*
Через час после восхода полной луны Гертруда стояла у ворот Хогвартса в тёплом плаще и меховых печатках, и ей было жарко. Навеянный Этьеном сон, казалось, не только восстановил силы, но прогрел её на всю зиму вперёд. Она вызвала патронуса — серебристая саламандра появилась так быстро и так ярко засияла в ночном небе, что подходивший к ней Меаллан присвистнул. Гертруда сказала: «Передай Этьену спасибо за сон и спроси, его ли была идея с Граалем», после чего саламандра исчезла.
— Кажется, кто-то действительно хорошо выспался, — сказал Меаллан.
— Это всё Этьен — я попросила его наложить уточнённый Сомниум, который у него выходит с целительным эффектом, и он оправдал все мои ожидания.
— Боюсь спрашивать, что он тебе приснил.
— Не бойся — тем более, что это ты мне и подсказал идею: дикий горный чабрец.
Серебристый феникс возник перед Гертрудой и сказал: «Я добавил от себя только дракона. Если там был Грааль — то это уже вы сами».
Подробности Гертруда рассказывать Меаллану не хотела, и от этого её спасло появление Филлиды с полным комплектом всего необходимого для сбора помёта лунного тельца: вёдер, перчаток из шерсти полувидима, и главное, дюжины провинившихся учеников Хогвартса. Гертруда отметила про себя, что гриффиндорцев было, действительно, больше, чем всех остальных вместе взятых: тут были и сёстры Уизли, и Гордон Прюэтт, и Конал О’Бакшне и даже староста — Адриан Макгрегор. Группа не проявлявших рвение в трансфигурации хаффлпаффцев-пятиклассников держалась вместе, а отдельно от всех стояли Артур Рейнолдс, шестиклассник из Слизерина, вратарь команды по квидиччу, и Бенедикт Орпингтон, «охотник» из Рейвенкло. Видимо, это подравшиеся во время тренировки, решила Гертруда.
— А ты за что наказан, Адриан? — обратилась она к старосте Гриффиндора.
— Да ни за что! — воскликнул Адриан, расправляя плечи и проводя рукой по коротко стриженным волосам. — Героически предотвратил глобальную разборку между Гриффиндором и Слизерином, но при этом сам же и виноват оказался. А я ведь только немного Ступефаем этого Анри приложил, но тут Филиппа…
— Так, методы предотвращения разборки мне понятны — ты лучше скажи, из-за чего она началась.
Тут появился и Седрик, и все собравшиеся двинулись в сторону Папоротникового леса — Филлида Спор утверждала, что именно на его окраине нынче поселились лунные тельцы и, соответственно, там они и начнут свой танец: об этом ей сообщили кентавры, с которыми она поддерживала связь после Майского ритуала.
— Ну, как вам объяснить. Это всё из-за спектакля этого дурацкого, который нам надо поставить. Каждый год из-за него сплошные неприятности.
— Это всё потому, что нас заставляют его вместе делать, — вмешалась в разговор Фиона Уизли. — От каждого Дома должны быть участники. А это значит…
— …что разборки неизбежны, — закончила за неё Джулиана.
— Фи и Джу, меня спросили, вот я и объясню всё профессору Госхок! — строго сказал Макгрегор голосом Настоящего Старосты. — Так вот, на латыни профессор Дервент дала шестиклашкам текст про Пирама и Фисбу, и всем нашим эта история сильно пришлась по душе.
— Потому что там есть лев, — язвительно вставил Артур Рейнолдс.
— Слушай, молчи уж, — набросился на него Бенедикт. — Профессор Дервент подбирает отличные тексты.
— Я всё понял: скоро Рейвенкло перейдёт на латынь.
— Дайте же Адриану рассказать, — перебила их Гертруда, но все препирались ещё какое-то время, прежде чем Адриан снова завладел общим вниманием.
— А я был в твоём волшебном сне про душистый чабрец? — шепнул Гертруде Меаллан, явно надеясь, что в общем шуме его никто, кроме неё, не услышит. — В конце концов, это же я тебя туда звал.
— Не скажу, — прошептала она в ответ. — И ты меня звал только сюда. Так что не мешай наслаждаться.
— Так вот, мы уже чуть ли роли не распределили и всё такое, но тут выясняется, что Слизерину, видите ли, история показалось безвкусной. И для постановки она, дескать, совершенно непригодна. И вообще, понимаете ли, написана древнеримским магглом.
— Вот, с этого бы и начали, — тихо проговорил Седрик.
— А мы ж её не просто так ставить хотим — мы туда столько магии напихаем, что древним римлянам и не снилось! — продолжал Адриан. — Лев — это анимаг, конечно: коварный колдун, который решил разлучить Пирама и Фисбу, а стена между двумя поместьями — это родители специально намутили, чтобы дети тренировались в чарах и находили разные способы общаться, несмотря на эту стену.
— Кажется, эта история превращается в комедию, — отметил Меаллан.
— Ну, так само собой! Не рыдать же на Рождество. И в конце герои только инсценируют собственную смерть, чтобы вывести на чистую воду того злобного анимага!
— И собирают конфигурацию из Стены, Меча и Фисбиной окровавленной шали, — добавил Конал.
— Что? — вскричала Гертруда и начала хохотать, в чём её поддержали Меаллан и Седрик.
— А мне кажется, слизеринцы правы, — серьёзно сказала Филлида Спор. — В вашей истории ни логики, ни морали. Почему бы вам не взять что-то проверенное временем?
— Что же — сказку про Фонтан Фортуны, которую ставят из года в год? — хмуро спросил Адриан.
— Мерлин всемогущий, её до сих пор ставят? — поразился Седрик. — В мои годы в Хогвартсе её разыгрывали на Рождество постоянно: я сам играл сэра Неудачника дважды, и даже один раз Амату.
— Ставят и её, и повесть о Трёх Братьях, — подтвердила профессор Спор. — И я не вижу, почему бы не представить её ещё раз. Всё равно каждый раз выходит по-разному.
— Когда Фонтан Фортуны затопил весь Главный зал три года назад, было здорово, — подтвердили сёстры Уизли.
Тем временем они подошли к окраине Папоротникого леса. По небу летели быстрые тучи, и луна то появлялась, то скрывалась за очередным воздушным занавесом. Лунных тельцов не было видно — оставалось только ждать.
— Холодно же как! — произнесла Кэтрин Уайтхил из Хаффлпаффа, стуча зубами.
— Этому горю легко помочь, — сказал Меаллан. — Уж наши шестиклассники постарались — наварили согревающегося зелья. Конал, твоё персональное не забыл взять?
— Да я уж и выпил его! Мне тепло, как в котле с любовным зельем!
— Филлида, вот это для вас — его сварила Берна Макмиллан.
— Спасибо, Меаллан. А она мне рассказывала про ваш урок, кстати. Так вас хвалила.
От гриффиндорцев послышались многозначительные «уууу» и «аааа» и «сама Берна Макмиллан вас хвалила» от Конала. Проигнорировав их, Меаллан продолжил раздавать всем зелья. Многие сразу же откупоривали склянки и делали большие глотки.
— А для тебя я приберёг зелье Этьена, — сказал он, когда очередь дошла до Гертруды. — У него была самая афористичная формула.
— Да? Какая же?
— Кого шутками согревают, те сутками не остывают.
— Отлично. Но что-то мне пока совсем не холодно. Впрочем, давай, — Гертруда взяла у Меаллана склянку и обернулась к Седрику. — Может, ты выпьешь? Как ты после перемещения?
— Благодарю, но мне не нужно. Я уже пришёл в себя, и мне не холодно. А если что — буду шутками согреваться.
Гертруда не видела выражения его лица в темноте — луна вновь скрылась за тучей, но ей показалось, что он был чем-то огорчён. Всплески его эмоций она ощущала постоянно, но интерпретировать их даже не пыталась. Сейчас же она решила спросить напрямую:
— Что-то случилось? — отправила она мысленный вопрос Седрику.
— Со мной всё в порядке, не обращайте внимания, — прозвучал ответ. Луна снова залила всё светом, и Гертруда увидала, как ветер занёс прядь волос Седрика ему в лицо. Её рука непроизвольно протянулась, чтобы убрать её, но она быстро себя остановила. Ей вспомнилось вдруг, как он смотрел на чей-то миниатюрный портрет в библиотеке Гринграсского замка. Наверняка у него есть возлюбленная, подумалось ей. Возможно, кто-то из его родного города — и он виделся с ней сегодня, когда был у родителей. А теперь грустит. Оставлю-ка его в покое, решила она. А то лезу в чужую душу без приглашения. Тут тень грусти упала и на её собственный внутренний ландшафт, но она тут же вспомнила свой сон, и патронус чуть не сорвался с её палочки. Ночь была прекрасна, как и жизнь в целом — незачем поддаваться чарам чужой меланхолии.
