? Копия живёт недолго, да и она лишена магических способностей. Мир с их помощью не завоюешь.

— Но они не лишены чувств и разума. А насчёт завоевания мира — напомни мне, как именно ты обзавёлся копией моего портрета.

— Намёк понял. Да, я об этом не подумал.

— Ты не подумал, а кто-то обязательно подумает. И жутко развивать эту мысль дальше. Но я согласна: хочется порой раздвоиться, а то и растроиться, чтобы заняться всем и сразу.

— О да!

— Но вот прямо сейчас нам пора приниматься за Конфринго, и придётся обойтись без копий. А то, пока мы будем тут отвлекаться друг на друга, и весна наступит, а твоё обучение не продвинется ни на шаг.

— Давай будем отвлекаться! Я не хочу, чтобы моё ученичество продвигалось.

— Это что ещё за новая напасть? А впрочем, нет, не говори мне. Разговоры будут потом. Приготовься тренировать заклинание.