— Берна Макмиллан?!
— Она самая. Пришлось прибегнуть к первому способу и поискать, куда щёлкнуть. Так я сбрил бороду, ибо почему-то это было местом разрыва. И сработало это как-то пугающе хорошо: Берна теперь на меня смотрит, как на слизь бандимана. Зато Мартина заметила наконец — а я уж как-нибудь переживу её отвращение.
— А что было тогда с Филлидой?
— С Филлидой чуть не вышел прокол, потому что я слишком много смотрел на тебя и не замечал её. Она же ведь не ученица; зелья в моём классе не варила. Если бы ты сама мне тогда не указала на очевидное, мог бы и пропустить. Тогда я немного поддался панике и потому попросил тебя о помощи на балу. То есть, я, конечно, хотел танцевать с тобой — ещё бы мне этого не хотеть. Поверь, всё, что касается тебя, слишком непросто для меня — слов нужных не найти, хоть Веритасерум и не даёт замолкнуть.
— И как, помогли эти танцы?
— Танцы дали мне необходимую отсрочку, а потом я уже взялся за ум и быстро нашёл для Филлиды ухажёра. Мне, конечно, понадобился тут сообщник, с которым я сплетничал вслух, дескать, некто влюблён в Филлиду и страдает, чтобы она смогла случайно подслушать.
— И кто же этот влюблённый?
— Хэмиш О’Брайан. Ну, он не совсем догадывался, что он влюблён, пока мы с сообщником не перебросились парой слов о сердечных муках Филлиды в дверях его лавки. Гертруда, ну не смотри на меня так! Хэмишу Филлида нравилась давно — я, знаю, я заглядывал в его зелья, которые он постоянно варит. Просто он себе и представить не мог, что преподаватель Хогвартса посмотрит в его сторону. Порой людей нужно подталкивать — совсем немного — чтобы они увидели своё счастье.
— Счастье, говоришь… А сообщник-то кто?
— Теренс Пикс, наш уважаемый смотритель. Прирождённый талант в таких делах. Да и Пивз помогал немного. В общем, удачно получилось: Филлида выходит за Хэмиша в июне, как ты, наверное, знаешь.
— Теперь знаю. Если так, то я рада за них. Но твои методы, несмотря на это, кажутся мне сомнительными. Ты мне всё назвал?
— Ну, нет. Есть ещё и третий, не менее сомнительный, но при этом классический метод. Отворотное зелье. Всегда его с собой ношу, для критических случаев. Как правило, трансфигурированный в печенье.
Гертруда долго молчала, а потом задала новый вопрос.
— Меаллан, почему ты сам не выпил отворотное?
— Гертруда, — вздохнул он, — жестоко спрашивать такое человека под Веритасерумом. Но ты в своём праве после того, что случилось. Поэтому слушай. Как я сказал, с тобой всё непросто. Ты женщина из предсказания Мейв — та, кого я искренне полюбил. Я долго не мог решить, как мне быть. В общем, если кратко, то я решил стать тебе другом и заботиться о тебе, а любовь свою хотел сохранить, чтобы делать это с большим старанием. Но при этом, я не мог не надеяться. Твоя любовь к Седрику…
Гертруда сжалась от этих слов, но ничего не сказала, а он продолжал.
— …была прекрасна: такая огненная и неистовая. Я был рад за вас, правда. Но и переживал за тебя: мне казалось, что эта любовь тебя изматывает и лишает сил. Эгоистичная часть меня ждала — ждала, когда ты совсем устанешь от него, когда ваша любовь перегорит. Гертруда… Мне казалось, что я мог ждать, сколько понадобится, и не уставать от ожидания. И, конечно, никоим образом не вмешиваться в ваши отношения. Но случилось то, что случилось. Этого я никак не мог предвидеть.
— Расскажи мне, что именно случилось, — сказала она тихо.
— Ты была без сознания, бредила. Я ждал, пока настоится гармонизатор, чтобы дать его тебе. И вдруг ты смотришь на меня — почти осознанно, я обрадовался было — но тут ты говоришь: Седрик. Я не могу тебе передать, что я пережил тогда. Я хотел сбежать немедленно, но как я мог тебя оставить? А ты, принимая меня за него, говорила, звала, молила… Я чуть не выпил тот яд, который не приняла ты, чтобы вырваться из этого кошмара. Ты говорила что-то про ночь Белтайна, которая у вас с Седриком не задалась. Ты хотела этот Белтайн с ним и просила о нём.
— То есть, твой гейс работает даже, если тебя принимают за другого?
— Увы, да, как я сам только тогда и узнал. Я ощущаю гейсы как кольца вокруг шеи. Как только я приближаюсь к нарушению гейса, одно из колец начинает сжиматься. Не так, чтобы помешать мне нарушить — я вполне могу это сделать, а просто как предупреждение.
— Но если бы ты его нарушил — то это привело бы к твоей смерти?
— Все известные нарушения гейсов именно так и заканчивались.
— Тогда мне не в чем тебя винить, Меаллан.
— Гертруда, послушай. Я не всё рассказал. Поверь, я был готов нарушить гейс. Для меня то, что я сделал, — Меаллан набрал побольше воздуха и проговорил, — а именно, овладел тобой без твоего ведома и согласия — ужасное преступление. Лучше было бы умереть. Никакая моя любовь к тебе и никакой гейс не оправдывают меня в моих глазах. Но… но ты, когда говорила, с воображаемым Седриком, мне показалось, что для тебя крайне важно, чтобы он тебя не оттолкнул. Мне казалось, что такой отказ мог бы сильно на тебе сказаться — в том состоянии, в котором ты была. Я не знаю, ошибся ли я тогда. Но я сделал этот выбор сознательно, а не потому, что меня охватила страсть либо грозил гейс. Со страстью я бы справился, а смерти — не боялся. Я сделал то, что, как мне казалось, было лучше для тебя. Поверь.
Гертруда молчала, охваченная противоречивыми чувствами и переживая всё ещё раз — за себя, за Седрика, за Меаллана. Могу ли я осудить его? думала она, перекрикивая своё отчаянье. Нет, не могу. Могу ли я простить его? Не знаю. Не сейчас. Сейчас я злюсь просто из-за того, что он есть, — с его глупыми гейсами, с его ужасной историей, с его любовью, которую давно стоило утопить в отворотном зелье. Почему он этого не сделал? Почему всё произошло так нелепо? И Ричард выплыл из памяти с его фразой про наказание. Может, Ричард наложил на меня проклятье, как Мейв на Меаллана? Свечи вспыхнули и упали на пол и стол, и огонь из них быстро перекинулся на свитки и фолианты. Меаллан стянул с себя плащ и набросил на пламя, а Гертруда соскочила с подоконника и вызвала из палочки Агваменти.
— Прости меня, Гертруда, — проговорил Меаллан, когда пламя было потушено. — Мне надо было поговорить с тобой раньше, или же уйти, просто исчезнуть. Поверь, я уже наказан — чаша горечи полна до краёв. Но я жду твоего приговора. Что ты скажешь — тому и быть. Хоть выпить яд, хоть покинуть Хогвартс сегодня же. Хоть выпить отворотное. Но вот этого мне особенно не хочется, Гертруда. Чёртов Веритасерум — как это ни ужасно, но я продолжаю надеяться.
— Какой ты хочешь услышать от меня приговор, Меаллан?
— Такой, о котором ты сама не пожалеешь. Только и всего.
Гертруда навела на него палочку. Он напрягся, но не двинулся с места.
— Специалис Ревелио!
И она увидала три кольца вокруг его шеи — переливающиеся, алые с золотом, жадные, наполненные тёмной магией, как бочки вином. Было больно даже смотреть на них, и их мстительные чары словно пытались проникнуть через палочку в её душу. Гертруда ощутила прилив ярости. Отлично, вот этот гнев я и использую сейчас, подумала она и сосредоточилась.
— Нет, Гертруда, даже не пытайся, — закричал Меаллан и подскочил к ней, отводя рукой её палочку в сторону. Гертруда отшатнулась от него.
— Извини, — проговорил он и отступил на шаг назад. — Но прошу, не пытайся снять их. Это слишком опасно — для тебя в первую очередь! Даже если ты снимешь хоть один гейс — в чём я сильно сомневаюсь — у тебя уйдёт на это слишком много силы, и, что хуже всего, его тёмные чары могут переползти на тебя. А ещё я полагаю, что они связаны между собой: если снимать, так все сразу, но где столько силы взять? Мейв наложила эти гейсы в день своего рождения — помнишь, я говорил тебе, что точно знаю про усиление магии в такой день? В общем, не пытайся, я умоляю. За себя я не боюсь, но не хватало ещё на тебе проклятия.
— Какая мне уже разница? — проговорила она с горечью в голосе. — На мне и так уже проклятье. Седрик вернулся сегодня, ты знаешь об этом?
