— Готова, что ли, на седьмое небо взлететь?
Та лишь кивнула в ответ, и, когда грянул припев, Гертруду закружило порывом ветра, унесло под потолок зала, где сияли грозди созвездий, а там время замерло. «Танцую последний танец», сказала она мысленно Седрику, зависая в безвременье. «Это хорошо», прозвучал его голос, пока она парила у самых звёзд над хогвартским балом, глядя на головы кавалеров внизу, на зависших в воздухе дам, на замерший с открытыми ртами хор, на красные ягоды остролиста и сияющих фей вокруг, на сотни парящих в воздухе свечей… «Потому что я точно уже не могу больше ждать», добавил голос Седрика, и тут она снова ощутила время и собственный вес, и плавно опустилась в объятия Зореславы. Музыка вскоре закончилась, и все взорвались аплодисментами. Осознавая, что она и сама уже не может ждать, Гертруда выскользнула из зала.
Когда она вошла в свою комнату, там пылал огонь в камине, возле которого сидел Седрик с лютней, наигрывая какой-то мотив. В полумраке ярко светились огненные буквы множества французских слов — они висели по всей комнате, мерцая и сплетаясь в длинные фразы, которые Гертруде было сложно разобрать.
— Что это? — спросила она, подойдя к камину и остановившись рядом с Седриком.
Он поднялся и обнял её сзади за плечи, не перекрывая вид на огненные слова.
— Это баллада о недоваренном зелье. А это — её мотив.
Он призвал лютню и стал наигрывать, а потом отложил снова и повернул Гертруду к себе, положив ей руку на талию.
— Вы позволите пригласить вас на танец?
— Ты уже начал говорить мне «ты», напоминаю.
— Точно. Это нелегко… ты позволишь? Если я ничего не путаю, ты говорила, что хотела потанцевать со мной.
— И всё ещё хочу.
Он стал напевать ей на ухо тот же мотив, и они медленно закружились по комнате, разгоняя сверкающие буквы. Это был удивительный танец, думала Гертруда. В его схеме нашлось место и для того, чтобы убрать прядь с лица Седрика, и стянуть с него камизу, и чтобы расстегнуть многочисленные пуговицы на её рукавах и распустить шнуровку на спине, после чего мантия упала на пол. А среди французских слов баллады случались паузы, чтобы говорить слова на английском, которые так и сыпались из неё. А когда они упали на её кровать, уже не скрывая своего нетерпения, танец продолжался, и мотив звучал в головах, и слова мерцали вокруг, отражаясь в таинственных глубинах зеркала. А затем настал тот миг, в который патронусы вырываются из магов без всяких палочек, и танец подошёл к концу, и мотив затих. Какое-то время Гертруда наблюдала за обрывками фраз, постепенно тающими в темноте комнаты, и шепнула на ухо лежащему в её объятьях Седрику, указывая на проплывающее мимо «la sangsue»:
— А это что значит? Не знаю этого слова.
— Пиявка.
— Конечно. Как я сама не догадалась?
— Думала о чём-то другом, наверное.
— Или вообще не думала… Кстати, ты забыл вставить в балладу фразу о том, что зелье не вышло бы, даже если бы ты его доварил.
— Это ещё почему? Думаешь, я так плох в зельеваренье?
— Вовсе нет. Потому что Руди, когда ты закрыл глаза, подбросила в котёл засахаренный имбирь.
*
На следующее утро Гертруда проснулась совсем рано и посмотрела на спящего Седрика в ореоле его разметавшихся по подушке рыжих волос, затем — на покрытое морозными узорами окно. За окном висел всё ещё видимый бледный силуэт полной луны. Гертруде было настолько тепло, что, казалось, снег на дворе растает от одного её появления. Может, это стоит проверить? Смеясь без видимой причины, она натянула свою старую мантию и накинула плащ, затем схватила метлу, распахнула окно и вылетела навстречу зимнему рассвету. Она направилась к озеру — интересно, купается ли Меаллан по утрам зимой? Вода в озере замерзала только в самые лютые морозы. И точно, на берегу лежала его одежда. По-прежнему не ощущая холода, она скинула с себя всё, забралась в воду и поплыла к нему навстречу. Только теперь она ощутила, наконец, что в мире зима.
— Глазам своим не верю — так это ты нагрела воду в озере так, что мы тут с русалами просто сваримся сейчас, как треска в похлёбке?
— Шутишь? Я уже начинаю замерзать, — со смехом ответила она, поднимая небольшие брызги.
— Тогда плывём к берегу. Не хватало мне ещё трупа окоченевшего профессора в озере.
— Хотела сказать тебе спасибо. За вчера. Думаю, ты догадываешься….
— Догадывался я вчера. А сегодня, когда ты, обнажённая телом и открытая душой, находишься в воде, я не просто догадываюсь — я всё знаю, причём в подробностях, которые ты, возможно, не собиралась мне рассказывать.
— Я бы покраснела, но мне так холодно, что придётся обойтись смертельной бледностью.
— В общем, я за тебя рад. Ты излучаешь радость. Несмотря на смертельную бледность.
Они выбрались на берег и высушили друг друга Фервеско. Гертруда натянула мантию и плащ и спросила у Меаллана.
— А ты мне когда расскажешь то, что обещал?
— Поверь мне, сейчас для этого не самый подходящий момент.
Тут Гертруда ощутила, что Седрик проснулся. Ещё через несколько минут в её голове словно прогремело что-то, а потом раздался его голос «Гертруда!!» Она встревоженно спросила «Что случилось?» Мысленный голос Седрика выдавал крайнее волнение: «Où es-tu?![3]» Гертруда ответила, что возле озера. «Возвращайся скорее!» Быстро попрощавшись с Меалланом, она запрыгнула на метлу и понеслась к своему окну. Ворвавшись в комнату с ветром и хлопьями снега, она закрыла снова окно и увидала стоящего посредине комнаты Седрика в одних штанах и с палочкой в руке. Глаза у него были широко раскрыты.
— Гертруда, свяжи меня, — сказал он, порывисто дыша. — Обычным Инкарцерусом.
— Что? — пыталась улыбнуться она, но увидала, что он говорит это без тени шутки. — Ну, ладно. Держись. Инкарцерус!
Верёвки рванулись из её палочки и туго оплели его тело. Облизав губы, он произнёс: «Эмансипаре», и разорванные путы упали на пол. Гертруда догадалась, что происходит и посмотрела на него с восторгом, а затем спросила:
— Теперь с уточнением?
Седрик кивнул в ответ, и она снова кинула в него Инкарцерус, уточняя его на виноградную лозу. И снова он легко скинул их при помощи заклинания «Эмансипаре», которого Гертруда никогда ранее не слыхала. Она подошла к нему и прижала к себе.
— Ты. Изобрёл. Новое. Заклинание.
— Да, парное к Инкарцерусу. Проснулся — и оно пришло мне в голову само!
— Вот видишь! И для этого не надо было пить отворотное зелье!
— Как ни странно.
— Я же говорила: оно ни при чём.
— Ну, в каком-то смысле я получил освобождение от того, что меня мучило, — просто не тем способом, которым собирался.
— Правда же, этот способ не хуже?
— Гораздо лучше. Просто несравненно! — и, приглядевшись к ней, добавил, — ты купалась, что ли? Кажется, тебя надо согреть.
И, сорвав с неё плащ и мантию, Седрик на руках отнёс её в постель, чтобы ещё раз убедиться в превосходстве такого способа освобождения. И Гертруда действительно согрелась очень быстро, а выпущенные на волю бабочки безмятежно порхали и над песчаными столбами в горах Улинъюань, и над бескрайними полями цветущего огнетрава.
[1] Я не могу больше ждать (фр.)
[2] «Vous» означает «вас», а «t’» — сокращенная форма от «тебя» (фр).
[3] «Где ты?» (фр.)
========== ЧАСТЬ ВТОРАЯ ==========
Интермедия
Из средневекового сборника песен магов-поэтов «Carmina Magi», датируемого концом XIV века
Баллада о недоваренном зелье неизвестного автора
(Перевод с французского)
Как майских дней пьянящий мёд,
Как жаркий феникса полёт,
Меня твой дерзкий взор манит
И вот любви огонь горит.
Но я в тебе не находил
Ответной страсти и грустил,
Затем отчаялся — и вот
Варю я зелье-отворот.
Я белладонну раздобыл,
Пиявку кровью напоил,
Котёл наполнил я водой,
И вдруг — стоишь ты предо мной.
Затрепетало всё внутри!
Но я сказал себе: вари!