— Гертруда, — произнёс наконец Ричард. — Ты вся мерцаешь.

— Ричард, — ответила она, улыбаясь. Ей даже не пришлось вымучивать эту улыбку. — Я же готовилась ко встрече с тобой.

Изображение Ричарда снова замерло, и в его взгляде читалось напряжение.

— Сегодня прекрасный день, Ричард, — снова заговорила она. — Он мне напомнил другой день — помнишь, когда-то в конце августа мы выбрались с тобой на пикник на островок посредине озера Грасмир?

— Отчего же, помню. Ты жаловалась в тот день на эльфов.

— Я не жаловалась — я сказала, что Фасси не дала мне спокойно съесть яблоко в галерее, и это меня натолкнуло на мысль выбраться с тобой на тот островок — я давно на него смотрела из окон замка — и насладиться уходящим летним теплом. Разве не волшебным выдался тот день?

Портрет молчал.

— Настолько волшебным, дорогой Ричард, что я бы его повторила. Тебя уже нет в живых — увы, но хотя бы этот портрет остался. А на нём ты — как живой! Удивительно просто. Ты готов к приключениям?

Изображение дёрнулось, но Гертруда наложила на него Петрификус Тоталус.

— Ну, пожалуйста, Ричард. Я знаю, что ты можешь сбежать в свой другой портрет — тот, что остался в твоём кабинете. Но это тебя сегодня не спасёт от моего общества — просто доставит мне лишних хлопот. Так что пикник для тебя — неизбежен. Смирись с тем, что роли поменялись: теперь ты в моей власти. И — как ты там говорил? — попробуй получить от этого удовольствие.

Портрет был выше её роста и к тому же в громоздкой раме, так что Гертруде пришлось его трансфигурировать для перемещения. И снова, несмотря на то, что расстояние в этот раз было куда большим, она совершенно не ощутила головокружения или других побочных эффектов. От этого ей стало ещё веселее. Она огляделась — островок был таким же крошечным и уютным, каким он ей показался годы назад, во время того памятного пикника. Замок высился громадой на западном берегу. Она вытащила из сумки тяжёлую бронзовую фигуру волка и поставила её возле растущей на небольшом пригорке сосны. В этот момент на островке появилась Магенильда Эвери и с ней рядом — Шерли с корзинкой в руках и выражением ненависти на лице.

— Ты уже тут, Гертруда! Получила твоё послание — ты уверена?…

— Магенильда, спасибо, что так быстро всё сделала. Да, я уверена. Но, если тебе будет так спокойнее, можешь наблюдать за моими действиями из замка.

— Что ж, не буду тогда мешать.

И она исчезла, оставив Шерли с Гертрудой на острове. Домовичка стояла на месте, не двигаясь, глядя себе под ноги.

— Привет, Шерли. Да ты располагайся! У нас тут пикник. Что ты там приготовила — можно я загляну?

Гертруда начала доставать из корзины еду, проверяя её Специалис Ревелио и выкладывая на траву.

— До чего всё вкусно выглядит! — сказала она, наливая мёд на лепёшку. — Ой, разлила! Ну, ничего, мы же не в замке. Тут можно! Даже сэр Ричард не стал бы спорить с этим. Кстати, как же я забыла!

И она сняла трансфигурацию: фигурка волка начала расти, и Шерли ахнула, когда у сосны возник парадный портрет её покойного хозяина.

— Жаль, что не могу предложить тебе угощение, Ричард, — воскликнула Гертруда. — Но ты ведь не против, если я поделюсь с Шерли? Держи!

Шерли не стала ловить брошенное ей яблоко, и оно укатилось в траву.

— Может, хватит уже? — произнёс Ричард. — Что ты задумала? Я отлично знаю этот блеск в глазах.

— Может, я просто хотела вспомнить прекрасный день, Ричард? Тот день, когда я не сомневалась, что люблю тебя? Ты помнишь, как ты капнул мёдом на мою лепёшку, и он стёк мне на руку, а ты…

— Я помню.

— А помнишь те дни, когда ты заставил меня сомневаться? Помнишь, как вырывал перо у меня из рук и не давал писать? Как не выпускал из замка? Помнишь, как заставил меня бояться тебя? Как убил световым мечом моего патронуса, которого я хотела отправить Кристине? Как, несмотря на мои мольбы, превращался в волка, когда…

— Я помню.

— Для портрета ты слишком много помнишь. Впрочем, Шерли ведь добыла яйцо выпрыгунчика в тот день, когда господин Уолш писал свой шедевр, не так ли? Художник домешал его в краски — и хорошая память портрету была обеспечена. Вы тогда провели вместе целый день за закрытыми дверями. И я не помню, чтобы художник вечером попрощался со мной, а на следующий день ты сообщил мне, что он уже отбыл. Скажи мне, Ричард, ты убил его, чтобы создать хоркрукс?

Шерли издала гневный визг и подняла руки, но Гертруда наложила на неё Петрификус Тоталус.

— Шерли, я знаю, что ты любила сэра Ричарда. Я прекрасно тебя понимаю. Но не на всё можно пойти ради любви. Не на всё. Преступления остаются преступлениями, даже если совершаешь их, чтобы обеспечить бессмертие тому, кто тебе дорог.

— Я не убивал Уолша, — сказал вдруг портрет Ричарда. — Да, я собирался это сделать, но не смог. Я не был таким чудовищем, как ты считала, даже когда ты будила его во мне своими выходками.

— А тёмная магия портрета? — спросила Гертруда, пропуская мимо ушей его слова про «выходки». Неужели всё-таки не хоркрукс, шевельнулась внутри мысль: одновременно обнадеживающая и болезненная.

— Я сказал, что не убивал Уолша, — повторил Ричард. — Но я не сказал, что совсем никого не убивал.

— Кто же тогда?

— Подумай. Ты же так гордишься своим умом и ставишь его превыше всего. Неудивительно, что ты доводила меня своим высокомерием до крайностей…

Не слушая его тираду, Гертруда стала думать — кто же тогда? Шерли тяжело дышала под чарами, замок нависал над озером — казалось, он стал ещё больше — а летний полдень выдавался жарким, как печь на кухне, где она когда-то сидела и ела рыбный пирог, поданный сердобольным Уиспи. Старый Уиспи, чья голова украшала нынче зловещую галерею замка. Уиспи — когда именно ему отрубили голову? Уиспи…

— Ты использовал для создания хоркрукса Уиспи, Ричард?

— Что такое жизнь домовика? — ответил ей портрет. — Ему стоит гордиться, что может служить хозяину после смерти.

— Уиспи был добрым и милым эльфом, Ричард. Он жил бы и до сих пор, прислуживая в замке и угощая исподтишка тех, кто посмел опоздать на завтрак.

— Ты говоришь о том сброде, который ты допустила в родовое гнездо Гринграссов? Уиспи должен быть счастлив, что не видит этого.

Гертруда закрыла глаза, чтобы разобраться с гневом, который снова прорвался сквозь все стены. Я любила этого человека, говорила она себе. Он не был воплощением абсолютного зла. Он просто не смог справиться с волком в себе. Она успокоилась и сосредоточилась. Зореслава сказала, что уничтожила хоркрукс Костеуса при помощи некоего священного меча, сложное славянское название которого она не запомнила. В Хогвартсе ходили легенды о таинственном мече Гриффиндора, спрятанном в замке, но Гертруде не довелось ещё проверить истинность этих слухов. Пламя дракона и яд василиска, исходя из написанного в «Тайнах темнейших чар», также убивают хоркрукс, разрушая при этом полностью и сам объект. Так же действует и заклинание Инферналус. Уточнённое на зло пламя, как назвал его Седрик. Уточнённое пламя… Я любила этого человека. Гертруда навела на портрет обе палочки. Шерли закричала, а Ричард снова обернулся оскаленным волком, готовым к прыжку.

— Игнис Мирабилис!

Малиновое пламя с фиолетовыми отблесками вырвалось из её палочек и охватило портрет. Как только волшебный огонь его коснулся, пламя поменяло цвет на синий. Сначала сапфирная волна омыла раму, а затем перекинулась на изображение. Облик волка растянулся, затем поменялся на человеческий и тут же снова на волка, завертевшегося вокруг своей оси. После ещё нескольких метаморфоз он преобразился в Ричарда, который заискрился, словно его облили двойной дозой зелья мерцания. Синее пламя взлетело вверх по стволу сосны и вспыхнуло гигантской свечкой, рассыпавшись в небе малиновыми искрами. Невредимый портрет стоял, прислонившись к почерневшему стволу сосны, и человек на нём медленно поднялся на ноги и хмуро посмотрел на Гертруду.

— Специалис Ревелио!