Под далёкие раскаты грома я поворачиваю и направляюсь обратно к замку в сгущающихся сумерках. Сталкиваюсь с Теренсом у парадной лестницы и останавливаюсь поболтать. Он спрашивает, не свести ли нам ещё два одиноких сердца — Орсину и Бердока, но я убеждаю его, что эти двое вполне довольны своим одиночеством. «А что профессор Госхок?» спрашивает Теренс с хитрым прищуром. Она, мол, не похожа на тех, кто предпочитает тишину и уединение. «Кто бы мог её осчастливить, а, Меаллан? Может, я ей приглянусь, как думаешь?» И Теренс расправляет плечи и творит что-то с бровями: наверное, эта пантомима означает «я — орёл-мужчина». Я хлопаю его по плечу и советую метить выше — почему бы саму директрису не попробовать осчастливить? Мы хохочем, и я отправляюсь в свою комнату на третьем этаже. «А авгур-то перестал стенать», кричит мне вслед Теренс, «Видать, завтра дождь наконец-то прекратится».
Низл так и спит, уютно свернувшись калачиком посередине кровати. Я развожу огонь в камине и начинаю сушить промокшую одежду. Не хочется использовать чары, и жар огня постепенно справляется с работой. Меня наполняет тепло, но оно не прогоняет грусть. Несмотря на молчание авгура, за окном по-прежнему бушует гроза, и сверкают нексусы молний, а я думаю о том, что корзинка с низлом и запиской появилась под моей дверью после того, как Гертруда вернулась из Йорка. Могу же я потешить себя фантазией, что этот подарок — и от неё тоже? Может, тебя так и назвать — Подарок? Я говорю тихо на гэльском — féirín. Зверёк открывает один глаз и поднимает голову. Неужели тебя устраивает? Что ж, будешь Фейрин. И подвинься, Подарок, — такая маленькая, а заняла полпостели! Может, ты знаешь, что происходит с сердцебиением в этом замке? Ладно, спи, Фейрин, сладких снов. Кто знает, где мы окажемся завтра, и будут ли там комнаты с кроватями и каминами…
Гертруда Госхок
Этот сон стал тревожить её, когда она гостила у Грейс в Йорке. Ей снилась пещера, в которой царил хрустальный голос, шептавший ей одни и те же слова: «Помни, за тобой должок. Ты обещала мне историю». Она просыпалась и говорила себе, что Моргана может и подождать: историю-то она обещала, но не к определённому сроку. И тогда ей начали сниться хрустальные часы, в верхней чаше которых находился не песок, а огненные буквы, которые плавно перетекали в нижнюю чашу. Ну, хорошо, хорошо, закричала Гертруда один раз, проснувшись среди ночи и напугав сестру. Как только я вернусь!
Она знала, что Моргане понравится эта история, и знала, что рассказывать её будет нелегко, но когда она начала свивать нить из слов в гулкой пещере, нежданно пришло вдохновение. Оказалось, в этой истории, кроме боли, был ещё и некий смысл, и от попытки его передать он становился всё яснее ей самой. Призрак Морганы медленно перетекал от кристалла к кристаллу, отражаясь в раздробленных поверхностях и гранях, и Гертруде казалось, что тайные смыслы кристаллизируются, становясь осязаемыми. Она мысленно раскладывала их на столе перед Профессором, который отложил перо и просто смотрел, как на стол падают капли дождя. Во внутреннем ландшафте уже который день шёл дождь.
— И что же, с тех пор вы с ним больше не виделись? — зазвенел колкий голос.
— Нет. Но он пишет мне иногда, рассказывая о французской конфигурации. Он сумел разыскать и добыть меч Дюрандаль, спрятанный в скале в Пиренеях.
— Наверняка не обошлось без Эмансипаре.
— Конечно. Кроме того, во время Июльского ритуала созданный в Хогвартсе грааль откликнулся именно на призыв Седрика.
— То есть, он ещё и стал хранителем Мирового Яблока?
— Не совсем. Он сам считает, что Яблоко признало его «по старой памяти», но быть его хранителем он недостоин.
— Но при этом, как ты сказала, он остаётся в Бобатоне, где хранятся все пять артефактов французской конфигурации.
— Именно так. Будет преподавать там заклинания.
— Ты так спокойно говоришь об этом всём, — пожаловалась Моргана. — Должна отметить, что это сильно портит всё впечатление.
— Ну прости.
— Повезло ему, — вздохнула Моргана. — «Дюрандаль» рифмуется со словом «Грааль». Какая находка для баллады!
— Он не поёт больше, — тихо произнесла Гертруда, стараясь, чтобы это тоже прозвучало спокойно, но Моргану провести ей не удалось.
— Вот так уже лучше! Ты всё-таки страдаешь, — зажурчал её довольный голос. — Но ведь ты сказала, что Зореслава исцелила ему руку.
— Да. Но не всё поддаётся исцелению.
— О, как это глубоко и символично! Я в восхищении!
Гертруда молчала, не разделяя восхищения Морганы. Из всего, что произошло, утрата Седриком его тяги к музыке ранила её особенно сильно. Как иронично, думала она, ведь я его упрекала, что он тратит на баллады слишком много времени…
— Кстати, о символах, — прервала её размышления Моргана. — В свой последний приход перед каникулами моя талантливая ученица Берна Макмиллан упоминала что-то о теории знаковых полей и сети символов. Она сказала, что ничего не поняла, и попросила меня объяснить.
— Воистину талантлива Берна Макмиллан. Она и меня, помнится, заставила объяснить ей то, что ей было неясно в твоих словах, Моргана.
Хрустальный смех Морганы поскакал наперегонки с эхо.
— В таком случае, я ещё больше ею горжусь. Так всё-таки… Что там с полями?
— Меня натолкнула на эту мысль сама Берна — она пела две песни, которые перекликались с событиями вокруг создания Кубка Огня. Он возник благодаря отношениям двух огненных магов. В это время в Хогвартсе происходила история, о которой я тебе сегодня рассказала. Тоже два огненных мага и тоже новый артефакт в конце. Вокруг неё и создалось сильное «знаковое поле», на которое, не ведая того, реагировали склонные к прозрениям маги, в первую очередь, Берна. Я подозреваю, что если это делать осознанно, то можно «считать» с поля гораздо больше. Кроме того, если любые важные события создают такие поля, то при их помощи можно находить закономерности там, где всё кажется хаотичным.
— Не так уж это и далеко от того, что я поручила делать Берне.
— Конечно. Это явления одного порядка. К тому же, Берна ощутила и угрозу, которая нависала над Седриком задолго до её видения в шаре. Просто она не смогла распознать этот символ. Она часто вспоминала «вкус его патронуса», как она это назвала. Но при прикосновении к патронусу световым мечом крадётся часть витальности мага. Таким образом, этот вкус и был предупреждением. Бесспорно, магам стоит работать над расшифровкой преследующих их символов.
На несколько минут в гроте воцарилась гулкая тишина, нарушаемая лишь плеском воды в мраморном фонтане. Затем Моргана сказала:
— А у тебя-то самой как с расшифровкой? Твоих личных символов?
— Я работаю над этим, — усмехнулась Гертруда.
— Хм. И всё-таки что-то ты от меня утаила! Что-то невероятно символичное.
— Я рассказала тебе историю, как обещала. Ты ведь довольна ею?
— О да! Но почему-то мне кажется, что она не закончена.
— Истории нужно обрывать в каком-то месте. Иначе горе рассказчику.
— Что? Ты решила уесть меня афористичностью? Так вот, оборвать историю не в том месте — всё равно, что в разгар страсти оттолкнуть любовника, который ещё не излил семя.
— Что ж, тогда горе любовнику. И я с тобой не буду соревноваться, Моргана. Пусть последний афоризм будет за тобой.
— Залить горечь незавершённости истории сладостью последнего слова? Ну, пусть пока будет так. Но мы увидимся снова, Гертруда Госхок.
— Этого я и боялась, — вздохнула Гертруда. — Прощай, Моргана.
И пока она выбиралась из пещеры, преодолевая слишком хорошо знакомые препятствия, Гертруда ощущала, как дождь в её внутреннем ландшафте, смывающий пепел и дым, постепенно прекращается, оставляя после себя бесчисленные лужи на полях. Молния быстро шагала по склону холма, отмечая, что далеко не весь огнетрав превратился в пепел, а на некоторых выгоревших местах уже пробиваются новые ростки. Кусты вереска дрожали в россыпи дождевых капель. С холмов сбегали появившиеся во время ливня ручьи, стекающие в озеро, возникшее здесь в канун солнцестояния. Стол, растущий из дуба, не тронут пламенем — Профессор сидит за ним и перебирает горсть сияющих кристаллов. Руди быстро спускается с платформы на вершине дуба и бежит к холмам — навстречу ей является огромный волк, которого она гладит по голове, а затем они вдвоём начинают носиться по лужам, поднимая фонтаны брызг. У берега озера сидит Жрица — она чем-то напоминает Зореславу. От этой мысли внутреннее небо темнеет, и на нём зажигаются звёзды.
