— Когда годы превращают тебя в зимнюю старуху Калех, кто тебе поверит, что когда-то ты была девой-невестой, свежей, как сама Бригита в прозрачном покрывале? Кто станет слушать повесть о том, как ты когда-то бродила по холмам и встретила там свою любовь?
— Бабушка, мы тебя послушаем, если ты нам расскажешь, — прошептала я, ушам своим не веря. — Я ведь столько раз тебя спрашивала про прадеда Макгаффина.
— Да про него сказ-то короткий. Хороший был муж: добрый да заботливый. Жаль только, что любви с ним не получилось. Да только, коли нет её, — ничего тут не поделаешь. Приворотными зельями можно скрасить ночь-другую, но жизнь ими не скрасишь.
Мы смотрели на неё поражённо и ждали, что она скажет дальше.
— Другой мужчина повстречался мне как-то раз, когда я собирала в мае первоцвет на склонах Эйлдонских холмов. Вот он-то и зажёг во мне пламя. Но уж полвека прошло, как он покинул этот мир. Память про него живёт — прославиться он успел, да только никто так не помнит его, как я.
Мы переглянулись. Прославленный маг, умерший полвека назад, Эйлдонские холмы…
— Ба, ты хочешь сказать, что ты была знакома с Томасом Лермонтом? — медленно проговорил Эли.
— Знакома, ха! Ну, давай, что ли, назовём это так, малыш.
— Невероятно, — сказала Эйриан. — Это было до или после его встречи с королевой фейри?
Бабка Макгаффин рассмеялась — я чуть ли не подскочила от неожиданности, так молодо и заливисто прозвенел этот смех.
— Фейри обитали когда-то по всей Британии, и в Иной мир затягивали людей так часто, что певцы едва успевали слагать о том баллады. Да только времена их подходили к концу — не уживались они со смертными на одной земле. Со времён короля Артура это началось — Иной мир уходил всё глубже и дальше. Терялся во времени, прятался в полых холмах, уплывал на Острова за океаном… В Ирландии ещё, говорят, остались Двери в него — или тамошним певцам просто хочется в это верить? В Шотландии — уж не найти их, а в Англии — и подавно. Некоторые считают, что магия людей, которая стала обрастать заклинаниями на латыни и книжной мудростью, оттолкнула их. Несовместима с магией фейри, дескать. Как знать, может, так оно и есть. Так или иначе, а не сыщешь их более в наших краях. Я знаю, поскольку долго искала.
Бабка остановилась и пристально поглядела на нас, переводя взгляд с меня на Эли и затем на Эйриан.
— Я бы эту историю предпочла рассказать трём младшим в роду, да Саймон мал ещё, а времени у меня более нет. Дала сил сегодня Калех, как старуха — старухе, и на том спасибо. Так что, слушай, Эйриан, а потом Саймону перескажешь, как время придёт. Будешь мне как внучка сегодня.
Эйриан молча кивнула в ответ.
— Так вот, бродила я по белу свету — травы изучала да деревья, а в глубине души лелеяла мечту найти пути в Иной мир да с фейри свидеться. Каждый по молодости своим безумием болеет — так вот это было моим. Однако, как быстро грёзы рождаются, так и разочарование не медлит — не найдя того, что я искала, рассердилась я на весь мир и решила осесть да семьей обзавестись. Тут и парень подвернулся хороший — Том Макгаффин из Кардроны, на волынке славно дудел и на меня смотрел с обожанием. Ну, думаю, вот и славно. Вот и заживём припеваючи.
Бабка начала говорить нараспев, и картины сами появлялись у меня в голове: юная прабабушка — о Мерлин — я ведь даже имени её не знаю! — с длинными золотистыми волосами и рядом весёлый Том-волынщик, курносый и весь в веснушках.
— Да только не всё так сложилось, как мне хотелось, — скучно мне стало с Томом моим, да и детей у нас не было, хоть годы шли. Зелья я варила для себя по рецептам старинным — не помогали они. Думала, не дано мне новую жизнь зачать. Как не дано и с мужчиной испытать счастья. С Томом-то жили мирно, не ссорились. Но я грустила и томилась. И вот как-то отправилась я на Эйлдонские холмы собирать первоцвет и колокольчики — да и принялась за старое. Стала искать — нет ли где хода в Иной мир?
— И там ты повстречалась с Томасом Лермонтом? — не выдержала я.
— Да, милая, там и повстречалась.
— И на тебе было это самое платье?
— Это самое, всё так и есть. И, кажется, всё я позабыла, что знала, а эту встречу, помню, словно это было вчера.
У меня перед глазами вспыхнул первоцвет на склоне холма — а вот и молодая прабабушка в зелёном платье, с синей охапкой колокольчиков в руках. Идёт в задумчивости и оглядывает склон — нет ли тут потайной двери в Иной мир? А Томас, как в балладе поётся, лежит у ручья под деревом — задремал, наверное. Когда он откроет глаза, жизнь его изменится.
— Так всё и началось для нас. Нелегко это было: у меня муж, у него — невеста и сотня всевозможных дел, которые он взвалил на себя. Таким был Томас Лермонт — загорался идеями и хватался за всё подряд, а потом не мог справиться и уходил страдать да чуть ли не в реке не топиться. В такой момент я его и повстречала. И любовь между нами вспыхнула тогда, как сухой хворост от удара молнии. Скоро я поняла, что и счастье могу познать, и зачать новую жизнь тоже.
— Ба, ты хочешь сказать, что…
— Да, Эли, малыш. Сын мой, Уолтер, да будет ему земля пухом, был сыном Томаса, да не Макгаффина, а Лермонта.
— Тогда выходит, что мы…
— Да, хороший мой. Так оно и выходит, что ж тут поделаешь.
Эйриан взяла Эли за руку — я видела, что он крайне растерян, да и я сама не знала, что и думать. Бабка тем временем продолжала свой рассказ.
— Оба мы огненными магами были, и окрылённые любовью, хотели создать нечто необыкновенное. Силы из нас, когда мы были рядом, так и плескались, а уж когда чары творили, то, казалось, горы можем свернуть. Томас был одержим идеей истинности тогда: помнится, сетовал, что магам только Веритасерум и помогает истину искать — да только толку-то от такой «истины»? Ведь, выпив Веритасерум, человек говорил лишь то, что считает истинным, а не то, что на самом деле таковым является. Надо, мол, спасать человечество, и сотворить для него то, что поможет вопрошать у самого мироздания, что есть правда.
Томас мне представлялся с тёмными волосами и горящими глазами — глубокими и немного безумными. Воображение рисовало их тайные встречи на склонах Эйлдонских холмов, когда ночи озарялись снопами искр, рождаемых их любовью.
— Быстро мой сказ сказывается, да только год за годом искали мы с Томасом способ осуществить то, о чём он грезил. Маленький Уолтер подрастал, называя отцом Тома Макгаффина, а муж мой то ли не догадывался ни о чём, то ли не считал нужным об этом говорить. В сыне души не чаял, да и меня окружал заботой, как и прежде. А мы с Томасом Лермонтом тем временем жили своей волшебной любовью — словно и правда создали Иной мир для нас двоих. К тому же, я не давала ему распыляться и за семь дел хвататься сразу. Так что, направив помыслы в одно русло, затеяли мы артефакт создать — да вы, поди, догадались уже, к чему я веду.
— Ба, это уже слишком, — проговорил ошеломлённый Эли. — Ты хочешь сказать, что ты — создательница Кубка Огня?!
И снова заливистый смех.
— А ты не удивляйся так, а то обижусь и не буду рассказывать дальше. Все волшебные кубки да кольца — кто-нибудь да создал. И почему бы этому кому-нибудь не оказаться вашей дряхлой прабабкой?
— Извини, ба. Пожалуйста, продолжай!
— Да я, поди, к концу уж веду. Сам кубок — то гоблинов работа, а вот волшебное его наполнение — наше с Томасом творчество. Силу любви пускать на созидание боязно было, и оказалось, что неспроста я терзалась тревогой. Три вещи случились после того, как мы сотворили Чашу Истины. Оба мы изменились, и наша любовь тоже стала иной. У Тома открылся дар прорицания: и это было мучительно для него. Пророчества накатывали как приступы, от которых его потом сильно мутило. Сам он их, как водится, не воспринимал, будучи в трансе, так что сохранились только те, которые кто-то другой услышал. Я же изменилась иначе: стихия огня мне стала чужой с того дня, как я вложила свои силы в Чашу. После этого больше потянуло меня к воде и земле.
