— Кузнец Зимы вовсю принялся за дело, — произнесла Гертруда, смахивая снег с плаща. — А значит, пора выводить пеплозмеев. Когда закончим работу с костром сегодня, попробуем этим заняться.
— Что добавим в пламя? У меня сегодня с собой моя склянка с пламенем дракона — хотел вам показать. Может, его?
— Его всё-таки жаль. Сойдёт и порошок Флу. А пламя показывай, конечно.
Седрик достал склянку из пахнущей кожей сумки-вместилища, которую завёл себе недавно: в его вылазках в места обитания чумы и походах в библиотеки требовалось носить с собой всё больше всякой всячины, особенно свитков-конспектов. Там больше поэтических сочинений, нежели почерпнутой из книг мудрости, ядовито отметил Мудрец. Певец даже не отреагировал на это — он смотрел во все глаза на Гертруду и готовился к мигу, когда рука Седрика протянет ей склянку. Прикоснётся ли она к его руке?
Но Гертруда аккуратно взяла склянку из его рук, не задев его даже рукавом. Усевшись на бревно возле костра, она стала рассматривать его в свете пламени, а вскоре добавила и Лумос. Затем сказала обязательное Специалис Ревелио.
— Ты говорил, что это пламя — не такое, как обычное дыхание дракона. Мне не хватает опыта, чтобы почувствовать нюансы, но сила в нём ощущается впечатляющая. Я могу сегодня обновить за тебя на склянке Фригус и Инфрагилис — я вижу, ты тратишь много энергии на их постоянное поддержание. Можно и рунами укрепить.
— Спасибо, но право же, незачем. Мои запасы это не истощает. А насчёт рун вы правы — я так и сделаю.
— Как хочешь. Но давай я хотя бы наложу на него Вестигорем — на всякий случай.
— Думаю, что это не помешает.
— Вестигорем! — сказала Гертруда, направив палочку на склянку. — У тебя есть идеи, как можно использовать это пламя?
Седрик, который снова ощутил приятное магическое покалывание от соприкосновения их чар, нехотя отвлёкся от переживания этого момента и начал разглагольствовать.
— Я много размышлял над этим и пришёл к выводу, что меня постепенно затянет ваша Конфигурация, и применение для пламени найдётся само собой. И потом, если понадобится ещё одна порция, я готов буду направиться за ней к дракону любой породы и в какое угодно место на земле.
— Почему ты решил, что Конфигурация тебя затянет?
— Разве она меня уже не затянула?
Разве можно быть с вами рядом и не затягиваться во всё, что вы творите, подумал, но не сказал он. Госпожа Конфигурация, вы же просто огненная трясина. Льдина? Лавина? Судьбина? — тут же начал подбирать рифмы Певец. Паутина, вставил Мудрец. В которой ты трепыхаешься, как пойманная муха. Но ничего, ничего. Недолго осталось. Тут он заметил, что Гертруда сидит неподвижно с широко распахнутыми глазами, а ментальная связь подсказывала ему, что с ней происходит что-то необычное. Но что? И даёт ли ему это право подойти к ней, взять за руку и спросить «Что с вами?» Однако, пока он колебался, Гертруда пришла в себя и закачала головой, словно не веря тому, что она сама говорит:
— С ума сойти…
— Что с вами? Что-то случилось?
— Твои слова внезапно вызвали одно воспоминание — из школьных времён. Я тогда бывала немного… непослушной.
— Почему я не удивлён?
— Неужели? Так вот, я порой подбивала друзей на проделки, и как-то раз, когда меня поймала Мервенна Фоли, преподававшая тогда заклинания, она назначила мне наказание, заключавшееся в какой-то особенно грязной уборке, и дала напутствие в духе, что «затягивать детей невинных, что правила не нарушают, в проказы неразумные — позорно». Моя ипостась по имени Руди сильно хохотала от этой фразы — остальные её еле уняли.
— Руди?!
— Да, так звали эту хулиганскую сущность. И её уже давно не было слышно — я думала, этой ипостаси у меня больше нет — что она ушла вместе с детством, но оказывается… оказывается, она по-прежнему тут. Она только что заговорила опять в моей голове.
— Ну, передайте ей, что я не дитя невинное, а проказы у вас теперь — сплошь разумные. Затягиваться в них — одно удовольствие.
— Вот ты смеёшься над бедной наставницей, а у меня в голове рождаются планы хулиганских выходок, — сказала она, но и сама смеялась при этом, а в глазах её действительно зажглось озорство.
Эх, Сен-Клер, осёл ты эдакий, сказал себе Седрик, подходя к костру, чтобы добавить в него веток. Иные мужчины пробуждают в женщинах огонь страсти, а ты что? Пробудил её давнюю страсть к хулиганству, молодец. Вот и довольствуйся теперь этим. И тут что-то холодное и рыхлое ударило его в щёку. Снежки?!
— Это привет от Руди, — спокойно сказала Гертруда, но в глазах её был вызов.
Их снежный бой происходил, конечно же, с участием магии — снежки левитировались, наталкивались на Репелло, трансфигурировались, таяли от Фервеско, разрывались от Экспульсо, угрожающе увеличивались в размере от Энгоргио и становились опасно твёрдыми от Дуро. И когда Седрик задумал хитрый манёвр, включающий снежковую атаку с двумя палочками и одним блефом, выяснилось, что Руди играет нечестно: Гертруда выкрикнула «Канто», и Седрик, не успев отбить заклинание, запел бодрую песню на латыни, потеряв возможность колдовать.
Ecce gratum
et optatum
Ver reducit gaudia.
purpuratum
floret pratum.
Sol serenat omnia.
iamiam cedant tristia!
Aestas redit,
nunc recedit
Hiemis saevitia[1].
Седрик успел пропеть треть песни, не всегда успешно уворачиваясь от снежков ухмыляющейся Гертруды, пока, наконец, не сообразил, что именно он поёт, и не настроился на Фините Инкантатем. Когда он запел второй куплет, то он уже был готов вставить заклинание в паузу перед убыстрением ритма:
Iam liquescit
et decrescit
grando, nix et cetera.
bruma fugit,
et iam sugit,
Ver Estatis ubera;
Finite Incantatem!
И, смахнув в лица снег, немедленно выкрикнул, направив на Гертруду обе палочки:
— Экспеллиармус!
В этот раз он успел опередить её и, используя секунды преимущества, связал её Инкарцерусом, уточнив его на золотые плети (спасибо Поднебесной за оригинальные названия ручьёв). Пока Гертруда справлялась с ним, в неё попали целых три его снежка, после чего он, наконец, заметил, что его внутренний сосуд почти пуст. Гертруда, видимо, тоже потратила почти всё, потому что, сбросив чары, она подняла свои палочки и, смеясь и вытряхивая снег из волос, направилась к костру. Можно, я помогу вам — так и не сказал ей Седрик и не притронулся к её волосам.
Пока они пополняли запасы витальности, костёр догорал, а снег падал всё сильнее. Гертруда достала мешочек с порошком Флу и забросила пригоршню в огонь. Пламя вспыхнуло зелёным, затем фиолетовым и почти сразу уменьшилось до нескольких крошечных язычков, которые горели ровно, но жара не давали. Седрик немедленно ощутил холод, а Гертруда поёжилась и вытянула из кармана склянку.
— Вот и пришло время для Этьенового согревающего зелья. Ты как — хлебнёшь или снова будешь шутками согреваться?
— Боюсь, что я столько не нашучу.
Они выпили зелье напополам, и магическое тепло тут же потекло по жилам. Чтобы пеплозмей появился, пепелище нужно было оставить без присмотра, поэтому они отошли за западный Камень и отвернулись, направив взгляды в сторону смутно видневшихся огней Хогсмида.
— Откуда вы знаете песни вагантов? — спросил Седрик.
— Чего только не услышишь, когда работаешь прислужницей в трактире.
— Что? — Седрик непонимающе уставился на неё. — Ваша Руди ещё и лапшу на уши невинным дитятям любит вешать, а не только забивать им глаза снегом?
— А, ты, должно быть, не слышал эту часть истории. Когда меня уволили из Хогвартса, я поняла, что, если вернусь в замок Ричарда, то мне уже оттуда не выйти. Тогда я пыталась инсценировать собственную смерть, и пока мне удавалось поддерживать этот обман, я пила оборотное, которое мне варила Кристина, и притворялась прислужницей в «Трёх мётлах». С тех пор я знаю очень много занятных песен. Например, про платан.
Седрик смотрел на неё, не отрывая глаз. А вот когда ты выпьешь зелье, сообщил ему Мудрец, ты перестанешь приходить в щенячий восторг от каждого её слова! Вот увидишь, так нам всем будет гораздо легче. Игнорируя его, Седрик подумал, уместно ли будет задать вопрос про Ричарда, но всё-таки не решился. А память в лице Певца услужливо подбросила слова не совсем пристойной песни про платан:
