— Вот и славно. Тогда играем в расплескалку. Как там наше вино, Айлин?

— Подходит уже, — ответила та, помешивая вино со специями в большом котле, стоящем прямо в костре. Запах из него вырывался необыкновенный — Берна в нетерпении облизала губы, и леди Берна призвала её вести себя прилично. Да тут все свои, отмахнулась от неё Берна.

— Итак, мы просто болтаем про всё на свете и попиваем вино. При этом роемся в своей памяти — ищем там шокирующие откровения про себя или других. Прежде, чем поделиться откровением, наблюдаем за другими — произнести его желательно, когда кто-то пьёт вино. А ещё лучше выбирать момент, когда пьёт та, кого откровение больше всего должно зацепить или поразить. До такой степени, чтобы расплескать вино изо рта. Ясно, в чем суть?

— Ну, вы меня не проберёте, — уверенно сказала Мэгги. — Не собираюсь я вином разбрызгиваться только потому, что кто-то из вас раскроет сердечную тайну.

— Это мы ещё посмотрим, — ответила Эйриан с хитрой улыбкой. — Победит та, кому удастся заставить большее количество игроков расплескать вино.

— А если кто-то… как бы это сказать, расплещет в другом направлении? — уточнила Августа.

— Это ты что имеешь в виду?!

— Ну, успеет проглотить вино, но закашляется, услыхав откровение. Или через нос польётся.

— Или уши, — вставила Хизер.

— А, ну это тоже считается! — сказала Эйриан. — Ну что, разливаем?

Все стали протягивать Айлин чаши, и та наливала в них деревянным черпачком горячее вино. Берне казалось, что она спит и видит сказочный сон — поляна в ночном лесу, освещённая жарким костром, пение ночных птиц, огоньки светлячков, загорающиеся вокруг них… И главное, её позвали на девичник Эйриан! Она подняла голову вверх и посмотрела на усыпанное звёздами ночное небо. День завтра будет прекрасный, без всяких дождей, а сейчас у неё в руках чаша с ароматным вином. Надо будет потом как-то ненавязчиво сказать Мэгги спасибо — Берна была уверена, что и она, и Августа очутились здесь благодаря ей. Ну и, конечно, благодаря недавним заслугам самой Берны. Она расправила плечи и смело отхлебнула из чаши.

— Я, конечно, подлила в котёл немного зелья эйфории, так что готовьтесь, — сказала Айлин.

И Берна одновременно с Мэгги выпустили фонтаном вино из ртов, а Эйриан сказала:

— Начало положено. Так держать, Айлин! Только в следующий раз говори правду, а не разыгрывай — суть игры в том, чтобы делиться сокровенным, а не подшучивать.

— Да кто ж разыгрывает? Я и правда добавила, — сказала она, и тут прыснула Хизер.

— А мы не того, не захмелеем? Вино, да ещё с эйфорией! — сказала она, вытирая рот.

— Да я же развела вино водой и сока ягодного добавила. А зелья эйфории — пару капель — для настроения. Дайте я хоть сама попробую, что вышло.

— А Бенедикт, между прочим, говорил, что собирается попроситься в ученики к Яге, — сказала Мэгги, и Айлин закашлялась, подавившись вином.

— Ух ты! — воскликнула Хизер. — А по какой стихии?

— Воздух, — сказала Мэгги, а потом обратилась к Айлин с Эйриан. — Думаете, возьмёт она его?

— Кто ж её предугадать может? — пожала плечами Эйриан.

— Если возьмёт, то не пожалеет, — тихо произнесла Айлин.

— Что, прошла твоя влюблённость в Этьена, как я погляжу? — с улыбкой сказала ей Эйриан, и тут все услышали, как зашлась кашлем Августа.

— Я случайно подавилась — меня Клёпа неожиданно щекотнула хвостом! — сказала она, когда смогла снова говорить.

— Конечно, случайно! — сказала Эйриан. — Но балл я себе засчитываю — таковы уж правила, не обижайся.

Берна глянула на Августу, которая аккуратно промокала рот кружевным платком, опустив глаза. Её змея Клеопатра неподвижно лежала на её шее, словно ожерелье. Эх, что ж она так выдаёт себя постоянно? подумала Берна и стала вспоминать, что бы ей такого сказать, чтобы все вокруг превратились в фонтаны. Про гейс профессора О’Донована? Да, это было бы в яблочко, но, пожалуй, об этом лучше никому не говорить вообще. Про Мартина Фитцпатрика? Берна ощутила приятное тепло внутри, подумав о нём и о том, как он попрощался несколько дней назад, перед отправлением во Францию. «Твой голос — самый красивый в нашем хоре, Берна». Хоть и магглорождённый, а смелый и благородный, сказала леди Берна. И из богатой семьи, добавила Воительница-Горгона-Терция, она же с некоторых пор Великая Прорицательница. Нет, пока не скажу им про Мартина. Про что же тогда?

— Я и сама не заметила, как это случилось, — рассказывала тем временем Айлин, подливая всем вина в чаши, — но таки прошла. А я ещё волновалась тогда, год назад, и думала зелье варить отворотное. А потом передумала всё-таки.

— А чего передумала? — спросила её Хизер. — Если бы я влюбилась в Этьена, я бы в тот же день побежала зелье варить.

— Если бы я влюбилась в Этьена, я бы побежала проверяться на предмет тяжёлого случая Конфундуса, — проворчала Мэгги.

— Ну, я не знаю, как это бывает у других, — стала сбивчиво объяснять Айлин, — а я чувствовала тогда, как будто у меня внутри зажглось ещё одно солнце. Конечно, больно было понимать, что нет надежды разделить этот свет с тем, кто его зажёг. Но представьте себе, что солнце исчезнет! И я подумала: если оно не настоящее, то очень быстро погаснет само, без всяких зелий. А если настоящее, то его нельзя гасить! Это же как убить часть своей души — и мне показалось, что жить всю жизнь с чёрной дырой в душе, это ещё хуже, чем с неразделённым светом…

Берна исподтишка наблюдала за Августой по время этой тирады. Интересно, для неё тоже Этьен — вот такое солнце?

— Так выпьем же за то, что Этьен оказался для Айлин ненастоящим солнцем, — сказала Мэгги, и все принялись пить.

— Только профессор Госхок мне сказала тогда, что опасно так думать, — добавила Айлин. — Она ведь и сама собиралась отворотное варить, и мы с ней разговорились об этом всём.

Брызги вина вырвались у Эйриан изо рта.

— Что? Профессор Госхок? Отворотное?! В кого это она была влюблена?!

— Ну, мне было неловко спрашивать, сами понимаете. Я тогда ещё подумала — может, бывшего мужа всё ещё любит? Правда, зачем тогда было сбегать от него…

— Я могу ошибаться, конечно, — сказала Августа, — но мне во время боя в пещере показалось, что она что-то испытывала по отношению к профессору Яге.

Мэгги, Айлин, Эйриан и Хизер одновременно предались расплескиванию, разбрызгиванию и покашливанию.

— Шутишь, что ли? — пробормотала Мэгги, вытирая рот.

— Говорю же, мне так показалось. Да и Моргана потом что-то такое говорила про них загадочное — ты не помнишь разве?

— Да у Морганы всё такое загадочное! Её послушать, так и про себя много нового узнаешь…

— Так что там опасного увидела профессор Госхок в том, чтобы думать про любовь как про солнце? — вернулась к теме Эйриан.

— Ну, она сказала что-то в духе: «То, какие образы мы выбираем для сравнений, накладывает отпечаток на наши мысли и поступки».

— Чего?

— Ну, то есть, «солнце» — это чересчур, — попыталась объяснить Айлин. — Она сказала: «Это слишком сильный образ, особенно если представлять его исчезновение. Ты превращаешь любовь в центр своей собственной вселенной. Я не уверена, что стоит это делать».

— Так ведь ей сколько? Тридцать? А то и больше, — сказала Хизер. — Это же старость практически. Что она уже может понимать в любви?

Все засмеялись, а Берне вспомнилась ведьма в алом с золотом платье, которую она видела в шаре. Понимала ли она что-то в любви? А что понимает сама Берна? Может, Анри де Руэль-Марсан что-то в ней понял, раз сбежал от Кристины Кэррик и Яги, когда его заменили в плену настоящим французским королём, и вернулся на поле боя разыскивать Филиппу? Их история теперь у всех на устах. Говорят, истекающая кровью Филиппа просила его взять у неё Орифламму и оправиться в бой вместо неё, но он поступил иначе. Флаг передал ближайшему воину, а сам утащил Филиппу магией с поля боя, чем спас ей жизнь. Говорят, что теперь песни будут слагать об их романтичной истории. Да уж, их ведь таки исключили из Хогвартса — куда уж романтичнее!