И что она думает про меня, размышлял Седрик, имея в виду отнюдь не директрису. Особенно после того, как я отказался от ментальной связи. Поздоровавшись с Тэгвен, валлийской портретисткой, которая вышла из соседнего дома и направилась в сторону площади, он взобрался на метлу и полетел над домами Хогсмида на северо-восток, по направлению к Хогвартсу, наслаждаясь редким октябрьским солнцем. Чтобы продлить полёт, он повернул на северо-запад, в сторону Рощи Фей и Глухой Чащи, сверкающих в ослепительной желтизне. Медленно кружа над верхушками деревьев, он углубился в свой внутренний ландшафт.
— А какой был день замечательный! Тот самый, когда она подкараулила нас в библиотеке, — тут же завёл свой любимый разговор Певец. — Когда она появилась на верхушке стремянки, в своей выцветшей синей мантии и в ореоле растрёпанных каштановых локонов, словно бабочки заплясали внутри.
— Да-да, и потом эти твои бабочки долго не давали нам войти в библиотеку второй раз, когда мы уже знали, что она там нас поджидает, — ответил Храбрец.
— Но вошли ведь!
— Само собой, вошли. То было простое волнение, не о чем говорить.
— Но потом, в тот же самый прекрасный день, который был ещё и полнолунием, ты отказался немедленно начать ученичество, чтобы избежать ментальной связи! Чего, чего было бояться?
— Это не я, — хмуро буркнул Храбрец, — это всё он.
Мудрец, сидевший в это время на столбе из песчаника в позе «лотос», даже не открыл глаза. В последнее время он часто «медитировал», как только начинались споры между Певцом и Храбрецом.
— А вот если бы связь была установлена, я мог бы ей сейчас рассказать о том, как русалки в озере ловят осенние листья, приносимые ветром, — вдохновенно вещал Певец, проводя руками по струнам лютни.
— Ей, конечно, позарез нужно это слышать в голове, когда она объясняет пятиклассникам особенности действия Мобилиарбуса, — хмыкнул Храбрец.
— Как нам объяснили, при ментальной связи «принимающая» сторона ощущает, насколько срочно и важно то, что хотят передать, и соответственно, если это несрочно и неважно, или же откровенно глупо, как в случае с русалками, то она может закрыться. Заняться ментальной болтовней всегда можно позже, — вмешался в беседу Мудрец, не раскрывая глаз.
— Так чего же ты тогда был против? — воскликнул Певец.
— Потому что, и я удивляюсь, что я должен вообще это объяснять, сильные всплески эмоций, такие как, например, страх, передаются и воспринимаются сразу. А у нас тут последнее время так и плещутся разнообразные сильные эмоции, как радужная форель в ручье Золотая Плеть. Кстати, можно этих бабочек локализовать наконец? Они меня отвлекают.
Мудрец открыл глаза и спрыгнул со столба на землю, где стояли Певец и Храбрец. Обращаясь к последнему, Мудрец сказал:
— Давай вдвоём. Кстати, почему они сейчас здесь?
— Потому что кое-кто волнуется из-за сегодняшней встречи с Гертрудой, — ответил тот, со значением поглядывая на Певца. — Да. Давай вдвоём.
Оба вытащили палочки и направили на хаотически порхающих вокруг столбов и деревьев бабочек. Стремительный вихрь закружил их, сгоняя в воронку, и отнёс к Певцу. Тот со вздохом ухватил вихрь за «хвост», смотал в клубок и засунул за пояс.
— Это всё мне, надо полагать?
— Да, всё тебе. Можешь их воспевать и даже выводить на прогулки, но только не выпускать. И ты сам, когда рядом Гертруда, прячешься за стену огня и не высовываешься.
— Но я же…
— Иначе свяжем!
Так что, несколько часов спустя, когда Седрик встретился со своей наставницей, его ипостась Певец с вихрем бабочек за поясом находилась где-то в глубинах внутреннего ландшафта (и, вполне возможно, сочиняла там баллады). Зато Седрик, без тени волнения, вошёл в Круг Камней на плато одного из холмов, что расположены на полпути между Хогсмидом и Хогвартсом. Солнце к этому времени и вовсе разошлось: Седрик скинул свой плащ, оставшись в одной тунике и бриджах. Он заплёл свои длинные волосы в косу и подставил лицо солнцу. Пока он ждал появления Гертруды, он мысленно вернулся на две недели назад, когда ночью первого октября, при убывающей луне, в день без малейшего намёка на сакральность, в этом же месте она стояла перед ним, освещённая бликами костра и произносила ритуальные слова:
«Я, Гертруда, урождённая Госхок, беру тебя, Седрик де Сен-Клер, в ученики, чтобы поведать тебе о тайнах Огня, известных мне. Пока ты проходишь обучение, ты под моей защитой». После чего она сказала «Флаграте!» и прочертила в воздухе огненную половину руны партнёрства. Она не предупреждала заранее Седрика об этом, но он сразу понял, что от него ожидалось. «Я, Седрик де Сен-Клер, поступаю в ученичество и принимаю защиту от вас, Гертруда Госхок. Флаграте!» И он прочертил вторую половину руны в воздухе. Законченная руна вспыхнула, затем превратилась в крошечного огненного дракона (Седрик удивился тому, насколько он был похож на его патронуса) и рассыпалась каскадом искр. А потом его новоиспечённая наставница, стараясь сохранять загадочность и не хихикать при этом (Седрик уже знал, что профессор Госхок могла порой сорваться в ответственные моменты), озвучила три древних принципа постижении стихии. Голос наставницы зазвучал в его голове:
— Каждый день взывай к стихии своей. Смотри на неё, слушай, прикасайся к ней. Познай историю и тайны её, не будь равнодушен к её движению во времени и пространстве, читай узоры её. Касайся её своим волшебством и щедро отплатит она тебе.
Познавая историю и тайны огня в магических библиотеках Британии, Седрик читал про животных, связанных с огнём, трактаты о стихиях, сочинения о вулканах, хроники о великих пожарах и множество других вещей, которые удавалось найти в рукописях и книгах, написанных как чародеями, так и магглами. Пришлось подтянуть латынь — солидная часть интересующих его манускриптов была написана на ней. Недавно он жаловался Перенель, с которой обязательно находил время поболтать, когда наведывался в Гринграсский замок, что даже песни сочиняются теперь с припевами на латыни. Та ответила, что это ещё не повод переживать. Вот когда и куплеты скатятся в латынь…
— Daydreaming?[2]
Голос Гертруды мгновенно вернул Седрика в настоящее, и он немедленно выхватил палочку, но всё равно опоздал. Гертруда уже произнесла «Инкарцерус», и Седрика опутали верёвки. Сосредоточившись, он мысленно произнёс «Фините Инкантатем», но снять заклинание ему не удалось. Тогда он принялся рассматривать, чем же его связали. Верёвки переливались, как угли в костре, и даже испускали тепло — Седрик уже начинал ощущать его сквозь тонкую ткань туники. Кое-где, в местах, где они впивались туже, уже начал появляться дымок. Так, подумал Седрик, игнорируя дискомфорт от верёвок, какое же тут уточнение? Тлеющие угли? Потухающий костёр? Он взглянул на Гертруду, которая с улыбкой следила за ним. Ах вот как… Саламандра, её патронус. Представляя себе верёвку, по ощущениям напоминающую саламандру, он снова произнёс «Фините Инкантатем» и на этот раз ему удалось сбросить чары.
— Ненавижу быть связанным.
— Тем больше причин научиться быстро снимать Инкарцерус! Попробуем ещё раз?
— Сейчас, разберусь только со следами от ваших саламандровых верёвок. Репаро!
Работа с Фините Инкантатем была у них чем-то вроде магической разминки. Прервать свои чары при помощи этого заклинания было несложно: большинство магов легко справлялись с этой задачей, даже без палочки и безмолвно. Гораздо сложнее было «зафинитить», как говорили ученики Хогвартса, чужие чары, особенно модифицированные. Для этого нужно было понять характер уточнения. Для некоторых заклинаний имелись свои противочары, работавшие гораздо лучше, например, Нокс отменял Лумос, но таких пар существовало крайне мало. Для этого отвратительного Инкарцеруса надо бы придумать контрзаклинание, пришло в голову Седрику. А когда они закончили тренировать Фините Инкантатем, он решился на давно волновавший его вопрос.
— Гертруда, я всё хотел спросить…
— Спрашивай тогда.
